Город вторых душ

– Да, но Костя никогда не опаздывает.

Стоило ей так сказать, бледный и растрепанный Константин возник на пороге. Север подумал, что впервые видит его без тщательной, волосок к волоску, укладки и не в брюках, а в рваных джинсах. Выглядел он так, словно его побили.

– Простите, – бросил он, задыхаясь, и залпом опустошил бутылку содовой. Вика робко погладила его по затылку.

– Ты чего? Что с тобой?

Тот постоял, опираясь на барную стойку худощавыми руками. Глаза его были закрыты, на лбу блестела испарина.

– Сумасшедший день. Подруга попросила помочь, у нее вчера сын потерялся. Мы весь день на улицах спрашивали людей и подвалы обыскивали…

Север, Владимир и Мага обменялись взглядами.

– Что за подруга?

– Да так. Жена однокурсника. Они написали заявление и обратились к волонтерам, но тут людей много не бывает, и время… Оно уходит.

– Почему ты мне ничего не сказал? – в голосе Маги звенели обида и недоумение. Константин покачал головой.

– Не хотел напрягать.

– Один вопрос, – вмешался Север, которого снова охватило знакомое чувство – только бы нет, пусть он ответит «нет». – Красный браслетик был?

– Он есть в ориентировках. Нитка с именем. А откуда…

Кажется, они с Мялем вскочили на ноги одновременно.

– Адрес, скажи ее адрес, – талдычил Север.

– Надо срочно поговорить, – вторил ему Мяль, параллельно строча что-то в телефоне – видимо, искал ориентировку, чтобы скинуть ее на канал.

– Стоп, – сказала Вика, и все присутствующие уставились на нее. Она смотрела на Севера. – Мне кажется, лучше предоставить это Северьяну. Он как раз освободится… – Тут она взглянула на часы, а затем снова на него, невероятно красноречиво. – В ближайшее время!

Северу стало обидно. Кажется, днем он неплохо справился – навряд ли Северьяну удалось бы узнать больше, даже имей он возможность разгуливать по городу днем. Нет, Север сделал все, что мог, и еще больше. Это была его история и его ответственность. С какой стати Вика отказывает ему в праве закончить им самим же и начатое?

– Да, – сказал Владимир и тоже уставился на Севера почти умоляюще. – Это было бы замечательно.

«Пропадите вы пропадом», – решил он и засобирался домой. Вика, казалось, не заметила того, что с ним натворила, и продолжала шепотом расспрашивать Константина. К ним присоединились Владимир и Мага. До Севера никому не было дела.

Самым величайшим и недостижимым благом казалась ему сейчас возможность не видеть больше человека, который заставляет тебя ощущать собственную вторичность. То, что обычно делают бывшие друзья, когда оказываются соперниками, или супруги, так и не нашедшие общего языка. Просто взять и перестать общаться с тем, кто тебе неприятен, кто подавляет тебя, вытесняет из собственной жизни, а иногда и из постели, вычеркнуть его, вымарать, расфрендить в соцсетях, перестать знать о нем хоть что-либо, ведь это действительно невыносимо – постоянно доказывать, что ты если не лучше, то хотя бы настолько же хорош. У Севера не было даже этого. Он не мог отделаться от Северьяна, как от досадного случайного попутчика, а потому, оказавшись один в пустой и темной квартире, он сделал то единственное, на что был способен – открыл шкафчик, в котором Вика держала запасы спиртного. Принятое днем решение «не быть как они» истаяло вместе с дымком над горлышком «Просекко», сберегаемого на случай праздника – какие у них вообще были праздники? Никаких, равно как и супружеской жизни.

Север налил, подождал, пока осядет пена, добавил еще – до самого края. «Вторая душа», «вторая душа»… Ну конечно! Он, может, и родился для того, чтобы Северьян мог жить дальше! Незаменимый, нужный всем Северьян. Вторая душа – не он, а Север. Север – вот кто здесь вторичен. И когда – если! – Северьян окончательно расквитается со своими мертвецами, уходить придется не ему. Так будет лучше.

