Государыня for real

– Вам он, может, и дедушка, а почтовому ведомству – абонент! – сурово объявил Флоп, запоздало прибавив: – Ваше величество.

– Флопчик, дружочек, ну как же так? – Екатерина никак не ожидала подобной щепетильности от простого сисадмина.

– Абонент доверился Почте Российской империи! – провозгласил Флоп. – И Почта Российской империи не разочарует его. Уж простите, ваше величество, но постановления суда на прочтение чужого письма у вас нет.

– А вдруг письме про Генри? – взволновалась Екатерина. – Дедуля мог узнать что-нибудь. Его домик совсем рядом с шепсинскими киностудиями.

– Но зачем бы ему писать об этом морскому министру? – резонно возразил Иван.

– Так, ну всё, – из-за стола поднялась рассерженная мадам Столыпина, – да что ж такое делается-то, люди добрые! Ты как государыне смеешь отказывать! Ну сейчас я тебя отшлепаю, маленький негодник…

– Я буду жаловаться начальнику отделения! – пискнул Флоп и выскочил из столовой вместе с дедовым письмом, бубня себе под нос «ну и дела».

– Задержать его, ваше величество? – предложил Харитон.

– Ты что, Харитон, выдумал, – Екатерина замахала руками. – Зачем нам неприятности с полицией? И без дежурного городового у нас проблем полным-полно… Как в воду глядела, – пробормотала она через пару минут, распечатав адресованные ей конверты. Мадам Столыпина, убедившись, что от Семена ничего нет, величественно уплыла в сторону кухни бороться с грязной посудой, а Екатерина принялась за чтение.

Первое письмо было от начальника юридической службы ее родного Русско-Балтийского завода, на котором Екатерина столько лет трудилась оператором колл-центра, пока отец не передал ей престол. Юрисконсульт Русско-Балта ставил Екатерину в известность о том, что предприятие подает на нее в суд «из-за грубого нарушения корпоративных правил». В ходе служебного расследования выяснилось, писал юрист, что Екатерина передала конкуренту – Русскому автомобильному заводу Пузырева – секретную технологию аква-авиа-автомобиля, принадлежащую на правах собственности Русско-Балтийскому автомобильному заводу. Несмотря на то, что в связи с глобальным технологическим сбоем аква-авиа-автомобильная технология под рабочим названием «Фодиатор» потеряла свою ценность, Русско-Балт «не намерен оставлять корпоративное преступление без внимания» и будет отстаивать свое право на возмещение убытков в суде. Урон, нанесенный имиджу предприятия, юридический отдел завода оценил в сумму, равную стоимости всего Зимнего дворца.

– Что?! Да я никогда… Да как им не стыдно… Чтобы я, верный русско-балтовец во втором поколении, предала интересы родного завода…

Захлебываясь от несправедливой обиды, ужасаясь перспективе потери императорской резиденции, Екатерина принялась зачитывать письмо Ивану, как вдруг остановилась на полуслове. Она вспомнила. Она всё вспомнила. Как-то раз в колл-центр завода обратился клиент с никнеймом «Воздушный Шар». Он интересовался перспективами серийного выпуска летающих-плавающих автомобилей. Екатерина, желая угодить клиенту, слишком подробно рассказала ему про революционную пневматическую подвеску, придуманную ее папенькой для экспериментального «Фодиатора». И даже, помнится, приложила папенькин чертеж к электронному письму. Кто же знал, что под дурацким никнеймом скрывался конкурент Пузырев.

– Чтоб меня Нептун трезубцем проткнул, – прошептала Екатерина, уставившись в елкокапустный салат невидящим взглядом.

Иван только головой покачал, услышав подробности случившегося.

– И впрямь грубое нарушение, – со вздохом согласился он. – Не расстраивайся, найдем хорошего адвоката.

– А если потеряем Зимний? – с трудом сказала Екатерина.

– Тогда пусть у директора Русско-Балта голова болит, как этот дворец зимой топить, – Иван решительно забрал у нее неприятное письмо. – Давай следующее.

