Горький водопад

– Нет, – твердо говорю я. – Даже не обсуждается. Эти люди – убийцы.

Ви смотрит на меня, даже не дрогнув.

– Вы думаете, я этого не знаю? Эти типы из Собрания убили мою маму в Вулфхантере. Я знаю их лучше, чем вы все. И могу сыграть эту роль. Я могу!

– Это хорошее предложение, – говорит Джи Би, – но ничего не получится. Если б это было в любое другое время, я сказала бы, что Вера – идеальный кандидат на внедрение. Но это нужно осуществлять постепенно, не сразу. Не в ту же самую ночь, когда ФБР явится к их порогу. Они убьют тебя, Ви.

– Я могу обмануть их, – настаивает та. – Могу! И вы должны позволить мне!

Я ни за что на свете не намерена позволить этой девушке совершить что-то подобное. Может, она и не моя дочь, но я за нее отвечаю.

– Нет! – На этот раз я уже кричу, и это изумляет Ланни настолько, что она вздрагивает и хватает Ви за руку. Та даже не моргает. – Ты этого не сделаешь, Вера! Я тебе не позволю! – Делаю паузу, чтобы унять сердцебиение и взять под контроль свой голос, потом поворачиваюсь к остальным. – Нужны еще какие-нибудь варианты. Кто что может предложить?

Ви поворачивается и идет прочь. Она выходит в коридор, и я слышу, как хлопает дверь. Отлично. Я все равно хочу исключить ее из этого всего. И ее, и Ланни. Моя дочь выглядит так, словно не знает, что ей делать. Она бросает на меня умоляющий взгляд, и я киваю в сторону коридора. Ланни идет следом за Ви.

Мы остаемся вчетвером и в течение нескольких тяжелых секунд сидим в молчании. Потом Хавьер говорит:

– Перескажи мне еще раз, что говорила та девушка, – о том, как они делают святыми.

Я повторяю рассказ Кэрол, стараясь передать ее слова как можно точнее. О том, как патер Том топит своих узников и оставляет их тела в пруду. Это подтверждается теми уликами, которые ФБР нашло в карьере в заброшенном комплексе, так что в Биттер-Фоллз наверняка происходит то же самое.

Хавьер слушает с бесстрастным выражением лица, потом кивает.

– Я открою тир, и мы вооружимся тем, что там есть. Если ФБР не намерено атаковать, это придется сделать нам. Это рискованно. В деле участвуем мы с тобой, Гвен.

– И я, – добавляет Кец. Хавьер смотрит на нее без всякого выражения, но она отвечает ему таким же непроницаемым взглядом. Отступать не намерен никто. – Ты не можешь решать за меня, Хави.

– Справедливо, – отвечает он и заставляет себя криво улыбнуться. – Я знаю, что все равно не могу остановить тебя, если уж ты решила. – Поворачивается к Джи Би. – Мэм, я не знаю вас и сомневаюсь, что вы с этим справитесь. Извините.

– Всё в порядке, – говорит она. – Дни, когда я была в состоянии лазать по заборам, позади. Но у меня есть два оперативника, которые все еще на это способны, и они ждут моего звонка. Надежные люди, вы можете на них рассчитывать.

– В перестрелке? – уточняю я. – Потому что именно это нам предстоит, Джи Би.

Она пожимает одним плечом.

– Цисли Уэст и Джо Фруд. Ты их знаешь и сама можешь судить. Кстати, они вызвались добровольно, когда услышали про Коннора и Сэма.

Джо Фруд – высокий, худощавый мужчина забавного вида. Я несколько раз встречала его и один раз работала вместе с ним. Но в опасной ситуации – никогда. Цисли… что ж, я уже видела ее в действии. Если Джи Би считает, что Джо не уступает Цисли в боевых навыках, значит, всё в порядке.

– Пожалуйста, скажите им, что это невероятно опасно, – прошу я. – И я пойму, если они посмотрят на это и решат не участвовать. Никто их не осудит.

– Позвольте мне сделать звонок, – говорит Джи Би. Она уходит в кухню и поворачивается к нам спиной.

Я смотрю на Кец и Хавьера и говорю:

– То же самое касается вас обоих. Я не могу просить вас об этом. Не хочу, чтобы вы рисковали жизнью ради меня…

– Эй, – обрывает меня Кец. – Мы делаем это не ради тебя, Гвен. Мы делаем это ради Коннора. Мы оба любим этого мальчика. И если в этой ситуации кто и невинная жертва, то это он.

