Где наша не пропадала

Но грянула перестройка. Реконструкция незаметно угасла. Правительство провозгласило: «Обогащайтесь!» Значит, надо выжимать деньгу из того, что имеется. Сегодняшний червонец дороже завтрашней тысячи.

Гена видит, что игра пошла втемную. Значит, и ему надо карты к орденам. Идет к веселой кладовщице, он и раньше к ней захаживал, не только американские шпионы заводили шашни с полезными женщинами, но и наши доблестные разведчики, если требует дело, не упускали такой возможности. А Гена чем хуже? Молодой жене любовь и зарплату, но в его широкой душе всегда найдется немного нежности для тоскующей женщины. Приходит к ней с шампанским и перед тем как объять необъятное, перетаскивает в самый укромный угол склада ящики с предохранительными клапанами и еще кое-что по мелочи, убрал, чтобы народ не запинался, потом прикрыл какой-то фанерой и проход тяжелыми ящиками загородил. Подруге велел забыть про это барахло и сам почти забыл.

А на заводе сплошные перекосы и перегибы. Зарплату платят только тем, кто выдает товарную продукцию. Вспомогательные службы сиротствуют. Карманы то пустые, то порожние. Уволиться бы да на соседний завод сбежать, так и там уголь сажи не белее.

Рисковый народ проторил дорогу в Китай за барахлом. Риска Саблин не боялся, а барыг не любил. Не в его натуре такое занятие. Возле пчелки – в медок, а возле жука – в навоз. Он привык, чтобы после того как дело сделал, было на что оглянуться перед уходом. Но сидеть и ждать, когда начальство милостыню подаст тоже не в его характере.

Сколотил по старой памяти бригаду монтажников – и вперед к победе капитализма.

Чем меньше строят нового, тем чаще ломается старое. Где подлатать, где заменить, где собрать, где разобрать – если есть руки и не жалеть ног без работы не останешься. Голова, конечно, тоже нужна.

С завода увольняться не стал. Утром отметится, с начальством поздоровается, слесарям занятие найдет и по своим делам. Если кто спросит, отвечают: «Только что был, но куда-то вышел». В общем, крутился: где вечер прихватит, где выходные. Если честно, Гена всю жизнь так работал, даже в андроповские времена, когда за дисциплиной усиленно следили, ухитрялся налево сбегать.

И вот, калымит он в недалеком пригороде. Все довольны. Пару авралов – и можно в бухгалтерию идти. Но запнулись о те самые клапана. Точнее, об их отсутствие. Гена пообещал достать. На заводе они без надобности. Но если попросишь, не дадут из вредности и не продадут, потому что цены растут с головокружительной скоростью. Приходит он к энергетику и говорит, давай, мол, Вася, вывезем пару штук за проходную, риска никакого, никто их не хватится, поможем замерзающему селу, а деньги пополам. Гена от чистого сердца, а Вася – в позу. Как, мол, смеешь предлагать, подсудное дело, хищение социалистической собственности. Словно после спячки разбудили. Шпарит лозунгами, как с трибуны, даже про партбилет вспомнил. А того, что без Гены эти клапана давно бы сдали в металлолом, понять не хочет. Или прикидывается, что не понимает?

До драки не дошло, но поругались вусмерть. Гена мог бы и в одиночку это дело провернуть, но хотелось по-честному.

Пришлось извиняться перед заказчиком. Котельную сдали на месяц позже, белые мухи уже летали.

И, что характерно, после разговора с энергетиком у Саблина пошли неприятности на заводе, слишком часто стали вызывать в контору, и обязательно в те часы, когда он мотался по своим делам. Отчитывать начали, наказаниями стращать. А он к такому отношению не привык. В ответ на угрозы написал заявление. Энергетик вроде и ни при чем был, но Гена-то знал, откуда запах идет. Он и без давления собирался уйти, но чуть попозже. Не ко времени заштормило. Жена приплода ждала. Надеялся зиму перекантоваться.

