Город вторых душ
Часть 17 из 41 Информация о книге
Спустя мгновение ее мяли и тискали четыре детских руки. – Клепка! – приговаривала Оля. – Ну наконец-то, – не отставал Егор. Вдруг оба заметили, что к собаке прилагался еще и Северьян, и посмотрели на него снизу вверх счастливыми глазами. – Спасибо, – сказал мальчишка, забирая у него Каллиопу. Северьян не противился. Встав на цыпочки, Оля потянулась ладошкой к его лбу – ее рука не была ни горячей, ни холодной. Северьян покорно разрешил себя потрогать и стоял, не шевелясь, пока Оля хмурилась, как заправский доктор, и беззвучно шевелила губами. – Бедный Северьян, – таков был диагноз. – Тебе нужны Есми, а ты совсем о них не думаешь. Но я знаю, что делать. Она жестом попросила его наклониться и шепнула на ухо название улицы и номер дома. – Там всегда помогут. Но ты не нашел кудельку. Нужно искать быстрее, – добавила она печально. Северьян покачал головой, мол, нет, не нашел, а Оля вопросительно посмотрела на Егора: – Давай ему покажем? Мальчишка пожал плечами: – Только за руку его возьми, а то потеряется. Оля вложила свою ладонь в его, и Северьян сжал ее пальцы. Он приготовился к тому, что нужно будет долго куда-то идти, но вместо этого они побежали – просто удивительно, до чего шустрыми оказались эти дети. Егор с Каллиопой летели первыми, Оля тащила за руку Северьяна – он едва за ними поспевал. – Не оборачивайся! – крикнула девочка. Мимо тут же промелькнуло нечто, валявшееся на земле. Кучка. Горка. Тело, не тело… Рука. Точнее, ручка с растопыренными пальцами. – Смотри, но не останавливайся! Еще одна. И снова. И снова. И снова. – А! Северьян вздрогнул от этого внезапного и раскатистого «а», и только после осознал, что издал его сам. – А! А-а! А-а-а! Олины пальцы выскользнули из руки, будто бы растворились в ней, как тает в воде сахар. Он сидел на полу, вокруг – полки, заставленные бутылками, кладовая бара «Яда» за вечно запертой дверью. Он все еще кричал, а кто-то сильный, близкий, родной гладил его по плечам, рукам и голове, и обнимал крепко-крепко – так его никогда еще не обнимали. * * * – Видел пропавших детей? Северьян снова и снова бестолково тряс головой. Вика обхватывала его руками, прижимала к себе, будто прятала от всего – от себя, от него, но только не от увиденного, увиденное навсегда засело в памяти, а он хлебал прямо из горлышка принесенное Магой жидкое пламя с уже неважно каким названием и ничего не мог объяснить. – Как с Зимушкой, – сказал он, сдержав очередной рвотный позыв. – Живыми. – Я не понимаю, – простонала Вика. Он сделал знак подождать и сжался в ее руках, восстанавливая дыхание. – Однажды я попытался спасти кошку. Она умирала. Я не подумал и взял ее в полупуть. Она выглядела как эти дети. – Как? – Вика встряхнула его и заставила посмотреть ей в глаза. – Как, мой хороший? Что с ней произошло? «Мой хороший». В другое время эти слова сделали бы его счастливым, но в другое время она бы так не сказала. Другое время расплывалось и подрагивало. Ничто не имело значения. – С нее сошла кожа. – И дети… – Да. Они разбросаны по изнанке. Поэтому их не нашли. Вика выхватила у него бутылку и с грохотом отставила в сторону. Ее лицо пылало, дыхание пахло алкоголем – похоже, успела набраться еще до его появления. – Что это значит? – спросила она. – Ты понимаешь, что это значит? Северьян дернул плечом, на котором лежала ее рука. – Мы ищем чью-то вторую душу. – Твою мать. – Вика спрятала лицо в ладонях и повторила тоскливо и глухо: – Твою мать, Северьян! Твою мать! И подползла теперь уже сама, прижалась, будто внезапно озябла и искала тепла. Он обнял ее одной рукой, а второй дотянулся до почти опустошенной бутылки. Тесная подсобка «Яда» вдруг показалась ему шалашом среди жуткого, темного, полного шорохов и стуков леса. Возможно, это был просто дождь. Дождь над спящим городом, площадями, скверами и парками, дождь над многоэтажками, дождь, под который уютно спится тем, кто спит по ночам, пустые улицы, фонари и вывески, дождь как причина не выходить из комнаты, отложить все дела, валяться под одеялом – вместе… – Люблю тебя. – Что? – вскинулась Вика. – Ничего. – Он погладил ее по спине и уставился в потолок. – Попробуй отдохнуть. – Расскажи мне про изнанку. – М-м? – Про изнанку города. Ты ведь там пропадаешь днями? – Да. Повинуясь порыву, Северьян поцеловал ее в висок и сразу пожалел – сейчас отодвинется, сложит руки на груди, сожмется, вся превратится