Город вторых душ

– Ну разумеется, – сказал этот потомок Великих прерий, хотя разумелось тут мало, и пнул Севера в мешок. – У него как раз дочь.

– Десять лет, – подтвердил Север, окончательно запутавшись.

– А! – На лице Насти отчетливо проступило облегчение. Она даже перестала посматривать на дверь, будто прикидывая, успеет ли выбежать быстрее, чем эти сумасшедшие придушат ее крученой синтетической нитью средней толщины из тех клубков, которые имелись здесь в изобилии. – Вашу дочку интересует вязание крючком или спицами?

– Есть одно но, – сказал Мага и помрачнел. – Его дочь не сможет приходить сюда сама.

На этот раз пинок получился увесистей.

– Она вообще не ходит, – пробормотал Север, проклиная себя за ложь.

– Мой друг – отец-одиночка, – тут же поддал жару Мага.

Одуванчик Настя уставилась на Севера с сочувствием, которого он не заслуживал.

– Действительно непростая ситуация…

«Твою мать», – подумал Север, кивая головой, как китайский болванчик.

– Обычно мы так не делаем, – сказала она, – с другой стороны, у нас и случаев таких не было… Не буду заранее обещать, но попробую договориться с Аней об индивидуальных занятиях с вашей дочкой.

Ему хотелось, чтобы все это было правдой. Тогда он согласился бы на Аню, и она пришла бы к ним домой, и учила бы его девочку, очень старательную, умную и прилежную девочку, которая отчего-то временно, обязательно временно не может встать на ноги, но врачи говорят – прогноз благоприятный, она у вас еще танцевать будет…

Но никакой девочки не было, и услуги Ани ему не требовались.

– Контакт, – сказал он из-под руки, которой закрывал лицо, чтобы не так стыдно было смотреть на сидевшую напротив девушку. – Ей нельзя контактировать с посторонними: инфекция, иммунитет…

Несчастная воображаемая дочь обрастала диагнозами быстрее, чем обрастает грибами земля после дождя.

– Если вы не против, я возьму несколько уроков и потом научу ее сам. Не хотелось бы вас утруждать, заодно с людьми пообщаюсь, очень редко, знаете ли, удается просто увидеть хороших людей.

К концу своей речи от стыда он начал отчетливо заикаться, но это было воспринято как крайняя степень волнения и, кажется, сделало его убедительней.

– Да, разумеется, у нас очень хорошая группа. Мамы и дети, – уточнила она осторожно. – Вам не будет с ними… тяжело?

– Наоборот. – Север наконец-то совладал с лицом, убрал руку и даже выдавил из себя нечто, похожее на улыбку. – Мне это будет полезно.

Хлопнула дверь. Настя вскинула голову, посмотрела поверх Севера и вдруг ее пальцы легко и складно задвигались – это было так непонятно и красиво, что Север невольно залюбовался.

– А вот, кстати, и Аня.

– Здрасьте, – сказал Мага, а Север ничего не сказал – он временно отсутствовал.

И пока Аня дружелюбно им махала, и кивала жестам Насти, и бросала печальные взгляды преимущественно на Севера, из чего он понял, что его трагичная легенда уже достигла ее ушей или, правильнее сказать, глаз, сам он вдруг отчетливо представил себе ее однокомнатную квартиру где-нибудь в Верхних Печерах. Тесную, старую, с такими же, как здесь, поделками на стенах и запахом корицы, потому что именно так пахло от Ани – корицей, стиральным порошком, домом, если только это не был сумасбродно дорогой нишевый парфюм, призванный вызывать у окружающих тоску по детству. Кольца на пальце нет – живет одна? Почему он вообще об этом думает?.. Платье, наверное, сама связала крючком или спицами, и выглядит оно как все такие платья – будто из маминого журнала по вязанию: уютно и немодно.

