Горький водопад

Уходя, исследователи высвечивают фонариками другие цитаты, аккуратно выведенные на стенах крупным шрифтом.

ИБО НЕ МУЖ ОТ ЖЕНЫ, НО ЖЕНА ОТ МУЖА; И НЕ МУЖ СОЗДАН ДЛЯ ЖЕНЫ, НО ЖЕНА ДЛЯ МУЖА.

1-е послание к коринфянам 11:8–9



Этот стих заставляет меня вздрогнуть. Должно быть, для этих бедняжек он был доказательством того, что они рождены низшими существами и всегда будут таковыми. Что у них нет права жить своей жизнью. Фраза на другой стене, наверное, еще хуже.

ЖЕНА ДА УЧИТСЯ В БЕЗМОЛВИИ, СО ВСЯКОЮ ПОКОРНОСТЬЮ.

1-е послание к тимофею 2:11



Глядя на это, я ощущаю холод. Давящий и удушливый, словно я сижу взаперти, как те женщины, которых держали там. Женщины, которые, скорее всего, исповедовали эту извращенную версию христианства; им приходилось верить во все это, чтобы остаться в здравом рассудке. Но от меня не ускользает, что в другом жилом корпусе – вероятно, предназначенном для мужчин, – вдвое больше кроватей, чем здесь, в этом «саду» для женщин.

Женщины, которых здесь держали, были более малочисленными, к тому же им задурили головы, вынудив к безусловной покорности. Я вспоминаю Кэрол и ее ловкие манипуляции. Быть может, она росла здесь? Не отсюда ли она сбежала? Нет, этого не может быть. Судя по всему, это место давным-давно пустует.

– Это Собрание, – говорит Ви. – Я поняла это сразу же, как увидела это видео. Всегда ходили разговоры, что у них есть какое-то поселение около Вулфхантера, но я не знала где. Я была еще маленькой, когда патер Том перевез их в какое-то местечко получше. – Она сглатывает, глядя на застывший кадр с последней цитатой. – Я встречала его однажды. Патера Тома. Он пришел к нам в дом, чтобы завербовать мою маму. Она велела ему убираться, и он ушел. Но он был… – Она ненадолго умолкает, обдумывая это. – Тогда он показался мне хорошим. Он был очень добр ко мне.

Может быть, патер Том пытался привлечь в секту вовсе не мать Ви. Может быть, ему была нужна сама Ви. От этой мысли меня передергивает, но я помню эти колыбели и манежи.

Эту широченную кровать с пятнами и чернеющую над нею цитату.

Я не сомневаюсь, что Ви права. Этот комплекс был убежищем Собрания Святых, прежде чем они покинули Вулф-хантер и перебрались в какое-то другое место. Побольше и получше.

Я обнимаю Ви и говорю:

– Спасибо. Это очень нам поможет. – Пытаюсь улыбнуться, она тоже. Мы обе несколько потрясены. – Как ты вообще об этом узнала? Оно ведь не отмечено как Собрание Святых, верно?

– Верно. Я просто искала видеозаписи о всяких жутких сектах, – отвечает Ви. – В Теннесси, потому что он начинал здесь. Но это все, что я нашла. Жаль, что мне не удалось найти их новое место.

– Ты отлично поработала, – говорю я ей. Ей нужно это одобрение, так же как моим собственным детям – или еще сильнее. И от этой маленькой похвалы она буквально светится. Я вижу это, но не могу ощутить. Моя душа почти мертва и останется такой, пока мы не найдем Коннора.

Рассвет едва проклевывается на горизонте, но я иду будить Ланни и отправляю Ви переодеться обратно, в ее собственную одежду. Однако Ланни выходит в кухню сама.

– Куда мы едем? – спрашивает она, натягивая через голову свободный черный свитер. – Мы знаем, где они?

– Не совсем, – отвечаю я ей. – Мы собираемся найти кое-кого, кто скажет нам, где искать.

Потому что я намерена найти Кэрол. И на этот раз она расскажет мне все.





18. Сэм




Я мало что помню после того, как Гвен упала от удара по затылку, а я, увидев это, кинулся за человеком, забравшим Коннора.

Только проблески.

