Гробница древних
Часть 28 из 33 Информация о книге
Его голос напомнил мне гнусавый голос поденщика, который постоянно выпивал в переулке за домом, где я жила в детстве, и казался мне энергичным и веселым. Но потом в пьяном угаре он зарезал свою жену, поэтому, вероятно, был не таким уж и веселым. – Белая книга, – дрожа от страха, с трудом произнесла я, словно выкапывая собственный голос откуда-то из груди. – Я… я бы хотела ее уничтожить. Я сняла мешок с плеч и уронила на пол. Из темноты вынырнула Малатрисс, подхватила его и отнесла поближе к Переплетчику. Его лицо наклонилось к моему настолько близко, что мне нечем стало дышать. Я порывисто вздохнула и закрыла глаза, но потом заставила себя их открыть. Его рыхлый рот будто что-то постоянно жевал, перекатывая слюни из одной щеки в другую, пока он тщательно изучал меня с расстояния всего в пару сантиметров. – На одной руке есть отметина. Отметина Переплетчика, – прошептало существо. – Да, я… я уже встречалась с одним из восьмерых – с тем, что переплетает души. – Значит, она встречалась с Шестым. Я – Седьмой. Оно медленно отплыло от меня, и одна из его рук повисла на сухожилии, чтобы выудить Белую книгу из мешка. Затем оно снова взглянуло на меня. – А что насчет книги внутри? Что надо сделать с ней? Я растерянно взглянула на Мать. Та осторожно кивнула. – Она внутри тебя, Луиза, тебе ею и распоряжаться. Не в моих правилах навязывать свою волю. – Но в ней есть и частичка тебя, – сказала я. – Именно поэтому они и поместили в меня душу Отца – чтобы не потерять книгу Темных Фейри. Седьмой схватил Белую книгу и начал просматривать. Одна отделенная от тела рука придерживала корешок книги, другая плавно опускалась вниз, чтобы перелистывать страницы. Я откашлялась. – Малатрисс сказала, что я должна четко изложить свои просьбы. Именно так я и поступлю. Я желаю, чтобы была уничтожена только Белая книга, после чего нам бы очень хотелось отсюда уйти. При этих словах Седьмой расхохотался, снова напомнив мне пьяницу из детства. Смеясь, он раскачивался и натыкался на собственные руки. – Уйти. Да, хорошо. Уйти. Тогда эта получит то, что хочет, но только после того, как я получу то, что причитается мне. Две услуги. У меня не было сомнений, что цена будет очень высокая. Я напряглась в ожидании, не переставая думать о хрупких костях в углу. – Равновесие или хаос, равновесие или хаос? – Бледная рука Переплетчика, державшая кости, начала их трясти. Я сглотнула, не имея ни малейшего представления, чего мне следует ожидать. Все остальные его руки были неподвижны, пока эта бросала кости. Два маленьких кубика медленно опускались прямо передо мной, удерживаемые в воздухе невидимой силой. Когда они опустились, я увидела крошечные, состоящие из чешуек символы. Равновесие. – Белая книга будет уничтожена. Рука, пролистывавшая книгу, отдалилась, и ее место заняла другая, державшая черное перо. Она стала водить этим пером над словами. Как только поверх слова были начертаны какие-то нечитаемые буквы, слово исчезало с листа. – От истории остаются воспоминания. От воспоминаний – слухи и молва. Молва превращается в легенду. Легенды забываются. Неожиданно для себя я почувствовала, что мне больно видеть, как уничтожается книга. С каждым исчезавшим словом я понимала, что уходит один из Надмирцев. Из этого мира исключались их жизни, их сущность. Я подумала о Дальтоне, которым восхищалась, вспомнила тоску в его голосе, когда он настаивал, чтобы я уничтожила книгу. «Когда меня не станет, винить больше будет некого». Возможно, он ошибся. Возможно, всю вину можно будет свалить на меня. Или на мистера Морнингсайда, так как я пришла сюда по его требованию. Мое сердце наполнилось сожалением, а глаза – слезами. Выбор был сделан, и ничего уже нельзя было изменить, но я надеялась, что мне хватит сил выжить в борьбе с влиянием Отца, сбежать далеко-далеко, в горы, вглубь пустыни и найти способ заглушить его голос. Сейчас я должна была довериться Дьяволу в этом мире, чтобы избавиться от дьявола внутри себя. Все его ошибки и ложь показали мне, что я заблуждалась, когда выбирала, на чью сторону встать. Я всматривалась в темноту. Где-то стоял пустой саркофаг, которому предстояло вместить в себя пастуха. Существовал ли другой, предназначенный для Отца? Отца, который вел себя непривычно тихо и молчал, пока вытирали дочиста все записи в Белой книге. В конце концов я, возможно, сделала кое-что, чтобы заслужить его одобрение. Седьмой закрыл круглые черные глаза. Он был спокоен и задумчив, раскачиваясь вперед-назад с отвисшей челюстью. Я взглянула на Малатрисс после нескольких минут тревожной тишины. Может, Переплетчик… Может, он заснул? – Что происходит? – спросила я, откашлявшись. – Для снятия заклятия потребуется время, и Переплетчик решает, какие жертвы ты должна принести. Жертвы… Мы прошли извилистый путь от просьбы до услуги и наконец до жертвоприношения. Но я не особенно удивилась – неправильный ответ загадки стоил пальца. Это место было не для легкой болтовни и пустых угроз. – Жертвы? – переспросила Мать. Очевидно, она разделяла мою тревогу. Малатрисс пересекла единственное пятно света, оставшееся в Гробнице, и, подойдя ко мне, коснулась моей щеки. Я отшатнулась, и она усмехнулась. – Как ты думаешь, чем пользуется Переплетчик, чтобы создавать книги? Воздухом и желаниями? Кожу для вашей книги предоставила колючая Ночтли, пусть даже та сейчас пребывает в живой плоти. Малатрисс явно получала удовольствие от моего испуганного вида. Ее усмешки переросли в хохот. Наклонив голову, она посмотрела на свою змею и ласково потрепала ее по голове. – Она нашла вход в устье трех рек и принесла с собой в Гробницу красивую птицу. Готовая к жертве, умная, она познала смерть в болезни, но шаман излечил ее прежде, чем она навсегда ушла в ночь. Ночтли принесла свою прекрасную птицу в Гробницу, а когда Переплетчик потребовал ее убить, Колючая отказалась. – Варварство, – прошептала я. – Почему птицу? Что такого она могла натворить? Переплетчик продолжал работать и размышлять. Малатрисс оторвала свой взгляд от змеи и насмешливо улыбнулась. – Это была по-настоящему опасная и ужасная птица. Я знаю, ей не понравилась Нира. Я удержала в себе гадкие слова, которые хотела произнести после того, как это услышала. Если бы привратница сумела заглянуть в мое сердце и понять, что в нем творится, возможно, она бы почувствовала, как мне не нравится ее любимица. Переплетчик стал работать быстрее, страницы словно летали, слова исчезали так быстро, что перо казалось каким-то расплывчатым пятном. Мы ждали, пока Седьмой вынесет свое решение, и с каждой секундой мое беспокойство нарастало. Мои ладони стали мокрыми от пота. Мне стоило огромных усилий стоять спокойно, зная, что вскоре будет сделано какое-то немыслимое заявление. Я потерла лицо обеими руками и вздохнула, желая, чтобы это испытание наконец закончилось и я узнала, что мне необходимо сделать, чтобы покинуть Гробницу древних. – И все это из-за какой-то дурацкой книги, – вырвалось у меня. Малатрисс вздернула голову и нахмурилась. – Переплетчики создают мир, Переплетчики создают книги, книги создают богов. – Разве это не делает Переплетчиков богами? – пробормотала я. Мать погладила меня по руке. Она была права, я слишком давила на это существо. Отчаяние и нетерпение заставляли меня делать ошибки. – Нет, это делает их Переплетчиками, а вас – ничтожествами. Седьмой пробудился. Его бездонные