От жалости к себе сдавило горло. Север выпил, пузырьки ударили в нос, и он расплакался. Слезы текли по лицу, пока он допивал одну бутылку и доставал вторую, слезы капали в стакан, сладкое во рту смешалось с горьким, за «Просекко» последовал «Куантро», приторная апельсиновая дрянь, затем под руку попался «Бифитер» – Север подозревал, что Вика таскала все это, начатое, но не законченное, с работы. Под настроение. Может, даже оставляла в кассе деньги – она ведь в целом была очень порядочная, эта Вика. Или Мага ей разрешал. Наверняка уже присмотрел ее для этого своего «прикрытия» – отличная же партия! Из тех, что не помешают ей продолжать спать с Северьяном.

Север лег на спину прямо на пол и расхохотался. Он смеялся, пока хватало сил, и задремал под звук собственного смеха.

Смех продолжал звучать до тех пор, пока в долю миллисекунды между сном и явью Север не увидел рядом с собой Вику. Северьян только что вышел, умер, покинул их навсегда, и теперь Вика склонялась над ним, как над усопшим. Север догадывался о том, что она скажет, чуть раньше, чем ее губы произносили слова.

«Я от тебя ухожу. Оставаться с тобой после него – все равно что провести остаток жизни на Горьковском море, воображая Средиземное».

И пока он лежит с этими словами, воткнутыми прямо промеж ребер, Аня берет его за руку.





* * *


– Это она, – сказал Северьян, глядя на него, свернувшегося на полу пьяным калачиком. – Одна и та же девчонка, тупица.

И даже в постель не перетащишь, чертов двоедушник, ну и валяйся тут, нечего было вести себя как придурок.

Он сложил пустые бутылки в пакет и выставил его в прихожую, чтобы не забыть донести до мусорного бака, спрятал джин обратно в шкафчик и пошел искать одежду из гардероба Севера, потому что в его собственной Север сейчас и спал. Впрочем, для того, что ему предстояло сделать, так было лучше.

Пока одевался в чистое и глаженое – в пику Северу были выбраны белые джинсы и белая же футболка с черным крестом на спине, вещи, которые тот берег для редких прогулок с женой, – прилетело сообщение от Вики. Буквы, составляющие слова, буквально вибрировали от раздражения. «Ну, ты где?» Время, время, время. На живых его всегда не хватало. Только на мертвых. Почуяв запах съестного, Северьян повел носом в сторону открытой форточки и жадно втянул теплый домашний запах жареного лука. Супчик, наверное, готовят. Точнее, борщ, что-то еще добавилось свекольное. Кинзы бы еще туда…

– Где ты, там и я, – пропел Северьян, открывая холодильник. – Где я, там и ты…

Выловил из банки самый крупный соленый огурец, хрустнул им, ледяным настолько, что зубы заломило. Запах соседского борщеца ослабил когти, но жертву не выпустил. Хоть в гости напрашивайся. Бежит невозвратное время…

Сосланный в задний карман джинсов телефон беззвучно вопил Викиными звонками. Северьян их уже не замечал. Он стоял перед дверью Аниной квартиры. Было около одиннадцати ночи: достаточно поздно для визита Севера, но в самый раз – для появления Северьяна.


Он нажал на кнопку. Интересно, как она услышит звонок? Никакого звонка, впрочем, не прозвучало. Северьян решил, что кнопка не работает, однако все было исправно. Дверной глазок на мгновение стал темным, а затем раздался щелчок отпираемого замка.

– Можно войти?

Растерянная женщина поплотнее запахнула халат и посторонилась. Северьяну было ведомо все, что чувствовал к ней Север, и теперь он никак не мог отделаться от этих мыслей, которых сам он не разделял.

«У Северка с голодухи крышак рвет», – подумалось ему при виде седины в проборе ее волос. Аня как раз наклонилась, чтобы подать тапочки. Чем еще можно было объяснить то, что при наличии Вики, воспоминание о которой и сейчас отдавалось в животе жаром, Север запал на эту перезрелую воспитательницу? Вздрогнув от одной только мысли о возможной близости, Северьян оттеснил хозяйку квартиры и воцарился в кухне. Во рту не проходил вкус, подобный тому, как если бы он держал за щекой железный рубль. Северьян на всякий случай проверил языком – никакого рубля не было. Видимо, не сегодня-завтра придется навестить Ван-Вана и его страдальцев с «фильянчика»…

Северьян посмотрел на Аню и внятно произнес, тщательно артикулируя каждый звук:

– У тебя есть борщ?