Смотрел и хватался за воспоминания, а они расползались как вязанье, когда тянешь за нитку: ему десять. Картинки в журнале, разбитый ртутный термометр, который он неудачно встряхнул и отломил ему носик, колючее шерстяное одеяло – под ним нужно было постоянно лежать безо всяких развлечений – и такое же открытое лицо, умные раскосые глаза, каштановые волосы, забранные в хвост, полноватые руки… Может, педиатр из районной поликлиники?

За окном мгновенно спасмурнело, Север не успел заметить, как испортилась погода, – сразу стало темно и тихо.

– У меня сегодня собака потерялась, – сказал он невпопад, и Аня покачала головой – он никогда еще не видел, чтобы кто-то качал головой настолько красноречиво.

В раздевалке зазвенели детские голоса. Одновременно с этим хлынул дождь.

– Сейчас как раз начнется занятие, – сказала Настя. – Если хотите, можете остаться и посмотреть. Потом чаю попьем с печеньем.

В подтверждение ее слов Аня достала из сумки пакет с румяными кругляшками, наверняка присыпанными корицей.

– Я, наверное, поеду. Много дел, – сказал Мага.

– А я бы остался, – неожиданно для себя согласился Север.





# 7




Впервые Вика оделась кое-как – выбирала из немногого чистого почти не глядя. Кружевная блузка с моцартовским жабо вполне могла принадлежать ей в старших классах и залежаться на антресолях с тех самых времен, хотя таких подробностей Северьян уже не помнил. Джинсы, порванные на коленях, просто валялись на полу, когда она споткнулась о них и долго рассматривала, соображая. Он ждал – она вышла, прямая и строгая, с опухшим от слез лицом. Северьян подумал, что такой ее нельзя было бы отпускать одну в безлюдную темноту Черниговской – готовая жертва. Кто бы мог подумать, что пропажа собаки заставит ее попросить отгул на работе и весь день реветь в подушку: Север как раз попивал чаёк в компании очаровательно тихой воспитательницы детского сада и вел себя при этом невероятно глупо. Северьян искренне недоумевал, к чему тратить время на заведомо тупиковый вариант: ничего необычного в этой «Кудельке» явно не происходило. Пока шесть девочек в течение часа старательно путают нитки, мамки и бабки вполголоса обсуждают последнюю серию какого-нибудь «Верни мне мою любовь». Север, конечно, пристроился неподалеку, но ни одна бабулька в похищениях детей так и не призналась, а если кто-то здесь и напоминал маньяка, так это он сам со своей съемкой из-под полы – и неважно, что целился он не в учениц, а в училку, имя которой вылетело у Северьяна из головы.

Владимир Мяль – вот кто мог что-то знать о похищениях. Впрочем, с тем же успехом он мог оказаться спившимся от горя безумцем, который строчил посты в «Телеграм» в редкие моменты просветления. Следовало отдать должное Северу: оторвавшись от созерцания объекта своего вожделения, он все же написал Мялю сообщение с просьбой о встрече, однако ответа так и не получил и, кажется, благополучно забыл об этом примерно между автобусной остановкой, до которой поперся провожать свою училку, и дверями магазина «Красное&Белое», как всегда случайно вставшими у него на пути.


Когда Северок с бутылкой наперевес потащился в книжный, Северьян глазам своим не поверил. Он-то думал, история с вязанием закончится вместе с прощальным взмахом руки вслед уходящему автобусу, но не тут-то было – Северок, похоже, совсем поплыл, раз всерьез решил этому научиться, а судя по толщине выбранного им пособия, серьезности у него было хоть отбавляй. Прихватив какой-то женский журнальчик для Вики, которая терпеть не могла глянец, но Север об этом почему-то до сих пор не догадывался, он расплатился по традиции кредиткой и отчалил. Процесс выбора крючка и пряжи Северьян пропустил – он как раз пытался разбить себе ладонью лоб и всерьез подумывал о том, чтобы той же ночью сделать это по-настоящему – об столб. Ему – пять минут позора, а Северку потом неделю заботиться только о перевязках. Ума, конечно, не прибавится, но хоть отвлечется.

