Homo Deus. Краткая история будущего

Но вот что беспокоит: из результатов того же исследования становится ясно, что к очередным президентским выборам в США Facebook будет осведомлен не только о политических предпочтениях десятков миллионов американцев, но и о том, кто из них относится к критической группе колеблющихся избирателей и как этих колеблющихся избирателей склонить в ту или другую сторону. Facebook сможет сказать, например, что в Оклахоме республиканцы и демократы идут вровень, что 32 417 избирателей еще не определились, и даже сформулировать, что именно должен говорить кандидат, чтобы склонить чашу весов в свою сторону. Где Facebook раздобыл эту бесценную политическую информацию? Мы сами ему ее предоставили.

В лучшую пору европейского империализма конкистадоры и купцы покупали целые острова и страны в обмен на цветные бусы. В XXI веке самое ценное, что у нас, людей, есть, – это наши персональные данные. А мы отдаем их тех-ногигантам в обмен на услуги электронной почты и забавные видео с котиками.





От оракула до правителя




Став всезнающими оракулами, алгоритмы Google, Facebook и другие элементарно могут превратиться в посредников, а потом и в правителей[247]. Чтобы понять эту метаморфозу, посмотрим на Waze – навигационное приложение на основе GPS, которым пользуются многие водители. Waze – не просто карта. Миллионы пользователей непрерывно снабжают его информацией о пробках, автомобильных авариях и полицейских машинах и постах. Поэтому Waze знает, как направить вас в обход заторов к месту назначения кратчайшим из возможных маршрутов. Если при подъезде к перекрестку ваш инстинкт посылает вас вправо, а Waze рекомендует повернуть налево, то рано или поздно вы привыкаете следовать указаниям Waze и отвыкаете слушаться своих чувств[248]. На первый взгляд кажется, будто Waze играет лишь роль оракула. Вы задаете вопрос, оракул отвечает, но решение остается за вами. Однако, когда оракул полностью завоюет ваше доверие, то самым логичным следующим шагом будет – назначить его исполнителем. Достаточно назвать ему конечную цель, и он без вашего контроля сделает то, что нужно для ее достижения. С навигатором Waze это может случиться, если вы соедините его с беспилотным автомобилем и попросите: «Waze, выбери самый короткий путь», или «выбери дорогу поживописней», или «построй маршрут с минимальным расходом топлива». Командовать будете вы, но выполнять ваши команды будет Waze.

В результате следующего шага Waze из исполнителя может превратиться в правителя. Имея такие полномочия и зная гораздо больше, чем вы, он может начать манипулировать вами и другими водителями, формируя ваши желания и принимая за вас решения. Представьте, например, что Waze так хорошо себя зарекомендует, что им начнут пользоваться все. И представьте, что на шоссе № 1 образовалась пробка, в то время как шоссе № 2 сравнительно свободно. Если Waze оповестит об этом всех водителей, то все и устремятся на шоссе № 2, и движение там тоже остановится. Когда у всех один оракул и все верят этому одному оракулу, он становится правителем. Он будет думать за нас. Возможно, он уведомит лишь половину водителей, что шоссе № 2 свободно. Таким образом, и шоссе № 1 разгрузится, и шоссе № 2 не будет перегружено.

Microsof разрабатывает гораздо более сложную систему, названную Cortana в честь героини популярной серии видеоигр Halo. Cortana – это виртуальная голосовая помощница с элементами искусственного интеллекта, которую Microsof надеется интегрировать в будущие версии Windows. Пользователей будут подталкивать к тому, чтобы помощница была допущена ко всем файлам, имейлам и приложениям. Ознакомившись с ними, она сможет давать советы по миллиону вопросов и вообще сделаться виртуальным агентом, представляющим интересы пользователя. Cortana напомнит вам о приближении дня рождения жены, выберет ей подарок, зарезервирует столик в ресторане и за час до обеда подскажет вам, что пора принимать лекарство. Она предупредит вас, что если вы тотчас же не отложите книгу, то опоздаете на важную деловую встречу. Перед самой встречей Cortana сообщит, что у вас слишком высокое давление и слишком низкий уровень дофамина и что, как показывает статистика, при таких показателях вы склонны совершать серьезные деловые ошибки. Поэтому вам необходимо воздержаться от принятия решений и заключения сделок.