Оглушительный визг «панической сирены» на брелоках детей.

Коннора тащат к грязному «автодому», припаркованному у дома.

Я собираюсь с силами и прицеливаюсь в угловатое лицо человека, который уносит моего сына.

После этого все расплывается. Неожиданная, ошеломляющая, сводящая судорогой боль. Я падаю, выронив пистолет, который отбрасывает прочь чья-то нога. Меня пинают, потом я теряю сознание.

Я пытаюсь вспомнить что-нибудь еще, но вижу лишь бледное, испуганное лицо Коннора.

Я прихожу в себя медленно, и воспоминания отступают перед неприятной реальностью. Я прикован за ноги к скобе, ввинченной в пол фургона, а мои руки стянуты вместе длинной цепью, пропущенной через ту же самую скобу. Длины едва хватает, чтобы я мог сидеть, привязанный к грязному потрепанному креслу, которое тоже прикручено к полу.

Меня не ударили сзади, я это знаю – все трое были впереди меня, один слегка слева. Сосредоточившись, я, кажется, вспоминаю вспышку света, за которой последовала боль, свалившая меня наземь.

Должно быть, у кого-то из них был «Тейзер» [13], и он ударил меня им, а потом, уже упавшего, меня запинали до потери сознания. Тело покрыто синяками и болит, возможно, треснуло ребро, но состояние мое лучше, чем я сам ожидал. Голова адски болит, как будто кто-то бьет меня кулаком в лоб, пробивая череп насквозь. Но это все неважно, потому что Коннор сидит в кресле напротив меня.

Он тоже связан – таким же образом, как и я. На лице его видны синяки и царапины, но взгляд у него ясный и острый, и я вижу в этом взгляде облегчение, когда Коннор понимает, что я очнулся.


– Папа? – выпаливает он, и я испытываю сложную смесь эмоций. Страх. Горячую любовь. Ярость из-за того, что я не сумел выручить его. Он нечасто называет меня папой, а когда называет, то это значит, что он сейчас уязвим. И это его доверие для меня важнее всего. Я не могу его подвести. – Ты в порядке?

– Все хорошо, – отвечаю я ему.

«Но у нас вовсе не все хорошо. Точнее, все плохо». Мы находимся в том же грязном «доме на колесах», и он, раскачиваясь и подпрыгивая, едет по неровной дороге. Мы не выехали на шоссе – по крайней мере, пока. Я полагаю, похитители выбрали окольный путь, чтобы избежать встречи с копами. Снаружи все еще темно, и я прикидываю, что провалялся не так уж долго. Надеюсь, не дольше нескольких минут. Нет, все же дольше: пульсирующая боль в голове свидетельствует, что удар был достаточно сильным, и мне вовсе ни к чему повреждение мозга вдобавок ко всему, с чем мы уже столкнулись и с чем нам еще предстоит столкнуться.

– Заткнитесь оба, – говорит один из мужчин. Один, конечно же, ведет фургон, другой держит дробовик, третий устроился в таком же кресле и сейчас развернулся, чтобы видеть нас. Рядом с ним на столике лежит «Тейзер», но другого оружия я не вижу.

Они не хотят нас убивать. Хорошо. Это преимущество, которое я могу использовать.

– Вам не уйти, – говорю я ему. – Копы наверняка вас уже ищут. И ФБР тоже. На этот раз вы похитили ребенка, а не взрослого. Вы знаете, что это означает? «Эмбер Алерт». Федералы и полиция штата будут вас выслеживать. Они опознают вас по записям с видеокамер в нашем доме через пару часов, и долго ли еще этот ваш дерьмовый фургон останется анонимным? Просто отпустите нас. Отпустите, и на этом все закончится.

– Еще раз заговоришь, и получишь вот этим, – предупреждает мужчина, кладя руку на шокер. Он меня не слушает. Или верит, что бог защитит его, хотя должны же они понимать, как рискованна их затея. Раньше они были осторожными. Что-то заставило их пойти на такое безрассудство и нарушить обычную схему действий.

Нет ничего страшнее, чем фанатики, полагающие, будто им нечего терять.