Однако следующее тоже никуда не годилось. Послание было с Байкала, от барона Бланка. Он сухо сообщал, что все государственные деятели благополучно добрались до «Сибирского Петербурга», как он называл Иркутск. Далее он настоятельно рекомендовал государыне не выходить из дворца «даже в случае пожара». По словам Бланка, по всей России «разгорается гнев народный». Причин было две. Во-первых, отключение электричества, в котором люди (все, кроме ученых) винили лично Екатерину. Во-вторых, новый закон, устанавливающий особый налог на содержание монарха в размере одной копейки в год с каждого гражданина империи. Теперь уже никто не помнил, что нововведение придумал Ангел Головастиков в недолгую бытность свою императором. Подданные возмущались, что мало того, что Екатерина лишила их необходимого комфорта, так еще и денег с них теперь требует, пусть смехотворных, но тут сам принцип важен! Если верить барону, лидеры подпольной оппозиции взывали: «Романовы будут купаться в деньгах, а мы – в грязных холодных лужах?» Не нужно было иметь особые способности, чтобы подсчитать, что государыня будет получать более ста шестидесяти тысяч рублей в месяц. Это при том, что, например, пенсия императора в отставке Николая Константиновича составляла двести тридцать рублей в месяц. «Я делаю все возможное, чтобы погасить пламя недовольства, но, боюсь, ваше величество, для этого не хватит и всех байкальских вод… Ради собственной безопасности, ради спасения собственной жизни, наконец, не покидайте крепкие стены Зимнего», – повторял он в последних строчках.

Зато третье письмо было теплым и славным. Его прислал отец. Папенька коротко описывал «вполне удовлетворительные» условия жизни в деревушке Сарме, где поселилась команда столичных инженеров под его руководством, докладывал о подготовке к строительству Сибирского Магнита и сообщал неожиданную новость.

– Вань, они встретили Алексея! – радостно изумилась Екатерина. – Нашего Алешку! Посреди леса, представляешь? С ним все в порядке, он прямо герой, добыл им какой-то удивительный корень, из которого они наварили кофе на всю компанию… Так, и Софья с ними, – Екатерина слегка помрачнела. – Я все же надеялась, что она не потащится в сибирскую глушь, а вернется в свою Испанию… Но нет, прилипла к ним, как вечный пластырь… Тоже мне жена и дочь декабриста, – пренебрежительно фыркнула государыня.

– Не имею чести быть знакомым с твоей сестрой, но если она хоть немного похожа на тебя, Николаю Константинычу и Алеше повезло оказаться в ее компании, – Иван, как всегда, старался снять напряжение. – Похоже, она так же предана любимому, как и ты, Катя.

Он взглянул на молодую императрицу, и она различила в синих глазах плохо скрытую тоску:

– Ты ведь тоже отправилась бы за Генри на край света?

– А? Ну да, ну да, – рассеянно ответила Екатерина. – Отправилась бы на край света, чтобы сказать ему, что он негодяй, каких свет не видывал.

В конце письма папенька наспех пририсовал смешного совенка – совсем как в детстве, когда старался ее утешить. «Держись, милая Кати, не теряй лица, – советовал он в постскриптуме, – как можно больше общайся с народом, разговаривай по душам с простыми людьми, знай их радости и горести. Вдохновляй и поддерживай, тогда тебе и самой будет легче. Будь смелее. Будь решительнее. В русских людях твоя сила, а их сила – в тебе».

– И что это должно означать, интересно? – вздохнула Екатерина. – Ладно, раз папенька говорит, нужно отправляться в очередной объезд. Больше не будем носиться по улицам рысью, словно маленькие трусишки. Я бы даже и на карете поехала, как полагается государыне. Раз папенька сказал вдохновлять.

– Карета развалится сразу, – предупредил Иван. – Это та, в которую сердечки в День Гнева бросают? Я ее в конюшне видел. Так вот она и годится разве что в качестве почтового ящика. Попробуем сесть в нее, тут же распадется на части. Одно название – карета. А на самом деле фикция.

– Ладно, – насупилась Екатерина. – Тогда верхом. Но не быстро! С королевским достоинством. Поедем в Императорский центр помощи.