Когда Север со всеми своими покупками изволил явиться домой, Вика спала, вытянувшись поверх покрывала. Север прокрался в собственную кухню бесшумно, как тать, полил цветы, бутылку распечатал – по-царски, короче, устроился – и в книгу. Зрелище было невыносимое. Что-то он этим крючком ковырял, потом резал ножницами, выпивал, снова нависал над картинками, а когда бутылка наконец опустела, сдался и сгреб все в целлофановый пакет. Пакет он припрятал в кладовке на самой верхней полке – там же, куда ховал пустые бутылки, чтобы потом незаметно выбросить их в уличный контейнер.

Разумеется, как только этот мастер-самоделкин опочил на простынях, Северьян первым делом достал пакет обратно и художественно разложил содержимое на кухонном столе. Бутылка должна была непременно лежать, книга – быть раскрытой на странице «Присоединение нити другого цвета внутри ряда» (бумага была глянцевой и красиво блестела, Северьян хотел капнуть на страницу вина, но передумал). Кое-как намотав нить на крючок, он бросил получившееся сверху и не без удовольствия осмотрел всю композицию. В Северьяне погибал блогер.

Отчаянно мозолила глаза только какая-то дурацкая случайная бумажка, которую он не заметил сразу. Северьян брезгливо взял ее двумя пальцами и не бросил в мусорное ведро только потому, что сверху было написано: «СЕВЕРЬЯН!!!».

Игнорировать этот вопль было невозможно, даже зажав уши.

«СЕВЕРЬЯН!!! – кричала Вика. – Если я усну, разбуди меня! Мы потеряли собаку!!!»

«Вот же горе», – думал он, пока тыкал ее в плечо, а когда зашевелилась, буркнул:

– Собака, – и вышел, предоставляя ей право плакать и натягивать на себя первое, что попадется под руку, даже если эта вещь была впору много лет назад, а сейчас уже не очень.

Пустая бутылка на кухонном столе заставила Вику выругаться, вязание и книга не заинтересовали вовсе. И теперь она шла далеко впереди, будто он тут совсем ни при чем, говорила по телефону, держа его в правой руке, а левой жестикулировала так, словно что-то от себя отбрасывала. Белая свечка, думал он, любуясь ее походкой, – вспоминал, не занималась ли она танцами, откуда этот точеный шаг, и да, вроде было как раз в четырнадцать-пятнадцать, параллельно с музыкальной школой, где Север впервые ее увидел. Фортепиано, танцы, курсы английского – все, что нужно для работы в ночном баре. Профессионально важные качества. Идеально.

Она перебежала через пустую дорогу, даже не обернувшись, и дожидалась его у самой воды.

– Мы стояли здесь.

– Я знаю.

Вика постоянно забывала, что он знает. И о том, что знает Север, забывала тоже. Северьян ее в этом не винил – если постоянно держать в голове подобные вещи, есть риск однажды утром обнаружить себя привязанным к металлической койке под седативными препаратами. По большому счету он вообще ни в чем ее не винил.

Он закрыл глаза и представил себе собачонку, которая из всех ботинок облюбовала именно его, Северьяновы, корябала пол, как сатана, что-то оттуда выскребая, и выла смертным воем. Но раз Вике будет легче от того, что она найдется, то пусть она найдется.

И шагнул в темноту, этот коридор о двух концах, в котором невозможно заблудиться, потому что из него невозможно свернуть – полупуть, клочок изнанки города, выданный неживому авансом: конец ознакомительного фрагмента; умрите, чтобы получить полную версию.

Северьян не понял, вышел ли наружу или застрял. Он действительно застрял – грудь и плечи стиснуло так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, и темень: сколько ни таращь глаза – ничего не увидишь. Запах гнилья, какой шел в их квартире из сливного отверстия раковины, когда спускаешь воду в ванне. Канализация.

Он попытался задрать голову, и это немного ему удалось.

– Вик!