Не исключено, что Cortana и ее сородичи, превратившись из оракулов в агентов, начнут договариваться насчет своих хозяев напрямую, без их участия. Сначала моя Cortana всего лишь свяжется с вашей, чтобы согласовать место и время нашей с вами встречи. Потом потенциальный работодатель попросит меня не утруждать себя отправкой своего резюме, а просто разрешить, чтобы его Cortana пообщалась с моей. Или к моей Cortana обратится Cortana моей потенциальной возлюбленной, и они, сверив свои заметки и данные, станут решать, хорошая мы пара или нет, в то время как мы будем оставаться в абсолютном неведении.

Получив от людей определенные права, виртуальные помощницы могут начать интриговать друг против друга в интересах своих хозяев, так что успех на брачном рынке или рынке труда будет все больше зависеть от качества вашей Cortana. Богатые владельцы новейших версий будут иметь неоспоримое преимущество перед обычными людьми с их устаревшими версиями.

Однако самая темная зона – это личность хозяина голосовой помощницы Cortana. Как мы уже видели, люди – не индивидуумы, у них нет единого неделимого «я». Так чьим же интересам должна служить Cortana? Предположим, мое комментирующее «я» принимает новогоднее решение-обещание соблюдать диету и три раза в неделю посещать спортзал. Неделю спустя, когда приходит время отправляться в спортзал, переживающее «я» велит виртуальной помощнице включить телевизор и заказать пиццу. Как ей следует поступить? Подчиниться переживающему «я» или выполнить решение, принятое неделю назад комментирующим «я»?

Вы, пожалуй, спросите, так ли уж Cortana отличается от будильника, который заводит вечером комментирующее «я», чтобы переживающее «я» не опоздало утром на работу. Но Cortana получит над человеком куда большую власть, чем будильник. Переживающее «я» может заглушить будильник нажатием на кнопку. А Cortana изучит хозяина настолько хорошо, что будет точно знать, на какие внутренние кнопки нажимать, чтобы он следовал ее «советам».

Cortana не единственная в своем роде. Google Now и Siri – разработки Apple – движутся в том же направлении. На Amazon тоже работают алгоритмы, которые постоянно вас изучают и затем на основании накопленных данных рекомендуют вам ту или иную продукцию. Когда я захожу в реальный книжный магазин, то брожу между полками и выбираю подходящую книгу, руководствуясь своими чувствами. Когда я захожу в виртуальный магазин Amazon, меня тут же встречает алгоритм, сообщающий, что знает мои книжные предпочтения, и советующий книги, которые покупают люди с аналогичными вкусами.

И это только начало. В Соединенных Штатах сегодня значительная часть читателей предпочитает электронные книги бумажным. Такие устройства, как Amazon Kindle, собирают сведения о своих пользователях, пока те читают. Ваш Kindle, например, запоминает, какие части книги вы прочитываете быстро, а какие медленно; на какой странице вы сделали перерыв и на каком месте перестали читать и больше не возвращались. Если встроить в Kindle систему распознавания лиц и биометрические сенсоры, он будет знать, как каждое прочитанное предложение повлияло на ваши пульс и давление. Он будет знать, что вас рассмешило, что опечалило и что разозлило. Очень скоро книги будут читать вас, пока вы читаете их. И если вы быстро забываете большинство деталей прочитанного, то Amazon не забудет никогда и ничего. Такая осведомленность позволит ему подбирать для вас книги со снайперской точностью. Еще она позволит ему точно знать, кто вы и как вас включать и выключать[249].