– Но ведь именно там собираются самые отчаявшиеся, – с тревогой сказал Иван. – А барон Бланк не рекомендовал…

– А папенька рекомендовал, – упрямо заявила Екатерина. – И несмотря на то, что он начал выражаться в стиле доморощенного Далай-ламы, я ему больше верю, чем какому-то лысому зануде. Так что хорошо, что там самые отчаявшиеся – иначе откуда мне горести народные узнавать?

– Может, хотя бы вуаль наденешь? Густую, – предложил Иван. – Мадам Столыпина вмиг соорудит. Как говорят французы, она может из ничего сделать шляпку, салат и скандал.

– Не хочу, – отрезала Екатерина. – Буду загорать лицом. И вообще, хватит меня от всего отговаривать. Я ничего такого не сделала, чтобы в парандже ходить. Разве что главную корпоративную тайну тысячелетию разболтала Пузырёву. Но больше точно ничего. Не понимаю, за что меня ненавидеть?





* * *


Все еще 28 июня

Российская империя. Санкт-Петербург. Центральные проспекты


Иван



Иван был совершенно согласен с Катей – ненавидеть ее было не за что. Ее можно было только любить. Отчаянно, безнадежно, тайно. Проклиная своих родителей за то, что они не Виндзоры и не Маунтбаттены. Проклиная себя за то, что год назад упустил верный шанс на руку и сердце лучшей женщины всей земли, от южного магнитного полюса до северного, в любом порядке. Проклиная свою порядочность, которая не давала ему предать Генри, будь тот худшим мужем на всей земле, от северного магнитного полюса до южного.

Ду-рак, ду-рак, ду-рак – выстукивали копыта лошадей по гладкой мостовой. Иван снова, как и всегда, сопровождал государыню в объезде пустынной столицы.

Потомок рязанской ветви архитекторов Воронихиных всегда чувствовал себя в Петербурге неуютно. Центр мегаполиса казался ему слишком надменным, высотные спальные районы – чересчур прогрессивными. Иван привык к доброжелательной малоэтажной провинции, а здесь над его головой носились красные остромордые трамваи, а на тротуарах суетились роботизированные дворники.

Точнее, раньше носились и суетились. Сейчас весь город словно поставили на паузу. Остромордые трамваи увез с собой Николай Константинович, прозрачные воздушные тоннели стояли пустые. Роботизированных дворников то ли расхитили, то ли спрятали подальше, в ожидании светлого во всех смыслах будущего. Автомобили застыли посреди проезжей части, как будто великанский ребенок разбросал свои игрушки; не было в них ни водителей, ни пассажиров. Пешеходы, даже на широком Невском, попадались редко. Печально темнели уличные экраны. Без привычной рекламы было скучно и тоскливо. Небо смотрелось совсем пустым – ни квадрокоптеров, ни птиц.

– Город стал каким-то чужим. Зловещим, – Катя эхом повторила мысли Ивана. – Всё здесь излучает враждебность. Не только люди. Даже, кажется, стены зданий.

Иван думал-то точно так же, но не мог себе позволить расклеиться при императрице. Он обязан был поддерживать ее боевой настрой. Даже если прямо здесь и сейчас упадет в голодный обморок. Свою порцию каши Воронихин тоже зачастую отдавал возлюбленной, ссылаясь на несуществующую аллергию на гречу. Аллергия у него была только на рыбу, но рыбу петербуржцы не видели на своих столах с мая, потому что за последние полвека разучились ее ловить без специальных технических приспособлений. Мимо шли косяки корюшки, маленькой вкусной селедки, но никто не знал, какую приманку цеплять на удочку, сколько минут ждать клева, как починить дырявую лодку и почему свежая корюшка пахнет огурцом. Интерсетки, всезнающей виртуальной энциклопедии, не было, обычной же сетью они пользоваться толком не умели, и рыба уходила непойманной, оставляя после себя загадочный огуречный аромат.

