Горький водопад

– Распорядок у нас одинаков, – говорит патер Том, провожая меня к моей койке. – У тебя есть тридцать минут на личные молитвы и размышления. Если хочешь, можешь почитать Библию. Затем – сон.

– Я хочу видеть Сэма, – говорю я ему.

– С Сэмом всё в порядке, – отвечает он. – Из-за твоего неповиновения завтра он не получит никакой еды. Ослушаешься еще раз, и он будет лишен воды. За третий раз наказание будет намного хуже. Понятно? Мне нравится, что ты силен духом, Коннор. Но тебе нужно научиться правильно использовать эту силу.

С этими словами он уходит прочь. Проходя по спальне, приветствует других мужчин, пожимает им руки, хлопает их по плечам – так же, как все они приветствовали меня в церкви. Как будто это какой-то ритуал.

Когда он выходит за дверь, все перестают говорить и расходятся по своим койкам – все, кроме группы, стоящей у дверей. Они одеты иначе, чем я и все остальные; на них обычная одежда – клетчатые рубашки, футболки и джинсы, которые не выглядят такими жесткими и неудобными, как местные штаны. Их одежда смотрится почти обычно по сравнению с тем, что напялили на меня.

Это те люди из «дома на колесах», и с ними еще несколько человек. Но, по крайней мере, на свой странный манер они мне знакомы. Поэтому я подхожу к ним, и они замолкают и смотрят на меня то ли с раздражением, то ли с удивлением. Я обращаюсь к Калебу:

– Когда мне вернут мою одежду?

Калеб кладет руку мне на плечо.

– Теперь это – твоя одежда, брат. Носи ее с гордостью.

Нет, черт побери, я не буду гордиться этими тряпками. Я хочу вернуть себе свою обычную одежду. Помню, как мы ездили с мамой в торговый центр в Ноксвилле, чтобы купить эти джинсы и футболку с «Мстителями» – я ее очень люблю. Мне нужно получить их обратно. Они – не прошлое. Они – мое будущее. В реальном мире.

«Вот почему они забрали эти вещи у тебя».

Смотрю на то, как я одет. Теперь я похож на всех остальных «братьев». Именно этого они и хотят. Они пытаются изменить меня, кусочек за кусочком. Сделать меня кем-то другим. Так же, как патер Том заставил меня сделать то, что он велел.

Мне нужно выбраться отсюда.

– Иди молись, – говорит Калеб и подталкивает меня прочь. – Тридцать минут до тушения огней.

Я не молюсь. Просто сижу, притворяясь, будто молюсь, а сам наблюдаю за другими. Они, кажется, молятся по-настоящему. До меня доходит: эти типы из «автодома» удостоверяются в том, что все это делают. Они расхаживают туда-сюда по центральному проходу и проверяют. Когда Калеб обращает взгляд на меня, я перестаю притворяться и начинаю молиться по-настоящему: «Боже милостивый, пожалуйста, помоги Сэму. Пожалуйста, сделай так, чтобы с ним все было хорошо. Пожалуйста, помоги нам выбраться отсюда, и чтобы мама и Ланни были в безопасности. Пожалуйста, избавь нас от этих людей».

Время проходит очень быстро. В последние пять минут мужчины начинают раздеваться, снимая все, кроме трусов. Они у них тоже одинаковые – белые «боксеры». Я снимаю куртку, аккуратно складываю на тумбочке и притворяюсь, будто расшнуровываю кроссовки. Вожусь достаточно долго, чтобы к моменту выключения света остаться в штанах и рубашке. Залезаю в постель и укрываюсь до самой шеи. Теперь нужно лежать и ждать, пока я не решу, что все остальные уснули. Люди в спальне начинают сопеть и храпеть – значит, пора идти.

Но я не иду.

Я продолжаю лежать, боясь, что меня поймают. Все слишком просто; патер Том велел кому-то наблюдать за мной во время ужина. И, скорее всего, здесь за мной тоже кто-то присматривает. Я боюсь, что, если попытаюсь выскользнуть наружу, Сэма накажут еще сильнее. Но я должен сделать хоть что-нибудь. Если я так и буду здесь лежать, это ничему не поможет.