Велика вероятность, что в конце концов настанет момент, когда мы не сможем отключиться от этих всезнающих сетей даже на мгновение. Отключение будет означать смерть. Если надежды медиков осуществятся, люди будут носить в своих телах массу биометрических устройств, бионических органов и нанороботов, призванных следить за нашим здоровьем и беречь нас от инфекций, болезней и повреждений. Однако этим устройствам придется быть онлайн в режиме 24/7, чтобы постоянно сверяться с последними медицинскими разработками и защищаться от новых угроз киберпространства. Вирусы, черви и трояны, без устали атакующие ваш домашний компьютер, не пощадят и ваш кардиостимулятор или слуховой аппарат. Если не обновлять регулярно свою антивирусную защиту, то в один прекрасный день можно обнаружить, что миллионы нанороботов, курсирующих по венам, уже под контролем какого-нибудь хакера.

Таким образом технологии XXI века могут подорвать гуманистическую революцию, лишив власти людей и наделив ею неорганические алгоритмы. Пусть те, кого ужасает подобная перспектива, не винят компьютерных гиков. На самом деле ответственность лежит на биологах. Важно понимать, что все это направление больше вдохновляется и подпитывается новыми биологическими знаниями, чем компьютерными науками. Именно биология пришла к заключению, что организмы суть алгоритмы. Если это не так – если функционирование организмов по существу отлично от функционирования алгоритмов, – значит, компьютеры могут творить чудеса в других областях, но им никогда не удастся нас понять и регламентировать нашу жизнь, а тем более слиться с нами. Но когда биологи заключили, что организмы – это алгоритмы, они сломали стену между органическим и неорганическим, превратили компьютерную революцию из чисто технического мероприятия в биологический катаклизм и передали права и полномочия отдельных личностей сетевым алгоритмам.

Некоторые люди пребывают в ужасе. Вместе с тем миллионы принимают происходящее с радостью. Уже сегодня многие из нас отказываются от своих конфиденциальности и индивидуальности, выставляя в интернете напоказ всю свою жизнь, записывая каждое свое действие и впадая в истерику, если связь на несколько минут прервалась. Переход прав от людей к алгоритмам совершается повсеместно, и не по постановлениям правительств, а в результате того выбора, который каждый день делают многие из нас.

Если мы не проявим осторожности, то можем получить оруэлловское полицейское государство, неустанно надзирающее не только за всеми нашими поступками, но и за тем, что происходит внутри наших тел и мозгов. Только представьте себе, какое применение вездесущим биометрическим сенсорам нашел бы Сталин – и, может, успеет найти Путин. Но в то время как защитники человеческой индивидуальности страшатся повторения кошмаров XX века и готовятся противостоять знакомому по Оруэллу врагу, ей грозит даже более серьезная опасность с противоположной стороны. В XXI веке личность скорее тихо разложится изнутри, чем будет разрушена усилиями извне.

Сегодня большинство корпораций и правительств выказывают заботу о моей индивидуальности и обещают лечить, учить и развлекать меня в соответствии с моими уникальными вкусами и потребностями. Но для этого корпорациям и правительствам сначала придется разложить меня на биохимические подсистемы, исследовать эти системы сверхчувствительными датчиками и дешифровать их работу при помощи мощных алгоритмов. В процессе выяснится, что личность – всего лишь религиозная фантазия. Реальностью окажется сеть биохимических и электронных алгоритмов без индивидуальных ядер и четких границ.





Апгрейд неравенства




До сих пор мы рассматривали две из трех угроз либерализму: первая заключается в том, что люди полностью утратят свою ценность; вторая – в том, что люди сохранят свою коллективную ценность, но потеряют личные права и попадут в подчинение к внешним, неорганическим алгоритмам. Вы по-прежнему будете сочинять симфонии, преподавать историю, писать компьютерные коды, однако система будет знать вас лучше, чем знаете себя вы сами, и поэтому большинство важных решений станет принимать за вас – причем к вашему удовольствию. Это не обязательно будет плохой мир, но это будет мир постлиберальный.