Больше всего Иван мечтал о толстом, истекающем прозрачным соком стейке. Как бы он на него набросился!.. Нет, не так. Больше всего он мечтал о Кате, говядина занимала призовое второе место. Однако Иван не позволял себе воображать, как бы он набросился на замужнюю государыню императрицу, поэтому заставлял себя думать о филе миньон с тающим чесночным маслом и веточкой розмарина рядом на тарелке. С поставками мяса в столице тоже были проблемы. Как хранить его летом, без холодильников, в промышленных масштабах? Толкового решения до сих пор не нашли. Любые варианты упирались в тот факт, что на производстве отсутствовало электричество. А голыми руками на всю страну мяса не накоптишь, не насолишь и не упакуешь.

Около месяца назад к императрице приходил глава Гильдии фермеров, предлагал ей индивидуальную доставку свежих продуктов с ближайших полей. Она отказалась. Оскорбленно заявила, что разделит с народом все беды, от начала до конца. Она была особенно прекрасна в ту минуту: в глазах зеленый королевский огонь, нежные скулы сияют гневным румянцем, русые волосы разметались по плечам, как мантия… Тогда, 21 мая в 10 часов 10 минут, Иван Воронихин понял, что пропал.

Он позабыл обо всем: о любимой работе, о матери с отцом, о верной собаке Золушке, которая ждала возвращения хозяина, скучая в гостях у его родителей. Но Иван думал не о Золушке. Он думал о той принцессе, которую так глупо потерял год назад. Теперь он своего счастья не упустит.

За последние неделя Катя сильно похудела, потеряв тот здоровый спортивный вид, которым всегда отличалась. Светлая кожа почти не впитывала загар, под глазами залегли черные круги. Она стала сильно сутулиться. Лишь оказавшись верхом на верном Кирине, императрица преображалась, стремительно летела вперед по страшно тихим проспектам, подшучивая над неуклюжим Иваном.

В отличие от государыни, научившейся ездить рысью раньше, чем ходить, Воронихин впервые сел на лошадь в прошлом году. Сейчас обессилевшему архитектору стоило больших усилий усидеть на белом норовистом Ланселоте. Особенно когда жеребец начинал гарцевать, соперничая с шоколадным конем императрицы. Ну разве кто-нибудь мог предугадать, что в двадцать первом веке умение управлять лошадью внезапно станет настолько важным? Трое всадников – Катя, Иван и казак Харитон, – отражаясь в пустой витрине бывшего магазина гироскутеров, казались бестелесными призраками.

Стараясь удержать поводья в слабеющих руках, Иван взял привычный беззаботный тон:

– Брось, Кать, как сказал бы Алеша, меньше народу, больше кислороду. Смотри, как с погодой-то сегодня повезло! Ни дождинки, ни ветринки. Свежий морской воздух. Одно удовольствие выйти прогуляться. Потом еще будешь скучать по такому тихому, спокойному городу. – Он торжественно обвел рукой нарядный и пустынный, как с открытки, Литейный проспект.

– Злодейка! Верни электричество! Сил нет! – крикнул измученный женский голос откуда-то сверху. Всадники принялись крутить головами, однако откуда именно раздался крик, было непонятно: большинство окон в соседних зданиях были распахнуты настежь – кондиционеры не работали, а жара к середине дня еще усилилась. – Гусыня, а не государыня!

– Уверен, что это не тебе, – откашлявшись, сказал Иван. – Нет, Харитон, не надо никуда идти разбираться, у нас есть дела поважнее… А вот и Центр помощи.

Императорский центр помощи разместился в доме номер четыре по Литейному проспекту. Здание по привычке называли Старым Арсеналом, однако ничего военного в нем давно уже не было. Да, когда-то, еще при Петре, там отливали пушки, потом в доме поселился Окружной суд, однако лет десять назад особняк целиком выкупил основатель «Владычицы морской» Кондратий Ёрш. Денег он потратил море – но, как любил говорить сам Ёрш, «работать нужно у воды, только тогда поймаешь золотую рыбку».

Особняк был оформлен в синих и голубых тонах, и ничего более эпатажного архитектор Воронихин в жизни своей не видел. Когда он учился в рязанской Академии художеств, то не раз бывал на экскурсии в местном офисе «Владычицы». Но здесь, в столице, интерьер помещений буквально сбивал с ног. Ёрш переделал абсолютно всё. Вместо полов установил толстое стекло, под которым кружили живые рыбы. Ходить по аквариуму – то еще удовольствие, подумал старомодный Иван, аккуратно ступая по прозрачной поверхности и ощущая себя плохим подражателем Иисуса.