В глазах женщины промелькнул испуг. Через мгновение она уже зачерпывала половником из небольшой кастрюльки. Северьян с удовлетворением убедился, что внутри действительно был борщ. Те три минуты, что тарелка, недосягаемая, как приз за рекорд, который еще только предстоит поставить, вращалась в микроволновке, показались ему вечностью. Северьян гипнотизировал ее и глотал слюну. Тем временем на столе появились банка сметаны и нарезанный ломтями батон. Северьян черпанул огромную ложку – сметана появлялась в его жизни еще реже, чем мясо, – бухнул ее в борщ и немедленно познал райское блаженство.

Аня смотрела на него огромными глазами и почти не моргала. Решила, видимо, что в этот момент в ее жизни решается нечто важное. Вопрос этой самой жизни, например.

Борщ был нежен и сладковат, с тонкой соломкой копченой грудинки в свекольно-капустной гуще. Северьян даже не пытался растянуть удовольствие – глазом не успел моргнуть, как ложка заскребла по дну тарелки. Уловив в его взгляде трагизм, Аня не стала дожидаться просьбы и повторила манипуляции с микроволновкой. Внутри Северьяна, где-то в районе желудка, всколыхнулась собачья преданность кормящей руке. На исходе второй тарелки он подумал о том, что неплохо было бы подготовить Аню, но как и к чему именно – черт его знает. Он достал телефон, снял его с блокировки, смахнул в сторону уведомление о десяти пропущенных звонках от Вики и, все еще смакуя на языке тающий копченый привкус, отыскал на канале Мяля фотографию пропавшей девочки по имени Дилсуз, дочери Анзурат Юсуповой. После этого он снял с дверцы холодильника один из магнитов с нею же и вытянул руки, чтобы Ане было удобней смотреть.

– Это она?

Но Аня не слышала. Пришлось дождаться, пока она поднимет голову и снова посмотрит на его губы. Северьян повторил вопрос. Аня кивнула и забрала магнит. Она так долго пристраивала его обратно на дверцу, что ему пришлось подойти и положить руку на ее плечо. Аня вздрогнула, словно его прикосновение вдруг стало раскаленным, отпрянула и выставила перед собой ладонь. Второй рукой она снова и снова что-то повторяла, но Северьян ее не понимал.

– Напиши, – попросил он чуть мягче. Оглянулся на стол, выхватил взглядом пачку бирюзовых бумажных салфеток и протянул ей одну.

Она кивнула. Накорябала что-то, прикрывая написанное всем телом, а когда отошла, чтобы он смог прочесть, Северьян не сдержал кривой ухмылки.

«Это не ты».

– Нет, ты ошибаешься, это я, – отмахнулся он, не желая вдаваться в объяснения и уж тем более говорить правду – на это попросту не было времени. Он на секунду замер и закрыл глаза. Ошибки быть не могло – Есми. Здесь, в этой квартире, возможно, в соседней комнате. Северьян проморгался и ткнул в ту сторону пальцем. – Можно я посмотрю?

В ее глазах промелькнул испуг, который быстро сменился упрямством. Аня явно не собиралась впускать незнакомца в собственную спальню и загородила дверь, уперев руки в бока, вот только выбора у нее не было.

Северьян приблизился к ней и наклонил голову так, чтобы она отчетливо видела его губы. В том, как она на них смотрела, было что-то неудобное, слишком личное, словно он тащил ее куда-то, а она сопротивлялась, или же оба готовы вот-вот сделать то, о чем впоследствии сильно пожалеют. Северьян мысленно влепил себе пощечину.

– Некогда объяснять, – сказал он резко. – Ей уже не помочь, но другим – можно. Ты же не хочешь, чтобы пострадали другие дети? Не хочешь, чтобы все это повторялось снова и снова?

Она не шевельнулась, но решимости во взгляде поубавилось. Северьян цыкнул, выковыривая из зубов застрявший кусочек капусты, и снова прислушался. Все это время Аня не сводила глаз с его губ. Это начинало напрягать.

– Ладно, – произнес он, уже не заботясь о том, чтобы ей было удобно считывать его слова. – Я туда не пойду, принеси мне то, что плачет в твоей спальне.