Хавьер только кивает в знак согласия, и мне приходится переждать несколько секунд. Это решение одновременно радует меня и давит мне на плечи… на совесть. Я нуждаюсь в помощи этих людей. Но я хочу, чтобы они были живы и здоровы. А еще я хочу спасти своего сына. Правильного ответа нет, и я барахтаюсь в непроглядной тьме.

Джи Би завершает звонок и возвращается.

– Они намерены встретиться с нами там, – сообщает она. – Вопрос в том, как нам выбраться отсюда, если путь нам преграждает весь этот кортеж ФБР?

– Мы и не будем выбираться, – говорю я. Встаю, дохожу до комнаты Ланни и стучусь в дверь. Ответа нет, поэтому я распахиваю ее настежь.

Моя дочь стоит у открытого окна и смотрит наружу. Под моим взглядом опускает раму и запирает ее, потом поворачивается ко мне, скрестив руки на груди.

– Ви права, – говорит она. – Ты не должна решать за нее, мама.

– Она ушла?

Ланни только кивает. «Черт!» Я не могу волноваться еще и о том, что задумала Ви. Она никак не сможет попасть туда раньше нас. Но мне нужно сообщить ФБР, что она может попытаться добраться до лагеря сектантов. Я не хочу, чтобы кто-либо счел ее участницей боевых действий.

Мне хочется накричать на Ланни, но от этого не будет никакого толку. Мне следовало понять, что Ви Крокетт будет действовать так, как считает нужным, нравится мне это или нет. И что Ланни согласится с ней. Вместо этого я просто обнимаю дочь и держу ее в объятиях, чувствуя, как уходит ее враждебная напряженность.

– Всё в порядке, – говорю я. – Всё будет в порядке.

Но, говоря это, я лгу ей. Я чувствую, что у нас всё на исходе: надежда, время, контроль над ситуацией. Впервые в жизни мне приходится полагаться не только на себя, но и на добрую волю друзей, которыми я обзавелась за это время. Людей, которых я люблю и уважаю. И уступить контроль – это самое трудное, что мне приходилось делать за эти годы.

Я веду Ланни обратно в гостиную. Джи Би, Хавьер и Кец смотрят на нас.

– Давайте начнем, – говорю я им. Потом перевожу взгляд на дочь. – Ланни, ты останешься с Джи Би. Что бы ни случилось, я не хочу, чтобы ты была одна.


Она кивает. Она так боялась, что я никуда ее не пущу, и это одновременно причиняет боль и успокаивает. Я знаю, что брать ее куда-либо опасно, но Ланни, как никто другой, понимает, насколько это необходимо.

Хавьер говорит:

– Гвен, когда мы приступим к этому делу, ты должна слушаться моих приказов. Только так, и никак иначе.

Я киваю, хотя вся моя натура противится этому.

Иногда нужно позволить дорогим людям быть главными в важном для тебя деле.





24. Коннор




Все начинается с Арии – той девочки, которая пыталась позвать меня пойти с ней.

Уже темнеет, и целая армия молчаливых женщин накрывает для нас стол к ужину. Ария тоже среди них. Она почти все время держит глаза опущенными, но часто посматривает на меня. Я… не против. Она то и дело подходит, чтобы заново наполнить наши стаканы. Мужчины, сидящие за столом, полностью игнорируют девочку, словно ее не существует. Но я вижу ее. А она видит меня.

«Ей нужно уйти с нами, – думаю я. – Она не должна быть здесь». Здесь есть девочки и младше, чем Ария. Например, худая белокурая девчонка с очень синими глазами – она выглядит испуганной до смерти и сжимается, когда кто-нибудь подходит к ней близко. И еще одна, с темными волосами, лет девяти, не больше – вид у нее грустный и потерянный. Но они не такие, как Ария. Ария, похоже, знает, что делает.

В последний раз, наклонившись над моим плечом, чтобы подлить мне в стакан воды, она шепчет:

– Встретимся в полночь у водопада.