Катя, похоже, была здесь не впервые. Оставив Харитона у дверей с лошадьми, она уверенно направилась к стойке администратора, которая выглядела в точности как нос корабля: деревянная обшивка, штурвал рядом с темным монитором и даже небольшой якорь в углу. На стене – стилизованная под морскую пену надпись: «Чего тебе надобно, старче?». За стойкой дежурил какой-то мальчишка лет восемнадцати, наряженный морским коньком. Увидев императрицу, он сдернул карнавальную остроносую шапочку и ошеломленно поздоровался:

– Ваше величество! Рады приветствовать вас в главном офисе «Владычицы»… То есть в Императорском центре помощи гражданам Российской империи, пострадавшим от Великого электрического краха. Чего тебе надобно, старче? – непринужденно прибавил он фирменное приветствие «Владычицы».

– Постойка-ка, это ведь ты устанавливал автоматы в Зале компьютерных игр для моего коронационного бала? – вдруг спросила Катя.

– Так точно, ваше величество! – обрадовался паренек. – Жаль, что гостям не удалось поиграться. Мы для вашего бала написали совершенно новую версию «Лешего», ее сам Кондратий одобрил, народ был бы в восторге… Дурацкая инверсия, так не вовремя!

– И не говори, – тяжко вздохнула императрица. – Приятно встретить понимающего человека. Который не обзывает меня злодейкой…

– Что? – удивился юноша.

– Да так, ничего. Слушай, дружище, я бы хотела пообщаться с посетителями Центра. Посидеть на лекциях, послушать инструкции по выживанию в городе без электричества. Это можно устроить?

– О чем речь, ваше величество! Ну конечно же! Будьте так добры пока присесть в этот сундук, а я все для вас устрою в лучшем виде!

Паренек, весь воодушевленный, ускакал куда-то по коридору, сплетенному из водорослей, а Иван усадил Катю на диван для посетителей. Диван был стилизован под сундук с сокровищами. Роль алмазов и сапфиров играли разноцветные многогранные подушки.

Юный сотрудник «Владычицы» вернулся через несколько минут с совсем другим, растерянным выражением лица. За ним шагал боярин, словно телепортированный прямиком из пятнадцатого века: высокая меховая шапка (это в июне-то! в помещении без кондиционеров!), расшитый золотом бордовый кафтан с длинными рукавами, красные скрипучие сапоги, окладистая борода, которой иззавидовался бы бедняга Флоп.

– Что вам угодно, матушка? – ледяным тоном обратился к государыне боярин.

– Да я тут, знаете ли, хотела посмотреть… на людей… как они смотрят лекции… то есть слушают, – забормотала императрица, смутившись под суровым взглядом боярина.

– Иван Воронихин, – вмешался архитектор, протягивая руку господину в шапке. – С кем имею честь?

– Князь Бутурлин, Федор Федорович, руководитель Императорского центра помощи «На Литейном», – неохотно представился боярин, тяжело отдуваясь сквозь бороду. Видно, все-таки жарко ему было, в шапке-то. – К величайшему сожалению, матушка, вынужден я в вашей просьбе отказать. По распоряжению куратора сети Императорских центров помощи барона Бланка, лицам, заранее не записанным на курсы, вход сюда воспрещен.

Катя заметно растерялась. Иван понял, что сама она не справится.

– Ваше сиятельство, – как можно строже сказал Иван, – вы осознаете, что перед вами государыня всея Руси? Ее величество императрица изволили пожаловать в Императорский же центр, чувствуете иронию? По большому счету, Екатерина Николаевна пришла к себе домой.

– У меня распоряжение барона Бланка… – бубнил боярин, злобно стреляя глазками в Ивана.

– А вы кем работали до того, как стали руководителем Центра помощи, позвольте спросить? – поинтересовался Иван.

– Заместителем председателя Русского исторического общества, – сухо сообщил Бутурлин. – Организация реконструкций величайших событий из истории государства Российского.