Ария хотела встретиться со мной у водопада. Сестра Гармония сказала мне не ходить туда. Я не знаю, кому из них верить. Одна из них наверняка лжет. Я хочу верить Арии: она красивая, она моя ровесница, и я ей, кажется, нравлюсь. А сестра Гармония просто выглядит сердитой.

Наконец я принимаю решение. Выскальзываю из постели и тихонько направляюсь к двери. Ее никто не охраняет, все лежат по койкам, даже Калеб; я слышу, как он сопит, когда прохожу мимо него на цыпочках. Его кровать ближе всех к выходу. Я боюсь, что петли заскрипят, но они не скрипят. Дверь открывается бесшумно, и я выхожу из корпуса.

Наружу. Я чувствую, как сильно колотится мое сердце; закрыв дверь, останавливаюсь и прислоняюсь к стене, чтобы перевести дыхание. Держусь в тени и осматриваюсь по сторонам. Воздух наполнен лягушачьим кваканьем, и даже отсюда я слышу храп, доносящийся из Жилища. Луны почти не видно, на небо набежали тучи, густые и темные, лишь с тонкой серебряной каемкой по краям. Откуда-то доносится вонь – несильная, но противная, словно от гниющих отбросов; возможно, от баков с септиком.

Услышав шаги, я замираю и теснее прижимаюсь к стене Жилища. По ночам лагерь патрулируют мужчины из Собрания, и один из них как раз идет мимо меня. Я задерживаю дыхание и стараюсь стать как можно более незаметным, как будто я – тоже тень. «Он меня увидит». Но мужчина даже не смотрит в сторону здания. Вид у него усталый. Он зевает, почесывает голову, разминает шею и направляется дальше, к тому зданию, где спят женщины. Оно называется Сад.

По ту сторону открытого пространства в середине лагеря я вижу бетонное здание, куда увели Сэма. Я уже проходил мимо несколько раз, пытаясь понять, где он, и наконец увидел у торца здания металлическую будку, больше похожую на коробку. Она закрыта на висячий замок, который открывается шифром, а не ключом. Я не умею вскрывать замки, и еще днем возле той двери сидел охранник. Может быть, на ночь его отозвали? Не знаю. Но я совершенно уверен – патер Том ожидает, что я пойду туда.

Сестра Гармония, вероятно, сказала мне правду. А Ария, видимо, лжет. Я не должен был так легко выбраться из Жилища. Охранник должен был увидеть меня.

Они хотят, чтобы я пошел к Арии. Так следует ли мне туда идти? Может быть, если пойду, я смогу убедить ее помогать мне, а не патеру Тому? Может быть, я что-нибудь смогу выведать у нее, пока она пытается заставить меня сделать так, как она хочет? Может быть, я даже смогу заставить ее сделать то, что хочу я…

Мне не нравится мое отношение к этому, но я должен спасти Сэма и выбраться из этого места. Все остальное сейчас неважно.

По другую сторону бетонного здания проходит тропа, которая тянется вдоль высокой стальной стены с колючей проволокой поверху. На той стороне темно. Я слышу вдали шум водопада. Это единственный звук, не считая храпа и кваканья. Странно, как здесь тихо.

Я не знаю, который сейчас час, и у меня нет способа это узнать. Может быть, эти люди умеют определять время по положению луны в небе, но я не умею. Однако патрульный уже прошел мимо, так что у меня есть шанс выбраться из укрытия и двигаться дальше. Может быть, это ничего не значит. Скорее всего – нет. Если мои догадки правильны, я могу пройти прямо через весь лагерь не скрываясь, и никто меня не остановит. На секунду я думаю о том, чтобы попробовать сделать это.

Но если я ошибаюсь, если я действительно буду бродить здесь без разрешения и меня поймают… Сэму будет плохо. Поэтому я продолжаю пробираться тайком.

Это занимает довольно много времени, но в конечном итоге я прячусь среди деревьев, растущих возле большого коттеджа – должно быть, там живет патер Том. Коттедж намного красивее, чем остальные здания, и в окнах все еще горит свет. Ограничения, видимо, здесь для всех остальных, а не для него.