Третья угроза либерализму заключается в том, что останутся те, кого нельзя будет ни заменить, ни расшифровать, но они образуют малочисленную привилегированную элиту усовершенствованных людей. Эти сверхчеловеки будут обладать неслыханными способностями и беспрецедентным креативным потенциалом, что позволит им по-прежнему принимать многие из самых важных для всего мира решений. Они будут предоставлять системе важнейшие услуги, в то время как система не сможет ни понимать их, ни управлять ими. Однако подавляющее большинство людей не будут усовершенствованы и, следовательно, станут низшей кастой, подчиненной как компьютерным алгоритмам, так и новым сверхлюдям.

Разделение человечества на биологические касты сокрушит основы либеральной идеологии. Либерализм прекрасно сосуществует с социально-экономическими контрастами. Он воспринимает их как неизбежность, так как ценит свободу выше равенства. Однако либерализм все же предполагает, что все человеческие существа равноценны и равноправны. С либеральной точки зрения абсолютно нормально, что есть миллиардеры, живущие в роскошных дворцах, и есть бедные крестьяне, ютящиеся в лачугах. Ведь согласно либерализму уникальные переживания крестьянина не менее ценны, чем переживания миллиардера. Вот почему либеральные писатели пишут длинные романы о переживаниях бедных крестьян – и почему миллиардеры увлеченно читают эти романы. Если вы отправитесь смотреть «Отверженных» на Бродвей или в Ковент-Гарден, то обнаружите, что стоимость хороших мест измеряется сотнями долларов, а совокупный достаток зрителей, возможно, и миллиардами, но они сочувствуют Жану Вальжану, который провел девятнадцать лет в тюрьме за то, что украл каравай хлеба, чтобы накормить голодных племянников.

Та же логика действует в день выборов, когда голос бедного крестьянина весит ровно столько же, сколько голос миллиардера. Либерализм решает проблему социального неравенства, уравнивая в цене опыт переживаний разных людей вместо того, чтобы обеспечить всем одинаковые переживания. Но будет ли это решение работать, когда богатых и бедных будет разделять не только имущественная, но и реальная биологическая пропасть?

В своей статье в Te New York Times Анджелина Джоли написала о дороговизне генетического исследования. Тест, который она прошла, обошелся в три тысячи долларов без учета стоимости самой мастэктомии, последующей пластики и сопутствующего лечения. Это в мире, где миллиард человек зарабатывает меньше одного доллара в день и еще полтора миллиарда – между одним и двумя долларами[250]. Даже если эти люди будут всю жизнь трудиться до седьмого пота, они никогда не смогут заплатить три тысячи долларов за ДНК-тест. И сейчас экономическое неравенство только возрастает. Так, в начале 2017 года восемь самых богатых людей планеты владели суммарным состоянием, равным всем средствам и сбережениям самой бедной половины населения Земли – а это 3,6 миллиарда человек! Причем состояние самых богатых стремительно растет. А беднейшая половина человечества продолжает беднеть.

Со временем стоимость ДНК-исследования наверняка снизится, но постоянно появляющиеся новые процедуры всегда стоят дорого. Притом что старые методы лечения будут становиться доступными массам, элита всегда будет на несколько шагов впереди. В течение всей истории богатые имели множество социальных и политических преимуществ, но никакой биологической пропасти между ними и бедняками не было. Средневековые аристократы хвастались, что в их жилах течет благородная голубая кровь, индуистские брамины утверждали, что по природе они умнее всех прочих, но все это был чистой воды вымысел. В будущем, однако, мы можем увидеть, как между усовершенствованным высшим классом и остальным обществом возникает колоссальный разрыв в физических и умственных способностях.

Когда ученых спрашивают про такую возможность, они дают стандартный ответ: в XX веке очень многие медицинские новшества внедрялись в кругу богатых, но потом приносили пользу всему человечеству и способствовали снижению социальной дифференциации, а не ее росту. Например, вакцины и антибиотики поначалу предназначались высшему классу стран Запада, теперь же они облегчают жизнь всем и повсюду.