Без хомута и вожжей бегать легче еще и потому, что брюхо не переполнено. Казенное сено пусть и прелое, и пересохшее, зато кормушка под носом, а вольную сочную травку искать надо и успевать, чтобы до тебя не выщипали. Первое время не везло. Хватался за любую мелочевку, даже краны менять по квартирам ходил и к дворникам приглядываться начал. Яйцо разбилось, а курица жива. Подвернулся хороший подряд на нефтебазе, а эти ребята всегда при деньгах: материалы без перебоя, и рассчитываются без волокиты. Дело пошло, чесаться некогда. Второго сварщика в бригаду взял. Сам крутится. Жена сына родила на четыре восемьсот. Настроение бодрое. Даже с ребенком поиграть время выкраивается. Нефтебазу еще не закончили, с кирпичного звонят. Авария случилась. Погнались за доходами, нарвались на расходы. Едет определиться с объемами. Заходит на котельную и видит три ящика с предохранительными клапанами. Присмотрелся – они, родимые, с его метками. Спросил, где добыли. В ответ ухмыльнулись, места, мол, надо знать, коммерческая тайна. Ну, тайна, так тайна. Ему без разницы, было бы что монтировать. Допытываться не стал. Позвонил бывшей подруге кладовщице, пообещал в гости заглянуть и, между прочим, поинтересовался, как там его заначка ржавеет. Та и выложила, что энергетик приходил, забрал три ящика, накладную выписал, все вроде по закону.

Накладных и у Гены толстая пачка, с печатями на любой вкус.

Целую неделю места себе не находил. Мужик он немстительный, но тут заело. Даже аппетит от задумчивости пропал. Кладовщицу навестил. Удостоверился, в чем не сомневался. Женщину утешил на год вперед, а сам не утешился и от задумчивости не избавился. Думал, думал и наконец придумал, как проучить вероломного Васю.

Приезжает ко мне, выставляет бутылку и рассказывает свою печальную историю. Помощи просит.

– Тебя, – говорит, – на заводе не знают. Приди к директору, прикинься, что из дальнего леспромхоза приехал, и спроси, не продадут ли еще один клапан. Объясни, что соседи порекомендовали. Они, мол, целых три купили, а тебе всего один нужен. Намекни, что расплатиться можете наличными.

Я с ответом замешкался, а Гена не унимается:

– Ты не подумай, что это донос. Неужели бы я тебя стучать попросил? Сам стукачей не терплю. Но ты бы слышал, какие морали мне этот Вася читал.

Я спросил:

– А вдруг директор согласится и потребует с меня эти наличные?

– Не должен, – говорит. – А если потребует, скажи, что через пару дней приедешь на машине за клапаном и привезешь. Но я уверен, что не потребует. Украли без его ведома, а это значит, что украли у него. Такого он не простит.

Битый, травленый волк знал, что говорил.

Когда я намекнул директору про наличные, у него ни один мускул на лице не дрогнул. Сказал, что клапанов у них больше не осталось. Я еще из кабинета выйти не успел, а он уже набрал номер на телефоне и гаркнул кому-то, чтобы срочно явился. Наверняка энергетику, кому же еще.

Гена потом узнавал. Вышибли мужика с работы и деньги заставили выплатить. А вот куда они дальше ушли, этого не узнаешь. Да что там клапана, огромные комбинаты за гроши продавали – и никого за руку не схватили.





Верный бумажник




Не знаю, почему, но с детства терпеть не могу кошельков. Мне их даже в руки брать неприятно. Даже слово это выговаривать противно. В Сибири кошельки называют гаманками – это еще хуже – ни от других услышать, ни самому обозвать… Откуда такая брезгливость – понятия не имею. Невелик барин. Но тем не менее. Так уж получилось. А вот бумажник – совсем другой коленкор. Приятное русское слово. Даже когда его по фене лопатником обзывают – у меня никаких внутренних возражений. Но я – человек не сидевший, так что буду говорить на своем языке.

Самый лучший бумажник, разумеется, тот, в котором не кончаются деньги – берешь, а не убывает. Но такие подарки достаются только сказочным дуракам, а я – дурак обыкновенный, для того чтобы на меня посмотреть, не надо включать телевизор, достаточно выйти на улицу.

Мне достался бумажник нетеряемый.

Совсем случайно. Захотелось на память о первом дне после дембеля купить что-нибудь симпатичненькое, но неразорительное. И под руку подвернулся бумажник. Не какой попало, конечно, – красивый, из хорошо выделанной кожи и по краям кожей прошит, на лицевой стороне городской прибалтийский пейзаж, короче, приятная вещичка. Но с другой стороны, мало ли их, приятных: купишь, к примеру, ботинки – загляденье, и нога, как в раю, а через год уже и выбрасывать пора…

Да знаю я, что бумажник деньги носит, а ботинки – человека. Естественно, что с человеком труднее, чем с деньгами, они, как многие считают, не имеют запаха, правда, у меня на этот случай особое мнение, ну а ножной аромат… стоит ли обсуждать. Но, согласитесь, что бумажники пропадают все-таки чаще, нежели ботинки.