Моя мама вошла бы туда и заставила бы патера отпустить и ее, и Сэма. На секунду я воображаю, каково было бы увидеть патера Тома испуганным. Заставить его делать то, что я приказываю. Фантазировать об этом приятно, но когда я прекращаю об этом думать, то чувствую себя отвратительно. Я знаю, что не могу заставить его сделать что-нибудь. У него есть власть и куча народа с оружием.

Я крадусь позади коттеджа в тени деревьев. Потом сворачиваю на тропинку. Это не так легко, как мне казалось, – гравий здесь острый и осыпается под ногами, а иногда тропа довольно круто идет под уклон. Я не падаю, но понимаю, что запросто мог бы упасть. Деревья словно смыкаются вокруг, в их ветвях шумит ветер. Становится холодно, и я начинаю жалеть о том, что не надел дурацкую куртку.

Шум водопада похож на шипение статики в радиоприемнике. Сначала он доносится тихо, потом нарастает и переходит в громкий рев, когда я выхожу из рощи и впервые вижу это место. Оно красивое. Водопад невысокий, примерно в двадцать футов высотой, но я никогда не видел водопадов вживую, и мне это зрелище нравится.

А вот озеро мне не нравится. Оно слишком темное и слишком спокойное. И от него пахнет гнилью. Ария ждет меня. Она стоит на берегу, сложив руки перед собой, но не опускает взгляд, как было днем. Голова ее высоко поднята, и Ария улыбается, а когда я подхожу, ее улыбка становится еще шире.

– Ты пришел, – говорит Ария. – Спасибо, брат Коннор.

– Просто Коннор, – поправляю я. Здесь луна светит ярче, и я этому рад. Я хочу иметь возможность видеть, что она делает. – Зачем ты хотела видеть меня?

Она делает шаг и кладет ладонь мне на грудь. Я как будто коснулся языком контактов батарейки – меня пронзает импульс энергии, оставляя в ушах странный звон. Ария ниже меня ростом. Невысокая, красивая и в каком-то смысле хрупкая. Не то чтобы я не сознавал этого раньше, но вдруг это становится реальным.


Она приподнимается на цыпочки, грациозно, как балерина, и целует меня.

Я настолько изумлен, что даже не знаю, как реагировать. Просто… застываю на месте, в голове у меня все рушится и пылает, потому что это невероятное ощущение. Целоваться очень приятно, и я даже не знал этого. Наверное, мне следовало знать, все говорят об этом как о чем-то потрясающем, но в реальности это превосходит все, что я знал до того. Я не знаю, как поцеловать ее в ответ, но я пытаюсь – прижимаюсь губами к ее губам и двигаю ими…

…а потом задумываюсь о том, почему она целует меня. Это круто. Но это кажется неправильным.

Я делаю шаг назад, а когда поворачиваю голову, то вижу, что патер Том тоже стоит на берегу и смотрит на нас. На меня обрушиваются злость и отвращение. Я чувствую себя… голым. А он улыбается, глядя на нас.

– Я выбрал ее для тебя, – говорит он мне. – Цветок из моего сада. Я вижу, она тебе нравится.

Я смотрю на Арию, ожидая увидеть на ее лице такую же злость. Или потрясение. Или что-нибудь. Но она продолжает улыбаться, словно довольна происходящим. Я беру ее за плечо и встряхиваю.

– Ты не цветок, – говорю я ей. – И он не может приказывать тебе делать такое!

Ария моргает, глядя на меня, и я чувствую себя виноватым за то, что тряс ее, потому что вид у нее… непонимающий.

– Патер Том всегда прав, – отвечает она. – Почему я не должна делать то, что он говорит? И ты действительно нравишься мне, Коннор. Ты славный.

– Ты меня даже не знаешь! – кричу я ей, и она отшатывается, складывает руки и опускает взгляд, и я чувствую себя полным дерьмом. – Прекрати это! Он не может просто взять и отдать тебя кому-то! Ты не принадлежишь ему!

– Нет, – говорит Ария и поднимает на меня глаза. – Теперь я принадлежу тебе.

– Что за ерунда! Мне всего тринадцать лет.

