Горький водопад

Джаспер осушает свою кружку и говорит:

– Я не могу помочь вам, но я вам сочувствую. Надеюсь, вы вернете своего мальчика. Ни один ребенок такого не заслуживает.

Я киваю, допиваю кофе и отдаю ему свою кружку. Он собирается унести обе на кухню, когда его телефон снова звякает. Джаспер читает сообщение, несколько долгих секунд смотрит на меня, потом говорит:

– Мне очень жаль.

Он разворачивает телефон экраном ко мне, и я читаю:

«Сигнал потерян. Наверное, в дроне села батарея. Последний пинг был в округе Камберленд, возле Катузы».

Мне хочется закричать, и требуется весь мой самоконтроль, до последней капли, чтобы сдержать это безумное отчаяние.

Потому что Коннор и Сэм, как некогда Реми Лэндри, только что растворились в ночи.

Исчезли.





* * *


Некоторое время я сижу, уронив голову в ладони, и просто жду, когда эта волна прокатится через меня. Нет абсолютно никакой гарантии, что их «дом на колесах» остановится где-либо в Теннесси. Он может направиться дальше на север, в другой штат. Он мог уже исчезнуть бесследно.

Я звоню Майку Люстигу и спокойным голосом пересказываю ему то, что мне известно. Он обещает, что передаст эту информацию по полицейским каналам Теннесси, потом ненадолго умолкает.

– Как ты, Гвен?

– Не очень хорошо, – отвечаю я ему. – Совсем нехорошо. Я не знаю, что… что мне делать. Я не могу просто…

– Нет, можешь. Пока мы не будем знать, где их искать, может случиться не так уж много всего. И ты это знаешь.

– Да, – роняю я. Я в это не верю. – Ты знаешь что-нибудь об этом Собрании Святых или о «Международном союзе Всех Святых»?

Люстиг задает логичный вопрос: почему я об этом спрашиваю? – и я высказываю ему свои подозрения. Он молча обдумывает это несколько секунд.

– Возникает вопрос – зачем им нанимать тебя для поисков парня, которого они же сами и похитили?

– Потому что они знали, что мои поиски спугнут Кэрол и заставят ее высунуться из укрытия, если она все еще поблизости. Я дала им возможность добраться до нее. – Я с трудом сглатываю. – Но это больше не сработает. Она оборвет все контакты с тем пастором и исчезнет бесследно, если хоть что-то соображает. Вообще смоется из этого штата…

– Почему же она не сделала этого раньше? – спрашивает Люстиг. Это заставляет меня мгновенно умолкнуть. – Ты нашла ее в Ноксвилле. Тебе это не показалось странным – если она действительно хотела свободы? К тому моменту она могла быть уже на Гавайях. Или в Эстонии.

Он прав. Я предполагала лишь, что у нее нет на это средств, но теперь, познакомившись с ней, понимаю, что это маловероятно: Кэрол – или как там ее зовут по-настоящему – своими манипуляциями могла добиться чего угодно, в том числе и добыть денег. У нее не было причин оставаться здесь.

Меня охватывает ярость, когда я понимаю, насколько была глупа. У меня нет извинений, если не считать усталости, страха за тех, кого я люблю, и других отвлекающих факторов. Мне следовало сообразить все в ту же секунду, как мужчина, похитивший моего сына, сказал мне, что они ищут Кэрол и ребенка.

Две вероятности: или Кэрол сбежала из секты, прихватив чьего-либо малолетнего ребенка, или же она сбежала из секты, потому что была беременна. В любом случае она оставалась в Ноксвилле, потому что хотела видеть этого ребенка, даже если не могла быть с ним. Теперь понятно, почему пастор был так твердо намерен защитить ее: он одновременно защищал кого-то еще более уязвимого.

Когда-нибудь я должна буду извиниться перед этим человеком.

– Мне нужно ехать, – говорю я Люстигу. – У вас есть возможность использовать какую-нибудь наблюдательную систему, чтобы засечь этот «дом на колесах»? Спутники или еще что-нибудь?

– Я посмотрю, что можно сделать, – отвечает он. – Гвен… не пропадай никуда. И не делай никаких глупостей. Пообещай мне.

– Обещаю, – отвечаю я.

Я, конечно, лгу. Но отношения между мной и агентом Люстигом в лучшем случае можно назвать осторожным приятельством; мы связаны через Сэма, и на этом всё. Если Люстиг найдет хотя бы малейшее свидетельство того, что я причастна к преступлениям Мэлвина, он появится у меня на пороге с ордером на арест буквально в мгновение ока. Он считает, что я недостаточно хороша для Сэма.

Вполне честно.

Я завершаю звонок и думаю, что надо бы уходить. Лила, сидящая в своем кресле-качалке, поднимает взгляд. Она размеренно вяжет что-то и не прекращает это занятие. Ритмичное пощелкивание ее спиц похоже на стук когтей по стеклу. Хотя, по идее, этот звук должен быть успокаивающим.

– Подожди до утра, – говорит она. – Ты совсем измотана, и эти девочки тоже. Одна ночь ничего не решает. Здесь ты в безопасности. Но по ту сторону нашей ограды я не могу этого гарантировать.

Я немедленно начинаю гадать, какие скрытые мотивы у нее могут быть. Может быть, это нечестно: пока что Бельдены достаточно прямо высказывали причины своих действий. Может быть, в этом отношении Лила все-таки остается матерью и бабушкой.

Полагаю, это продлится только до утра.

– Спасибо, – говорю я ей. Я чувствую себя разбитой и совершенно потерянной. Не могу спать, не могу отдыхать, не могу думать. Мой сын пропал. Я и прежде испытывала это горькое чувство, но никогда – настолько глубоко. Неизвестность убивает всякую надежду. – Мне нужно воспользоваться своим компьютером. Ничего?