А мой не пропал. Хотя случаев потеряться я ему предоставил предостаточно.

Первый раз это произошло в Ивделе. Бумажнику пятый годок шел, он уже пообтерся, пообмялся, но выглядел еще молодцом.

Спрашиваете, где находится Ивдель?

Объясняю – на севере Свердловской области. Там большой гидролизный завод, большой лагерь, разумеется, не пионерский, потому что пионеров стараются отправить на отдых в южном направлении, а комсомольцев – в северо-восточном. Большой завод при маленьком городишке. Еще там была река…


Почему была?

Потому что сплавлялся по ней с местным дедком двое суток и на тридцати километрах поймали единственного хариуса на двоих. Куда деваться реке после такого позора? Сгореть со стыда. Испариться. Сквозь землю провалиться. Куда угодно. Я вообще о ней говорить не хочу. Такая река не имеет права на существование. И еще там был лес. Полагаю, не стоит объяснять, что леса у нас имеют нехорошую привычку исчезать. Но тогда он еще был. В нем-то все и случилось. Вышел я на природу от гидролизных паров отдохнуть. Брожу среди березок, костянику от нечего делать клюю. И вдруг вижу – бумажник. Притаился в тенечке, греясь на августовском солнышке. Вот именно – и в тенечке, и на солнышке – не каждому такое дано. Ничего себе, думаю, подарочек. Нагибаюсь, тяну к нему руку, потом отдергиваю, хвать себя за внутренний карман пиджака… Пусто. У меня аж сердце остановилось от таких перепадов. Все, думаю, и деньги, и документы пропали. Потом к находке присмотрелся – да это ж мой, родненький, прилег и ждет хозяина, как верный пес.

Выпал он, разумеется, когда я костянику щипал. Но, представляете, если бы я раньше хватился и начал бы в панике бегать по лесу? Ищи-свищи. Аукаться бесполезно. А он, умница, как-то исхитрился подозвать меня, послать дурачку свой сигнальчик.

Я, конечно, извинился перед ним за то, что считал его неодушевленным предметом. Пообещал относиться, как к лучшему другу и никогда не оставлять его пустым.

Если бы мы всегда держали слово. С перепугу чего только ни наобещаешь, а чуть отпустило – и снова ветер в голове, а в заднице – шило.

Через год оказался в Норильске. В самую полярную тьму и в самые морозы. Вместо пиджака вынужден был под шубу меховую душегрейку надевать. Бумажник пришлось переселить в задний карман брюк. Про норильские гостиницы я уже рассказывал. Жизнь там скучнее, чем кажется с материка. Сами норильчане веселятся в гостиницах других городов. А мы – у них, на сколько возможности позволяют.

Подхожу к администраторше доплатить за койкоместо. Возле нее молодой, лет пятидесяти, южанин вьется.

– Вазмы, дарагая, агурчик, угощаю.

Девица упитанная, блондинка. Не знаю, чего уж он добивался: или заселиться хотел, или чего более теплого… Странные люди эти южане, обыкновенный огурец умудряются преподносить, будто он не из воды состоит, а из чистого золота. Но девица, пусть и молодая, а понимает, что незнакомые мужики подарки даром не дарят. Он пододвигает огурец. Она отодвигает. Он: «Вазмы, дарагая, у вас такых сроду нэ расло». Она: «Не росло и не надо». Южанин: «Вазмы, он мне нэ нужен». Она: «И мне ни к чему».

Надоело их слушать. Кладу огурец себе в карман. Южанин открыл было рот, а я спокойненько объясняю, что взял никому не нужный огурец. И крыть нечем. Не скандалить же при даме из-за огурца.

Там же в гостиничном буфете я позавтракал этим трофеем, а через час почувствовал острую потребность уединиться и превратить южное золото в продукт для золотаря. Повезло, что рядом оказалось кафе. Я вроде говорил, что в Норильске полно заведений, где можно выпить, пожрать и так далее. Забегаю в кафе, пулей в «царский кабинет». Рассиживаться было некогда, тем более, там вентиль барахлил, и на полу сантиметров десять воды накопилось. Выхожу на улицу. Стою на остановке. Вижу, автобус подходит, а рука моя, без команды, сама по себе потянулась к заднему карману…

Вот именно.