Эта просьба, которой он сам до конца не понимал, совершенно его опустошила. Кухню слабо освещал один только светильник в форме перевернутого колокольчика. Свет падал на стол, остальное тонуло в полумраке – детские вязаные поделки на стенах, подушки, для удобства брошенные на стулья, мирно урчащий холодильник, календарь на стене. Северьян устал. Резко и вдруг. Если она откажется, придется действовать самому. Искать то, не знаю что, в чужих шкафах, снова и снова вслушиваясь в звук, который оно издавало – тоскливый, жалобный звук, похожий на плач ребенка, запертого в темной ванной: «и-и-и», и снова – «и-и-и», он, должно быть, свихнулся бы, если б слышал его постоянно.

Аня ушла и вернулась с маленькой, с ладонь величиной куклой. То ли сова, то ли девочка с крыльями вместо рук и клювом вместо носа. Безжизненное фарфоровое личико, такое же тельце с запятой на месте пупка. Аня не выпускала ее из рук, сложенных лодочкой, будто она баюкала младенца. Так и не доверилась – держала чуть поодаль, чтобы можно было рассмотреть, но не коснуться. Северьян и сам не собирался ее трогать.

С минуту он изучал игрушку на Аниных руках, а затем неуверенно, сам того стыдясь, указал пальцем на магнит с фотографией Дилсуз и на куклу. Несколько раз – туда и обратно – до тех пор, пока Аня не закивала и не бросилась к нему, не выдержав тишины, потому что он был первым и единственным, кто действительно понял.

– Ну все, – шептал он и не знал, куда девать руки. Гладил ее по волосам, целовал в затылок, в ту самую седину, которой совсем недавно чурался. – Это она, я знаю, я верю. – Говорил, понимая, что Аня не слышит, а она будто бы слышала – кивала сбивчиво, цеплялась за плечи, дышала горячим и беззвучно плакала. Он никогда такого не видел – чтобы плакали молча. В темноте ее руки казались белее, согнутые над работой плечи – более прямыми, темнота была к ней милосердна, и Северьян, дотянувшись до куклы, со всем доступным ему страхом вдруг понял, что вот она – девочка, бывшая живая девочка. Даже не личико это и совиные крылья, а только тельце. Заключена как джин в лампе, не живая и не мертвая, испуганная. Как же ей повезло, что купил ее не кто-то, а мама, мама – вот что кричала она. Не «Куделька», а «мама», и Северьян, уже проклявший свою суть и предназначение, проклявший себя, и Аню, и Севера, и Вику, и всех, кто заставил его оказаться здесь этой ночью, целовал влажные Анины веки, вытирал слезы с лица, расплетал косы, не смотрел в телефон, шел за нею туда, где ему нельзя было оставаться, но он, разумеется, остался, потому что не умел отказывать, особенно когда это ничего, совершенно ничего ему не стоило.

На крошечный миг между небытием и возвращением обратно ему показалось, что Север с размаху бьет его по лицу. Но этого, конечно же, быть не могло.





* * *


– Где ты был?

И хотя Северьян тишайшим на свете шпионом прокрался в кладовую бара и вышел оттуда, только убедившись, что Мага и Владимир мирно дремлют, а Константин смотрит в другую сторону, Вика с шейкером для смешивания коктейлей наперевес не позволила ему мирно отчалить в страну «а что такого» и «я давно тут был». Сцапав за руку, она втащила его обратно в подсобку и стояла теперь напротив со скрещенными на груди руками, понятия не имея о том, как он любуется ее новым черным глиттером на скулах, тщательно взъерошенными волосами и ключицами в вырезе топа – моя, самая невероятная моя, зачем и почему ты со мной?

– Искал Есми, – привычно соврал Северьян, уже готовый при малейшем одобрении выбраться наружу, однако у Вики явно были другие планы.

– Ха, – сказала она, прижимаясь вплотную. – До четырех утра? А на звонки почему не отвечал?

Она закрыла дверь на защелку. Это было разумно – к концу смены весь персонал выглядел хуже посетителей и шарахался из стороны в сторону, как зомби, не отдавая себе отчета в том, кому и где мешает. Северьян привычно скорчил скорбную физиономию – причин для скорби ему и правда было не занимать.

– Или болтать, или дело делать, – изрек он тоном провидца, однако Провидение в ту ночь не было к нему благосклонно.

– Не ври мне, – опасно предупредила Вика. – Ты был с женщиной.

Это оказался удар ниже пояса. Северьян с трудом устоял на ногах.

– Ну, – замялся он, судорожно измышляя пути к отступлению. – С одной стороны, да, но с другой – я нашел Кудельку!