– Конечно, – отвечает Лила. – Если, конечно, тебе не понадобится пароль от нашего вайфая. Им мы ни с кем не делимся.


Мне это и не нужно. Для связи я использую свой телефон. Подцепляю его к компьютеру и менее чем через минуту выхожу в Сеть.

Начинаю с парка дикой природы Катуза. Это безлюдное место, почти неокультуренное. Я даю увеличение. Слишком много вероятностей, слишком много направлений, слишком много маленьких лесных поселений, городков, ферм. Со спутника лагерь сектантов будет выглядеть так же, как любой другой поселок. И у многих сельских жителей есть трейлеры и «дома на колесах».

Почти все два часа, оставшиеся до рассвета, я занимаюсь поисками в Интернете, но нахожу совсем мало. По Собранию Святых нет почти ничего, кроме случайной ссылки на давно распавшуюся церковную общину на северо-западе – совсем другую группу верующих. Единственными кочующими группами, которые мне удалось найти, оказались цыганские таборы или сообщества престарелых пенсионеров, объединенных жаждой поездить по стране напоследок.

– Мисс Проктор?

Я моргаю и поднимаю взгляд. Передо мной стоит Ви Крокетт. Она одета в белую ночную рубашку с кружевами, которая ей мала – длинные рукава едва прикрывают локти. Ви садится на диван рядом со мной.

– Не можешь уснуть? – спрашиваю я ее, и она качает головой. Я не думаю, просто обнимаю ее одной рукой, как обняла бы Ланни. От моего прикосновения Ви напрягается, но потом расслабляется и приваливается ко мне.

– Что-нибудь нашли? – спрашивает она меня.

Хотела бы я ответить на это «да». Но я должна быть честной с ней.

– Нет.

– Можно, я вам кое-что покажу?

Я киваю. Ви придвигает мой ноутбук к себе, переходит на видеосайт – довольно малоизвестный – и находит там что-то.

– Смотрите.

Видео мутное и темное, я не понимаю, что там снято, но в конце концов цвет стабилизируется.

– Что это?

– Эти люди лазают по всяким заброшенным местам.

– Зачем?

– Просто так, по фану. Но вы смотрите.

Аннотация под видео гласит, что это исследование старого заброшенного комплекса гражданской обороны. Я не знаю, почему Ви так настаивает на просмотре, пока снимавшие не открывают одну из ржавых металлических дверей в бетонном здании. Лучи фонариков освещают ровные ряды кроватей, выстроившихся вдоль стен. Судя по виду, это койки с какого-то армейского склада, на некоторых из них даже лежат матрасы. Помимо этого, комната-казарма кажется пустой и непримечательной… пока луч не высвечивает что-то на стене. Камера поворачивается, чтобы поймать надпись в фокус.

Это тщательно выведенная цитата из Священного Писания.

БОДРСТВУЙТЕ, СТОЙТЕ В ВЕРЕ,

БУДЬТЕ МУЖЕСТВЕННЫ, ТВЕРДЫ

1-е послание к коринфянам 16:13



На другой стене красуется более зловещая фраза.

СОБЕРИТЕ КО МНЕ СВЯТЫХ МОИХ, ВСТУПИВШИХ В ЗАВЕТ СО МНОЮ ПРИ ЖЕРТВЕ

Псалмы 50:5



Ви ставит видео на паузу, и мы вместе смотрим на экран. Слово «святых» точно светится; этот эффект создает луч фонарика, но почему-то мне это кажется неким зна́ком.

– Где это?

– В тридцати милях от Вулфхантера, в лесу, – отвечает Ви. – Кажется, этот комплекс был брошен много лет назад. – Она нажимает кнопку воспроизведения. – Смотрим дальше.

Я страшусь того, что мы можем увидеть.

Остальные помещения казармы смотрятся достаточно обычно – ванные комнаты, душевые без перегородок, туалеты. Еще через несколько минут съемочная группа выходит из бетонного здания. Они начинают перебрасываться шутками, но вскоре это прекращается. Там, где они находятся, царит зловещая тишина, и когда они делают панорамную съемку окрестностей, я вижу длинное, узкое здание белого цвета, похожее на церковь; боковую стену украшает огромный крест. Группа договаривается пойти туда. Двери заперты, но их легко вскрыть, и видео демонстрирует нам огромный зал, совершенно пустой, не считая помоста, на котором стоит одно-единственное удобное кресло. В этом тоже есть что-то зловещее. Я почти представляю себе этот зал, полный людей, которые стоят – или преклоняют колени, – в то время как в кресле сидит тот, кому оно предназначалось. И говорит.

Потом в кадре появляется еще одно такое же здание, как то, в котором была устроена казарма. Табличка на наружной стороне стены гласит: САД. Я ожидаю увидеть что-то вроде теплицы, но в помещении также стоят кровати… только их меньше. Чуть дальше находится небольшая комната с детскими манежами и старыми, покинутыми колыбелями. Еще одна дверь оказывается закрытой, и когда исследователи вскрывают ее, то обнаруживают комнату, в которой стоит огромная кровать. Пока что это единственный предмет роскоши в комплексе, не считая того кресла в церкви. Больше в комнате ничего нет, и все же меня начинает подташнивать. Может быть, причиной тому пятна на голом матрасе.

Или цитата на стене над кроватью.

АДАМ ПОЗНАЛ ЕВУ, ЖЕНУ СВОЮ; И ОНА ЗАЧАЛА, И РОДИЛА КАИНА, И СКАЗАЛА: ПРИОБРЕЛА Я ЧЕЛОВЕКА ОТ ГОСПОДА.

Бытие 4:1