Но надежда, что так будет и в XXI столетии, может не оправдаться. По двум важным причинам. Во-первых, медицина переживает великую концептуальную революцию. В прошлом веке целью медицины было лечение больных. В XXI медицина все больше перестраивается на усовершенствование здоровых. Лечение больных было эгалитарным проектом, который исходил из того, что есть стандарт физического и ментального здоровья, которому может и должен соответствовать каждый. Если кто-то недотягивает до нормы, задача докторов – выявить проблему и помочь ему или ей «стать как все». Усовершенствование же здоровых – напротив, проект элитарный: он отвергает идею универсального стандарта и ищет способы наделять избранных качествами, поднимающими их над другими. Люди мечтают о превосходной памяти, незаурядном уме и первоклассных сексуальных качествах. Если какой-либо из видов усовершенствования настолько удешевится, что к верхней планке подтянутся все остальные, тогда эта планка просто станет новой нижней чертой, от которой будет отталкиваться следующее поколение лекарственных средств и лечебных процедур.

Следовательно, к 2070 году медицинское обслуживание бедных, вероятно, улучшится, но пропасть, отделяющая их от богатых, сильно увеличится. Людям свойственно сравнивать себя с благополучными, обеспеченными современниками, а не со своими неудачливыми предками. Попробуйте сказать обитателю детройтских трущоб, что он имеет доступ к гораздо лучшему здравоохранению, чем его прапрадеды сто лет назад, – и увидите, что его это не обрадует. «Почему я должен сравнивать себя с рабочими и крестьянами XIX века? – услышите вы в ответ. – Я хочу жить как богатые из телевизора». Также, если в 2070 году вы скажете обычным людям, что предоставляемая им медицинская помощь лучше, чем была в 2017-м, это их не утешит, поскольку сравнивать себя они будут с усовершенствованными сверхлюдьми, правящими миром.

Более того, несмотря на все успехи медицины, нет никакой гарантии, что в 2070 году здравоохранение для бедных будет на самом деле лучше, чем сегодня. У государства и элиты может пропасть заинтересованность в заботе о здоровье бедных. В прошлом веке медицина помогала массам, потому что XX век был эпохой масс. Армии нуждались в миллионах здоровых солдат, а экономики – в миллионах здоровых рабочих. Поэтому государства создали службы общественного здравоохранения – чтобы обеспечить каждому здоровье и силу. Величайшими достижениями медицины были введение в обиход средств массовой гигиены, кампании массовой вакцинации и искоренение массовых эпидемий. В 1914 году японские элиты были кровно заинтересованы в вакцинации бедных и строительстве больниц и канализационных систем в трущобах – они хотели видеть Японию сильной страной с мощной армией и крепкой экономикой, для чего нужны были миллионы здоровых солдат и рабочих.

Но эпоха масс, похоже, миновала, а с ней и эпоха массовой медицины. Поскольку солдаты и рабочие уступают место алгоритмам, по крайней мере некоторые из элит могут заключить, что поднимать или даже просто поддерживать стандартный уровень здоровья бесполезных бедняков незачем. Куда разумнее сосредоточиться на усовершенствовании горстки сверхлюдей.

Сегодня в технологически развитых странах, таких как Япония и Южная Корея, уровень рождаемости неуклонно падает. Значительные усилия вкладываются в воспитание и образование все меньшего и меньшего числа детей, от которых ждут все большего и большего. В состоянии ли соревноваться с Японией огромные развивающиеся страны вроде Индии, Бразилии или Нигерии? Каждая из этих стран подобна длинному поезду. Их элиты, едущие в вагонах первого класса, получают доходы, образование и лечение наравне с самыми передовыми нациями мира. Однако сотни миллионов рядовых граждан, переполнивших задние вагоны, все еще живут в нищете, невежестве и болезнях. Чем предпочтут заняться индийские, бразильские и нигерийские элиты в грядущем веке? Решением проблем сотен миллионов нищих или апгрейдом нескольких миллионов богачей? В отличие от XX века, когда элита имела жизненный интерес в заботе о бедных, потому что без них не было бы армий и экономик, в XXI веке для нее может быть самым выгодным (как это ни жестоко) – отцепить бесполезные задние вагоны и рвануть вперед только первым классом. В конкурентной борьбе с Японией небольшое число усовершенствованных сверхлюдей принесет Бразилии больше пользы, чем миллионы обычных здоровых трудяг.