стеклянные черные глаза уставились на нас. Мгновение они казались незрячими, затем как будто нашли и увидели нас, и я снова схватила Мать за руку. Та наклонила голову, и ее мягкие розовые волосы коснулись моего плеча. – Не забывай, – напомнила она, – мужество. Голос Переплетчика пророкотал по залу, отдаваясь эхом в бесчисленных тенях, окружавших нас со всех сторон. Отметина на моей руке горела огнем. По доброй воле? По доброй ли? Я пристально всмотрелась в глаза того, кто был больше чем богом. Я надеялась, он знает, чего я хочу. Милосердия и возможности еще раз увидеть своих друзей за пределами Гробницы. Разве я не все для этого сделала? Однако могло ли существо, находившееся передо мной, интересоваться такими вопросами? – Я заберу находящуюся в тебе книгу, – провозгласил Седьмой, кивнув мне. – Я утверждаю, что эта книга Темных Фейри, Дочь Деревьев, будет вновь переписана твоей собственной сущностью. Глава 26 Отцу это совсем не понравилось. Потому что он, так же как и я с Матерью, понимал, что убрать его означает убрать то, что поддерживает во мне жизнь. Затем что-то неуловимо изменилось, а вместе с этим изменилось и мое понимание. Отец уже не сердился, скорее он был взволнован. Он был в предвкушении. Этот ритуал должен был извлечь из меня его дух, а оказавшись вне моего тела, он получал шанс обрести полную свободу. Воскреснуть. Кто бы ни выиграл – я проигрывала. Переплетчик вынес мне смертный приговор, и бесконечно долгое, мучительное мгновение я не могла сделать ни одного вздоха. В моем сознании Отец улыбнулся. А потом раздались крики. Мои крики. В первый раз, когда Отец подавил мою волю, это происходило постепенно. Сначала появилась и медленно крепла некая негативная мысль, которая после превратилась в нечто более опасное. Колючка превратилась в шип, в свою очередь ставший ножом. Я на каждом шагу терялась, не понимая, чья это, собственно, мысль – его или моя собственная. Сначала я перестала добавлять сливки и сахар в чай, потом начала отдавать предпочтение крепкому отвару из сбора трав, который можно было найти только в одном магазинчике в округе. Потом каждое дерево стало пахнуть для меня по-особому маняще, а насекомые, стоило мне только грозно взглянуть на них, тотчас отползали подальше и оставляли меня в покое. И тогда это было еще вполне переносимо. Я не чувствовала себя пленницей. Скорее казалось, что я вынуждена мириться с присутствием странного родственника, который приехал погостить. Излишне говорить, что изменения продолжались, становясь все хуже… В волне жара, который теперь буквально рвался из моего черепа, уцелела одна-единственная мысль: я поступила правильно, ибо, что бы мне ни пришлось сделать, чтобы вырвать это чудовище из своей головы, сделать это было необходимо. Я ощутила, как мои колени ударились о землю, а где-то в отдалении раздался крик Матери. Это был ответ на требование Переплетчика, хотя это был вовсе не мой ответ. Отец выжидал, позволяя мне чувствовать себя комфортно, дожидаясь, пока я утрачу бдительность. И теперь нанес удар со всей так долго сдерживаемой яростью. У меня не просто опустилась кровавая пелена перед глазами, а появились яркие малиново-черные искры. Настойчивая дробь военных барабанов звучала в моей голове все громче и громче, пока мне не стало казаться, что от грохота у меня сейчас глаза вылезут из орбит, а зубы прокусят язык насквозь. Вот он, его гнев. Когда-то я носила булавку, подаренную мне мистером Морнингсайдом. На ней было написано «Я Ярость». Но я никогда не была вот этим. Никогда еще я не становилась последней попыткой выжить для загнанного смертью в угол божества. Не с этим ли столкнулись там, за дверью, Кхент и Дальтон? Почувствовал ли пастух, что его