Возможно, она где-то поблизости. Сам он ни за что не найдет сюда дорогу – он не понимал даже, в какой стороне от нее находится. Вдохнул сколько смог, снова позвал ее. Под ногами перекатывалось мягкое. Северьян обреченно подумал, что именно это привело его сюда. Собака.

Он не мог наклониться – слишком тесно. Не мог понять, жива она или уже нет. И, что хуже всего, он на ней стоял. Хоть бы пискнула, шевельнулась, цапнула его за щиколотку, в конце концов…

– Вика!!!

Вряд ли собака успела отбежать далеко. Где-то тут она, на набережной – носилась, задрав хвост, и ухнула в засыпанный прошлогодней листвой люк. О люке, скорее всего, не знали – рядом был открытый вход в заброшенное бомбоубежище, и даже оно никого не волновало, еще чуть дальше – кирпичная коробка непонятного назначения, одни только стены и дыры в полу, а напротив – целый мукомольный завод, еще купеческий и совершенно необитаемый. Кому какое дело до дыры в земле в том месте, где куда ни ткни – дыры…

Он снова поднял голову и прищурился – сверху Вика светила фонариком телефона. Стала понятна глубина – еще примерно два его роста, и диаметр – слишком узко, взрослый человек бы не провалился. Только ребенок или собака.

– Она там? – крикнула Вика. – Я вижу только твой затылок!

Северьяну пришлось вернуться к ней через полупуть. От неожиданности Вика отпрыгнула, но тут же свесилась в люк с вытянутой рукой.

– Ты можешь ее достать? Каля! Каля! Клепка!.. Она живая вообще?

– Вик…

Договаривать не пришлось – она выпрямилась, прочла ответ по его лицу и зажала ладонью рот.

– Я все сделаю, а ты иди домой, ладно? Иди домой.

Ничего не сказала – побрела, опустив голову, мимо ржавого грузовика, присохшего к обочине. Северьян смотрел ей вслед, пока она не перешла дорогу и не скрылась из виду.

Чтобы забрать собаку в полупуть, достаточно было взять ее на руки. Хотя бы пальцем прикоснуться. Для этого нужно было снова оказаться в люке, но не так, как в первый раз, а наоборот. Вниз головой.

«Какая тебе, к черту, разница?» – мысленно спросил Северьян у полупути, закрыл глаза и вытянул руку. «Никакой», – признался полупуть и мстительно ткнул его носом прямо в мокрую собачью шерсть. Кровь прилила к голове, под действием силы тяжести Северьян медленно сползал вниз.

– Спасибо, – пробормотал он обреченно. Вцепился в эту шерсть зубами и выдрал себя и ее из трубы в другую – просторную, бесконечную – тьму.

Вывалился неловко – все так же вниз головой, отплевался, посматривая на лежащий рядом лохматый комок. О том, что случится, если притащить сюда еще живую кошку, он уже знал. Но мертвое… Есми не в счет, ритуал, каким мерзким бы он ни был, избавлял от необходимости выкапывать тела. Северьян никогда еще не уходил в полупуть с трупом – ни на руках, ни в зубах, мать его, мать-мать-мать, даже не верилось, что он действительно это сделал.

Комок шевельнулся. Вскочил на лапы и уставился на него черными блестящими глазами. Комок тявкнул, подпрыгнул и завертелся у ног. Комок требовал ласки и оглашал изнанку города визгливым лаем.

– Да ладно, – прошептал Северьян и рассмеялся.

Изнанка звенела от его смеха, и от собачьего – тоже. И будто бы стало светлее, или просто он привык к темноте, как бывает в комнате без окон, когда попадаешь в нее с ярко освещенной улицы и закрываешь за собой дверь: в густоту чернил плеснули водой, и две разных по плотности жидкости расползаются, постепенно смешиваясь в серую грязь. Этой грязи оказалось достаточно, чтобы Северьян разглядел два стремительно приближавшихся силуэта и инстинктивно прижал слишком звонкую собаку к груди.