Я умолкаю, потому что мне нужно сохранить силы и возможность для защиты Коннора, если дело дойдет до этого. Обвожу взглядом интерьер «дома на колесах». Пожелтевшие от возраста плафоны светят тускло, но я различаю древнее, свалявшееся ковровое покрытие на полу, крошечную кухоньку с потрескавшейся стойкой и запертыми шкафчиками, четыре глубоких кресла, пару маленьких столиков; в дальнем конце, за провисшей складной дверцей, видны две двухъярусные койки. Полагаю, за другой складной дверцей скрывается туалет. Внутри «автодома» пахнет как в раздевалке, где включена тепловая пушка. Полагаю, обычно с ними ездит какая-нибудь женщина – наживка для успеха их проповедей, – но если и так, то никакого ощущения женского присутствия здесь нет.

Окна задернуты занавесками – клетчатыми, в красно-коричневых и оливково-зеленых тонах – так, что внутрь невозможно заглянуть. Я высматриваю какие-нибудь пути для побега. Не считая входной двери в противоположной стене – эта дверь заперта изнутри на засов, который удерживает на месте висячий замок, – есть еще технический люк в полу и еще один люк в потолке, с прозрачным окошком. Насколько я могу видеть, в задней части «автодома» дверей нет. Но, по крайней мере, какие-то варианты в наличии.

Если смогу высвободиться из цепей, я намерен убить всех, кого понадобится, захватить этот гроб на колесиках и мчаться к ближайшему месту, где мы сможем получить помощь. Если мне это не удастся, я вытолкну Коннора в ближайшую дверь или люк, а потом ввяжусь в драку. Не очень хороший план, но, по крайней мере, у Коннора будет шанс сбежать, спрятаться, найти помощь.

Хотя и этот план маловыполним. Голова у меня болит так, что к горлу подступает тошнота, но я сомневаюсь, что они выпустят меня в сортир.

– Зачем мы вам нужны? – спрашивает Коннор, в упор глядя на человека с шокером. – Что мы вам вообще сделали?

– Не волнуйся, скоро ты будешь дома, – отвечает он. – Кстати, меня зовут Калеб. Женщина, которую мы ищем, украла маленького ребенка. Мы всего лишь хотим отыскать его и вернуть домой.

Он общается с Коннором как с равным, а не как с пленником. Ко мне он относится с презрением, для Коннора изображает дружелюбие. И Коннор слушает его.

– Ты пытаешься найти своего ребенка?

– Нет. Это сын патера Тома, по сути, мой брат. Поэтому я тоже хочу его вернуть.

«Господи, он считает, будто Коннором можно манипулировать», – доходит до меня. Я хотел бы сказать, что у мальчика к этому иммунитет, но в таком возрасте?.. Нет. Отец Коннора играл на его страхах и его желании быть нужным. То же самое, что делают сектанты.

Мальчик уязвим.

Я не могу допустить, чтобы этот мерзавец подцепил на крючок душу Коннора. Поэтому говорю, хотя и знаю, что буду за это наказан:

– А если эти дети – девочки, то сколько лет им исполняется, прежде чем ваш пророк женится на них? В каком возрасте он начинает их насиловать?

Это сразу же приводит Калеба в ярость, чего я и добивался. Он хватает «Тейзер». На этот раз я вижу, как он нажимает кнопку включения, а потом электроды впиваются мне в кожу с яркой пульсирующей вспышкой.

Это практически все, что я успеваю увидеть, а потом ощущаю лишь волны оглушительной боли, когда мои мышцы судорожно сокращаются. Это прекращается на секунду, и я хватаю ртом воздух, но потом он снова нажимает кнопку. Опять боль. Я слышу, как Коннор кричит, чтобы он прекратил. Мои легкие пульсируют, горят от нехватки кислорода, но мышцы не в силах растянуться, чтобы наполнить грудь воздухом. Не думаю, что можно убить кого-то шокером, но сейчас это ощущается именно так.

Кажется, проходит год, прежде чем в «Тейзере» садится батарея и парализующие разряды прекращаются. Я делаю глубокий судорожный вдох. Цепи, удерживающие меня, звенят от моих судорожных движений, металл на лодыжках и запястьях кажется раскаленным. Но даже то, что я остался в живых, кажется мне победой.