Мороз сорокаградусный, а меня – в пот. Бегом обратно. Быстрее, чем в первый раз бежал. Успел. Плавает, родименький… Мокрый. Обиженный. Но верный. Поднимаю. Чтобы хоть как-то загладить вину, несу его обсохнуть и обогреться. В кафе у входных дверей «тепловой занавес», мощная струя подогретого воздуха. Подставляю бумажник под нее. Из угла бомжишка поднялся, остановился в двух шагах, смотрит, как я документы и деньги перебираю. Сначала молчал, потом слабеньким затухающим голоском выговаривает:

– Минут двадцать плавал, если не дольше.

– Не знаю, – говорю, не засекал.

– Верняк. Я же видел, когда ты входил первый раз. Ой, дубина, ой… – И, не договорив, завалился на подоконник.

Я тронул его – не отзывается.

Я сильнее за плечо потряс – молчит. Лицо серое и вроде как не дышит уже. Пульс проверять или искусственное дыхание делать, что важнее, не соображу. С перепугу бегу к поварихам. Кричу, чтобы «скорую» вызывали – бомж умирает. Но когда у нас «скорая» спешила, да еще к бомжам? К ним даже милиция не торопится. Но не о милиции речь, если себя убийцей чувствуешь. Ищите, кричу, девоньки, какого-нибудь валидола. В таблетках я не специалист. Видел в кино, что большое начальство принимает от сердца. А вот помогает ли валидол бомжам – понятия не имею. Но надо же спасать. Мы же христиане, кричу. Этим, наверное, и достал. Две тетки постарше вывалили на стол аптечку, пошерудили – нашли чего-то. Взяли стакан воды… Короче, отпоили. Открыл мужик свои мутные зенки, отыскал меня взглядом, а прощения в этом взгляде – нету. Достаю червонец. Забрал. Но, чувствую, все равно не простил.

Да бог с ним, думаю, чужой человек, странно встретились и странно разойдемся. Но перед бумажником стыдно – ведь обещал же, слово давал…

И снова дал.

И снова не сдержал.

Помните, году в восьмидесятом на железной дороге поломались все графики. Поезда шли с опозданием на сутки и больше. Такую чехарду лучше пересидеть дома, но эта мудрость полезна для тех, у кого дом имеется.

Я уже говорил, что наше начальство или не умеет думать, или думает только о себе. Извините, что повторяюсь – накипело. Должен был лететь из Уссурийска в Красноярск. Бац – приказ: срочно – в Балей.

Значит, сдавай заранее купленный билет, а дальше – как повезет. У меня деньги на исходе. Даю телеграммы другу, брату и начальнику. Прислали все трое. Деньги пришли в Балей. Но приехал-то я напрасно: там других ждали, нестыковочка получилась. Проводы были короткими, а дорога оказалась долгой. Не буду вдаваться в подробности, но до Иркутска в четыре приема кое-как добрался. А там застопорило. Напарился до одури в аэропортовских очередях, потом плюнул в небо, поймал такси и поехал на вокзал. А там, не то что яблоку упасть негде… Яблоку, впрочем, там и неоткуда падать. Одним словом из двух букв – ад. Билеты, кстати, были на ближайший по расписанию, но когда он придет, никто не знал, потому что еще вчерашние поезда не проследовали. Решил ждать без билета, а там по прибытии разбираться. Пока с кассиршей любезничал, мужичок ко мне пристроился. Я билет не взял, и он не стал брать. Я хожу по залу ожидания, и он за мной. Выследил кое-как местечко, плюхнулся, ноги вытянул, и мужичок тут как тут. Рядом ничего не нашлось, места в летнем вокзале, как грецкие орехи на помойке, кучкой не валяются, штучный товар. Но на соседней лавке с краешку пристроился.

Да не бойтесь – не вор.

Я сначала тоже заподозрил, потом присмотрелся – перепуганный домашний мужичок, просто принял меня за бывалого и решил держаться поближе.