в литой амбарный замок, но вместо этого Вика тихонько всхлипнула и слегка наклонила голову – «еще». Он глупо ткнулся носом ей за ухо и не уходил, пока она сама не повернулась к нему и не нашла губами его губы. Впервые в жизни – сама. Странное чувство – смесь благодарности и вины, будто бы выпросил, заставил, сломал, но он не просил, не заставлял, не настаивал, наоборот – хотел рассказать про изнанку города, сидел и подбирал слова… – Я слышала, – призналась Вика. – Но все сложно, слишком… больно. – Изнанка, – сказал Северьян. – Если честно, я и сам не очень много о ней знаю. Лицо Вики разочарованно вытянулось, и он одарил ее взглядом одновременно виноватым и вызывающим. – Спящий Север видит во сне меня. Я тоже вижу его, когда меня нет для вас. А город видит во сне изнанку, точно так же, как изнанка видит город. Так понятно? – Нет, – честно сказала Вика. – Изнанка как вторая душа города? – Вот, а говоришь, что не понимаешь… Изнанка не живая и не мертвая. Она нечто среднее. Как и я. Полумертвые Есми попадают туда прежде, чем окончательно опочить. Полупуть – маленький кусочек смерти. Изнанка – это про полумеры. Совсем как наши виски… – Предлагаю как можно скорее разрешить его дилемму. Северьян не протестовал. Бутылка перешла из рук в руки. – Оля и Егор сказали, что детей на изнанку приводит человек в странной одежде, – сказал Северьян, как только после очередного глотка к нему вернулся дар речи. – В странной? – так же сдавленно переспросила Вика. – Разноцветной, как лоскутное одеяло. – Это ничего не значит, – по привычке скептически заметила она. Северьян не сдержал смешка. – Что еще? – Прическа. Волосы забраны в хвост. Это всё. Они не приближались, смотрели издалека. – Огрызок, как у Маги? – Нет. Длинные черные волосы. – Как часто он появляется? – Неизвестно. – Есть ли в тех местах, где он оставляет тела, какой-то смысл? – Неизвестно. – А зач… Она осеклась и посмотрела на приоткрытую дверь. Их тесный шалаш затопила музыка – все те же монолитно-бетонные ребята под названием «Барби отправляется в ад», Константин питал к ним необъяснимую страсть. Сам он, слегка нетрезвый, со сложенными на груди руками возвышался в проеме – на баре приходилось выпивать, и не по разу, Вика тоже через это проходила, – и смотрел на них как на непонятную грязь, размазанную по полу идеально убранной подсобки. – Домой, – скомандовал он, устало потирая переносицу. – Или иди работай, раз ты все равно здесь. Вика попыталась встать, но описала неловкую дугу и села обратно. Константин сочувственно прищелкнул языком. – Может, такси? – Нам недалеко, – сказал Северьян. – Доведу. Он был отвратительно, беспощадно и абсолютно трезв. Гроза собиралась и собралась: ливень хлестал мостовую наотмашь, водосточные трубы извергали потоки воды. «Нужно было соглашаться на такси», – запоздало подумал Северьян, безуспешно пытаясь укрыть Вику от дождя – белая свечка молча уткнулась ему в бок, закрыла глаза и, кажется, не смотрела, куда идет. Оба мгновенно промокли и слиплись. Пару раз он сворачивал под низкие арки домов на Рождественской, чтобы перевести дух и вылить воду из кроссовок. Вика покладисто шагала следом – она спала на ходу. Северьян выжимал ей волосы, стараясь не смотреть ниже, на кружева под мокрой блузкой с жабо, и вел ее дальше. Их Черниговская – унылый тупиковый аппендикс, где деревья прорастали сквозь бывшие гостиницы и торговые лавки, – ожидаемо превратилась в венецианский канал. Мельком вспомнив открытый люк, который все еще оставался таковым на невидимой отсюда набережной, Северьян порадовался, что собака не осталась внутри – воды там сейчас должно было быть по самое горлышко, завтра пришлось бы нырять. Вика вполголоса размечталась о горячем чае, и он прибавил ходу. Вдавил три кнопки на допотопном кодовом замке – том самом, с алюминиевой скобой, за которую нужно было потянуть, чтобы разблокировать дверь. «Правильные» кнопки уже не вставали на место, их истертые и загрязненные сильнее прочих цифры тайн категорически не хранили – подъезд облюбовали бродяги и подростки. Был здесь и «свой» бомж, которого жильцы не только терпели, но и подкармливали – спал себе под батареей, время от времени принимал ванны у бабки с первого этажа, но зимой не выдержал, помер. Проходимцев стало больше. Вика не распространялась о подробностях, но с некоторых пор начала таскать в рюкзаке газовый баллончик. Возвращалась она засветло. Баллончик был не лишним.