время истекает, обрел ли страшную силу и боль в своем неминуемом конце? Каждое слово книги внутри меня Переплетчик прошептал одновременно, и хотя мои глаза мне уже не принадлежали, я ощутила жжение в пальцах, из которых вытянулись когти, почувствовала, как напрягаются моя кожа, мои ноги, руки и позвоночник, когда жуткий олень из кошмаров моего отца заворочался, вырываясь наружу. Даже Малатрисс выкрикнула что-то непристойное и испуганное на каком-то языке – на том самом утраченном языке, на котором я разговаривала во время ритуала того Переплетчика в магазине Кэдуолладера и на котором теперь было выжжено слово на моей ладони. – Не шепчи при мне на своем древнем наречии, привратница. В твоей Гробнице могут спать боги, но ты никогда не будила ни одного из них, чтобы бросить им вызов. Голос Отца – но слова сорвались с моих губ. Он просачивался наружу, словно дым. Мне на плечи легли теплые руки Матери, но он отшвырнул ее прочь, во тьму. Я вскрикнула, но тут же умолкла. Он затолкал меня куда-то вглубь, на самое дно, где я ощущала, что там, наверху, далеко-далеко, есть солнечный свет, но сколько бы я ни дергалась и ни сопротивлялась, подняться выше и увидеть его я не могла. Я тонула в его кроваво-черной ярости и ощущала на языке кислый вкус мести. Это было все, чего он жаждал, – кровь и месть, и его дух оставался глух к мольбам Матери о понимании. О терпении. – Ты вырвешь меня из этого комка плоти, и на этот раз я буду этому только рад, – прорычал он, и его рука – моя рука! – махнула острыми, как лезвия, когтями в сторону Малатрисс. Из-за него нас всех ожидала смерть. – Он мне пригодился. Но я могу принимать множество форм. Ты можешь уничтожить, развоплотить Белую книгу, но никогда не развоплотишь меня! Я Темный Отец Деревьев, я – Призывающий Ночь, Небесный Олень! Я унесу книгу внутри себя из этого места, и меня никому не остановить! Мать умоляла уже не его, а Малатрисс. Как долго они будут мириться с таким неповиновением? Отец, должно быть, сошел с ума, если думал, что сможет одолеть тех, кто создал его самого. Я читала дневник Дальтона, и это означало, что он тоже его читал. Только безумец мог без должного внимания воспринять такое серьезное предупреждение. Ну да, конечно. Конечно, он был совершенно, безнадежно безумен. – Теперь понятно, – невозмутимо заговорил Переплетчик, явно заинтригованный. – Передо мной не одно существо, а два! И это тоже, как и все остальное, можно исправить. Отец взревел и, не в силах остановиться, набросился на Малатрисс. Она зашипела, как и ее питомица. Белая змея поразительно быстро атаковала Отца, но он отбил эту атаку ответным ударом, а затем Малатрисс пустила в ход все свои шесть рук. Двигаясь с молниеносной скоростью, она уворачивалась от каждого взмаха когтей, пока наконец ей не удалось ухватить Отца за руку. Одна, потом две, потом три руки сжались, рванув его – нас! – вниз и прижав к полу. – Двое да станут одним, – произнес Седьмой на сей раз более угрюмым тоном. Паника Отца, его боль заполнили мой мозг и выплеснулись из меня криком и слезами. Они текли по моим щекам, а Малатрисс все выкручивала и сдавливала мою руку, дробя кости. – Двое станут одним, и из одного появится книга. Новая книга. Новое начало для детей Фейри. И мы поплыли по воздуху, увлекаемые вверх четырьмя бледными руками Переплетчика. Мое плечо пульсировало горячей болью, но мысли и чувства постепенно успокаивались, становясь моими собственными. Потом я снова ощутила присутствие Отца, словно теперь между нами существовала тонкая стена и он из последних сил колотил по этому хлипкому барьеру. – Нет! Пожалуйста! – Мать опустилась на колени под нами, воздев руки. – Это убьет ее! Если ты заберешь его дух, она умрет!