А в зале духотища – все в пропотелых рубахах, в нестираных носках… Оно по-другому и быть не могло от бесполезной суеты и ненужных волнений. Мужички, у которых прихвачено было в дорогу, пробки начали откручивать. А много ли уставшему человеку надо? Смотрю, одного милиция под руки ведет, потом второго, третьего вообще за ноги тащат, бедняга головой о ступеньки колотится, то-то утром удивляться будет, шишки ощупывая. Опасно пить в дороге, особенно, если один путешествуешь. Милиция рейд провела, отдыхать удалилась. Но свято место… сами знаете. Сначала – метла, потом – веник. Мужик без погон, но с повязкой дружинника. Ходит, билеты спрашивает – вроде как профилактика против бомжей. Но цепляется-то к нормальным людям. И не подряд метет, а ищет, кого на испуг проще взять. Может, штраф, на дурничку сорвать надеялся, может, власть показывал, может, просто из вредности. И выцепил именно того мужичонку, которого я за вора принял. Бедняга растерялся, оправдывается, губенки трясутся, с носа пот капает… И такая злость меня разобрала, подхожу и говорю: чего к людям цепляешься, развели бардак на дороге, а виноватых на стороне ищете. Мне-то бояться нечего, у меня полный бумажник всевозможных билетов. Пру буром. Тот грозится милицию вызвать, а я же трезвый, меня бесполезно милицией пугать. Дружинник для виду постращал и заспешил дальше, но уже без остановок. Мужичонка раз пять спасибо сказал. Но я-то не ради благодарности встрял и даже не из благородства, просто неудобно перед собой стало, что за вора его принял.

Ночь темна, да не на век. Под утро петух закукарекал – какой-то чумарик надумал с птицей путешествовать. Услышал я любимую песню, и понял, что не засижусь – вернейшая примета. Так и получилось – сел в первый же поезд.

Еще не тронулись, а я уже спал на верхней полке и проснулся только к вечеру. Соседи рассказывали, что где-то в поле останавливались на четыре с половиной часа. Я не заметил. Да какая разница, лишь бы в обратном направлении не повезли. Сходил в ресторан, поужинал, триста граммов от бессонницы принял и снова на боковую. Пусть, думаю, еще одну вынужденную стоянку устраивают, к обеду все равно доберусь. А ночью просквозили по холодку с опережением графика, и утром проводница еле добудилась меня.

По дороге с троллейбусной остановки к общежитию увидел открытый гастроном и… Даже карман проверять смысла не было. Вспомнил, что оставил бумажник под тюфяком. После ресторана сунул его в изголовье и спросонья забыл забрать.

Все, думаю, Бог троицу любит, два раза прощал, а на третий – послал к черту. Но на всякий случай вернулся на вокзал, нашел дежурного и объяснил, что в таком-то вагоне, в таком-то купе на верхней полке лежит бумажник с документами и деньгами.

И вот, когда я это сказал, сразу почувствовал, что мой родименький не высунется на глаза, пока за ним не придут нужные люди. В невидимку превратится, но дождется.

Дежурная при мне позвонила на следующую станцию. Через пять дней я получил перевод, а чуть погодя и бандерольку с бумажником.

Если бы этим кончилось.

Но, чтобы вам не надоесть, постараюсь покороче.

Сижу в гостинице. Вечер. В десять утра – мой самолет. А не порыбачить ли мне, думаю, на прощание. Речка там великолепная. А гостиница убогая. Начал переодеваться, к соседу знакомая пришла. Сгреб манатки и топаю через весь коридор в туалет.

Догадались, наверное, уже?

Пока переодевал брюки, бумажник выскользнул из кармана. Мне, собственно, и в рыбе нужды не было, гостиничным теткам хотел оставить, но – красивая река, белая ночь, хорошо клюет – разве оторвешься? В гостиницу вернулся в начале седьмого, чтобы не торопясь помыться, позавтракать и выйти к автобусу. Раздеваюсь в душевой и чувствую, что чего-то не хватает. А чего может у меня, растяпы, не хватать? Ясно чего – ума и бумажника. Ума с рождения не было, а где посеял бумажник, я не сомневался. Только там, где штаны снимал, где же еще… Сходил, на всякий случай, проверил. Но не будет же он ждать меня в туалете целую ночь. Спросил у горничной, может, какой честный человек подобрал и передал ей? Нет. Честные люди в ту ночь в туалет не ходили. Спокойно так ответила, будто я о забытой зажигалке или о журнальчике беспокоился. Привыкла, наверное, что мужики вечно что-нибудь теряют. Но все-таки посоветовала сходить еще раз в кабинку и посмотреть в ведре для использованной бумаги. Иду за последней надеждой. Переворачиваю ведро и вижу поверх кучи скомканных и ссохшихся обрывков газет – он. Лежит и чуть ли не человечьим голосом выговаривает: сколько, дескать, можно, подлец ты неблагодарный…