Слышу, как Калеб снова нажимает на кнопку. Ничего. Аккумулятор полностью разряжен. «Сукин ты сын, Калеб». Есть в нем некая садистская струнка. И лучше его целью буду я, чем Коннор.

– Оставь его в покое! – кричит тот.

Водитель «автодома» резко приказывает нам заткнуться – а не то нам заткнут рты. Я ухитряюсь кивнуть Коннору и показать ему большой палец, хотя я обессилен, словно выброшенная на сушу рыба, и мышцы мои все еще слегка подергиваются. Я оцениваю свое состояние, а потом сосредоточиваю внимание на человеке, которого оказалось так легко разозлить. Он встает, добывает из кармана ключ, отпирает один из шкафчиков и достает оттуда новый шокер, потом многозначительно показывает его мне и возвращается к своему столику. Старый шокер он бросает в мусорную корзину.

Мы все молчим. Я закрываю глаза, потому что последствия электрического удара здорово меня вымотали. Почти сразу же я на некоторое время погружаюсь в дремоту. Нет смысла в бдительности, если я скован по рукам и ногам и не могу сделать ничего полезного. Военных пилотов обучают не только летать и сражаться, мы проходим также серьезный курс по программе SERE [14]. «Поиск» и «уклонение» из этого курса я уже провалил, иначе не сидел бы здесь связанный, но «сопротивление» и «побег» нам определенно пригодятся. Вряд ли сектанты изобретут что-то, чего я не видел и не испытывал прежде, а всему этому я обучен противостоять. Конечно, подвергаться подобному было не очень весело, но сейчас оно, как ни странно, окупается.

Все, что мне нужно, – добраться до последней буквы этой аббревиатуры, до буквы, означающей «побег», и я должен воплотить ее в реальность не только для себя, но и для Коннора. Я должен провести его через это и добраться вместе с ним домой – живыми и невредимыми.

Или, если это будет невозможно, по крайней мере, доставить его домой живым и невредимым. Потому что это моя задача.

Он называет меня папой, и я должен оправдать это.

Я резко выныриваю из дремоты. «Дом на колесах» больше не раскачивается и не подпрыгивает, теперь он едет ровно и явно набирает скорость. Мы наконец-то выехали на настоящую дорогу. Снаружи приближается рассвет, судя по свету, просачивающемуся в щели между занавесками. Калеб распростерся на одной из коек в задней части салона. Самодовольный ублюдок…

Я начинаю методично проверять свои оковы. Куда бы ни направлялись, мы быстро движемся к конечной точке. Скоба в полу, к которой я прикован, держится незыблемо – как и цепи, конечно же. Длины цепи хватает, чтобы я смог изогнуть запястья, скручивая оковы все туже и туже. Я надеюсь найти слабое звено в самой цепи или в браслетах, но не нахожу. Коннор наблюдает за мной, потом проверяет собственные оковы. Наши похитители находятся всего в нескольких футах от нас, и человек с дробовиком периодически поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Его, похоже, ничуть не беспокоят мои манипуляции с оковами, и он даже не велит мне прекратить.

Поэтому я продолжаю. Кресло прочно прикручено к полу. Веревки, охватывающие мою талию и грудь, надежно удерживают меня в кресле. Эти типы действительно хорошо умеют похищать людей.

Что ж, я исследовал все возможные варианты. Теперь остается только ждать.

«Автодом» едет дальше. Я дремлю, но просыпаюсь от каждого звука, беспокоясь о том, что сектанты могут попытаться сделать с Коннором. Но они оставили нас в покое. Когда я просыпаюсь снова, солнце уже взошло. Старые часы на стене фургона показывают, что сейчас почти половина десятого утра. Фургон замедляет ход и останавливается, взвизгнув древними тормозами. Я слышу в передней части голоса – кто-то разговаривает с водителем. Потом до меня доносится характерный лязг металлических ворот, отъезжающих в сторону.

«Автодом» проезжает еще немного – примерно одну длину футбольного поля, – потом останавливается, и двигатель выключается.

– Поднимайся, ленивая задница! – кричит водитель Калебу, и тот слезает с койки, зевая и потирая лицо. – Мы дома.