И уходит прежде, чем я успеваю понять, верно ли расслышал – и слышал ли я что-нибудь вообще. Она идет прочь со своим тяжелым кувшином и не оглядывается назад, а потом трапеза заканчивается, и мне почти целый час приходится слушать, как патер Том читает молитвы, и только потом нас отпускают. Когда все склоняют головы, я склоняю тоже, но не закрываю глаза, в отличие от остальных. Я уверен, что все остальные делают так, как он им велит, поэтому медленно перемещаю руку и накрываю ладонью вилку, лежащую рядом с моей пустой тарелкой. Я хотел бы украсть нож, но ножа мне не дали. Осторожно засовываю вилку в рукав, так, чтобы зубцы уперлись в ткань прямо над обшлагом длинного рукава. Это единственное, что мне нравится в той одежде, которую патер Том заставил меня надеть: я могу спрятать что-нибудь под рубашкой и под простой черной курткой.

Когда молитва заканчивается, все встают. Я тоже начинаю вставать, но мужчины по обе стороны от меня кладут руки мне на плечи и удерживают меня на стуле. Мое сердце начинает колотиться быстрее. Я смотрю на одного из них и спрашиваю:

– Что такое?

Он не отвечает, только улыбается. Потом к нам подходит патер Том и говорит:

– Положи обратно, Коннор.

Его голос звучит спокойно и терпеливо, но твердо. Я думаю о том, чтобы попробовать какой-нибудь блеф, но подобный голос мне знаком. Так же говорит моя мама, когда точно знает, что я задумал.

Они знали, что я попытаюсь сделать это. Они были готовы.

Я молча залезаю в рукав, достаю вилку и кладу туда, где она лежала. Мужчины отпускают меня.

– Мне нравится твоя отвага, Коннор, – говорит патер Том. – Но ты должен понять: когда ты совершаешь подобные поступки, за них приходится платить. Не тебе. Тому человеку, который называет себя твоим отцом.

Я вскакиваю на ноги. Я даже не думаю, прежде чем сделать это. Мои кулаки сжимаются сами собой.

– Не трогайте его! – выпаливаю я.

Мужчины, стоящие по обе стороны от меня, смеются, словно считают меня забавным. Глупым, слабым. Я отталкиваю стул с такой силой, что он падает. Смех прекращается.

– Подними и поставь обратно, – говорит патер Том. – Ты не маленький ребенок, чтобы бросаться вещами.

Самое поганое – что-то в том, как он говорит это, вызывает у меня желание послушаться. Желание сделать ему приятно.

Вместо этого я пинаю стул, так, что он кувырком катится по деревянному полу. Еще один мужчина, стоящий немного дальше, останавливает его ногой, обутой в ботинок, и смотрит на патера Тома. Потом поднимает стул и ставит на ножки.

– Это неуважительное поведение, – говорит патер Том. – Принеси стул, Коннор, и поставь туда, где он должен стоять. Немедленно. Иначе ты заставишь меня сделать нечто очень неприятное.

Он использует Сэма, и я это ненавижу, ненавижу! Он не сказал, что именно сделает, но это неважно, все равно это будет плохо. А я не хочу, чтобы Сэму сделали плохо из-за того, что я зол и испуган.

Я иду к стулу и отношу его обратно к столу. Ставлю на место, сдвигаю, чтобы стоял ровнее, потом смотрю на патера Тома. Тот улыбается и треплет меня по плечу.

– Хороший мальчик, – говорит он мне, словно домашнему песику. – Ты отлично выглядишь в этой одежде. Куда лучше, чем в тех современных обносках.

Он имеет в виду мои старые синие джинсы с рваными прорехами – сейчас так модно. Те штаны, которые меня заставили надеть, совсем новые, дешевые и жесткие, и я ненавижу их. Черная куртка колется. Рубашка кажется тонкой и сшитой вручную. Единственное, что мне оставили, – это мои кроссовки «Найк».

Я хочу сказать ему, что их шмотки – полный отстой. Но молчу.

Патер Том следует за нами, когда мужчины ведут меня в Жилище – длинный, похожий на казарму корпус, где спит мужское население лагеря. Длинные ряды одинаковых коек, в изножье каждой кровати стоит старая тумбочка с армейских складов – для одежды и тех личных предметов, которые здесь позволено иметь. Мне выделили койку и эту дурацкую одежку. После того как меня заставили переодеться, мои собственные вещи куда-то унесли – сказали, что в стирку.

Мне кажется, это неправда.