– А мне двенадцать, – отвечает она. – Но я уже созрела как женщина, так что всё в порядке.

– Не в порядке! – Я не знаю, что сказать, чтобы заставить ее понять. Снова поворачиваюсь к патеру Тому. Он-то точно знает, что это неправильно. Вот почему он вообще запирает людей здесь. – Я не стану этого делать!

– Конечно, нет, – говорит он голосом скользким, как масло. – Сейчас, конечно, рано. Но она будет хранить свою чистоту для тебя, Коннор. И станет твоей, когда ты будешь к этому готов.

– Нет, – отвечаю я безапелляционно и искренне. Я поставлю стул на место. Я буду носить дурацкую одежду, если от этого будет какой-то прок. Но этого я не сделаю.

Мой прежний отец сказал бы, что это нужно сделать. И именно поэтому я этого не сделаю.

Патер Том только качает головой. С печалью, как будто знал, что так и произойдет.

– Хорошо, – говорит он. – Да будет это на твоей совести.

Поднимает руку над головой – и из рощи по тропе выходят люди. Среди них Калеб со зловещего вида пистолетом-пулеметом, висящим у него на груди. И те остальные двое из «автодома». Они не спали. Конечно же, не спали.

Мой желудок сжимается в узел, когда я вижу, кого они ведут. «Папа!»

Его запястья и лодыжки скованы, а еще одна цепь охватывает горло, словно толстый металлический ошейник. У меня возникает чувство, будто я тону в зыбучих песках. Это жутко, кошмарно; Калеб ведет его за эту цепь, и я должен что-нибудь сделать. Сэм выглядит ужасно: он едва стоит на ногах, весь в грязи и крови. И без рубашки. Единственное, что на нем есть чистого, – это свежая белая повязка вокруг талии.

По тропе позади них идут другие мужчины из Собрания. Никто не спал. Все ждали этого.

– Возвращайся в Сад, сестра Ария, – говорит ей патер Том. – Твоя работа здесь окончена.

Она кивает, продолжая улыбаться, проходит мимо меня и направляется к тропе. Проходит мимо Сэма, и тогда я вижу, что он смотрит на меня. Я делаю шаг к нему, но Сэм выразительно мотает головой.

– Спокойно, Коннор, – говорит он, и от его ровного голоса мне становится не по себе, потому что я отчаянно хочу, чтобы с ним не случилось ничего плохого. – Со мной всё хорошо. Всё в порядке.

Калеб дергает за цепь, Сэм шатается, хватая ртом воздух, и меня пронзает ярость.

Я теряю рассудок, как было в классе во время антитеррористических учений. Но на этот раз я точно знаю, кого буду бить. Я бросаюсь прямо к Калебу. Он отпускает цепь, отступает назад и вскидывает свое оружие, но мне плевать, я слишком зол и слишком испуган и хочу, чтобы это прекратилось.

Сэм становится между нами, и я резко останавливаюсь, потому что мне плевать, что меня могут застрелить; мне плевать на себя, но не на него.

– Спокойно, – повторяет он. – Выдыхай, Коннор. Выдыхай…

Калеб приставляет дуло своего пистолета к виску Сэма.

– Назад, брат Коннор. Немедленно. Или ты будешь в этом виноват.

– Не будешь, – говорит Сэм. – Запомни это.

Один из мужчин бьет Сэма в бок; тот вскрикивает и едва не падает. Каким-то чудом все-таки не падает, и только поэтому я сдерживаюсь и не бросаюсь на них снова. Знаю, что это глупо, но я должен сделать хоть что-нибудь.

– Он прав, Коннор. На самом деле, это не твоя вина, – говорит патер Том так, словно ничего не случилось. – Всю твою жизнь тебя одурманивали женщины. Особенно твоя мать.

У Сэма такой вид, словно он хочет что-то возразить на это. Но я говорю вместо него:

– Моя мать – самый сильный человек в мире.

– Не твоя вина, что ты так считаешь. Тебе задурили голову. Женская сила поверхностна. Они несовершенны, потому что сделаны из мужского ребра. Они были созданы Господом для того, чтобы служить.