Как либеральные верования переживут появление сверхлюдей с их исключительными физическими, эмоциональными и интеллектуальными способностями? Что, если переживания таких сверхлюдей окажутся в корне иными, чем переживания обычного человека? Что, если сверхлюдям будут скучны романы о страданиях воров из низов, а обычным людям будут непонятны мыльные оперы о любовных историях сверхлюдей?


Великие проекты человечества XX века – борьба с голодом, эпидемиями и войной – ставили своей целью гарантировать универсальную норму благосостояния, здоровья и мира для всех без исключения. Проекты века XXI – обретение бессмертия, счастья и божественности – также предполагают облагодетельствование человечества в целом. Но поскольку эти проекты нацелены на то, чтобы превзойти норму, а не сохранить и гарантировать ее, они могут привести к созданию новой касты сверхлюдей, которая откажется от своих либеральных корней и будет обращаться с обычными людьми не лучше, чем европейцы XIX века с африканцами.

Если научные открытия и технический прогресс разделят человечество на бесполезную массу и крошечную элиту усовершенствованных сверхлюдей или если полномочия полностью перейдут от человеческих существ к высокоинтеллектуальным алгоритмам – либерализм рухнет. Какие новые религии или идеологии заполнят образовавшийся вакуум и будут направлять последующую эволюцию наших божественных потомков?





10. Океан сознания





Новые религии вряд ли выйдут в мир из пещер Афганистана или медресе Ближнего Востока. Они появятся на свет в исследовательских лабораториях. Как в свое время социализм покорил мир, пообещав спасение посредством электрификации, так в ближайшие десятилетия новые технорелигии могут завоевать мир, обещая спасение с помощью алгоритмов и генов.

Несмотря на все разговоры о радикальном исламе и христианском фундаментализме, самое интересное с религиозной точки зрения место сегодня – не территория, занимаемая Исламским государством, и не Библейский пояс, а Кремниевая долина. Именно там гуру хайтека культивируют для нас дивные новые религии, которые никак не связаны с Богом, а связаны исключительно с технологиями. Эти религии сулят все те же награды – счастье, мир, благоденствие и даже вечную жизнь, – но здесь, на земле, при помощи технологий, а не после смерти при участии высших сил.

Эти новые технорелигии можно разделить на два основных типа: техногуманизм и религию данных. Религия данных утверждает, что люди выполнили свою космическую задачу и должны теперь передать факел абсолютно новым формам существования. Мы поговорим о мечтах и кошмарах религии данных в следующей главе. Настоящая глава посвящена более консервативному кредо техногуманизма, который все еще считает человека венцом творения и придерживается многих традиционных гуманистических ценностей. Техно-гуманизм соглашается с тем, что Homo Sapiens, каким мы его знаем, исторически исчерпал себя и не будет актуальным в будущем, однако видит выход в том, чтобы при помощи технологий создать намного более совершенную модель человека. Homo Deus сохранит ряд существенных черт сапиен-сов, но при этом будет обладать небывалыми физическими и умственными способностями, которые позволят ему выдержать состязание с самыми совершенными алгоритмами. Поскольку интеллект отделяется от сознания и поскольку не обладающий сознанием искусственный интеллект развивается с головокружительной скоростью, люди должны безотлагательно и очень активно заняться модернизацией своих мозгов, если не хотят выбыть из игры.

Семьдесят тысяч лет назад когнитивная революция трансформировала мозг наших предков, превратив ничем не примечательных африканских приматов во властителей мира. Их обострившийся разум вдруг проник в широкое интерсубъективное пространство, что позволило им создать богов и корпорации, построить города и империи, изобрести письменность и деньги и в конце концов расщепить атом и побывать на Луне. Насколько известно, эта поразительная революция была результатом пары незначительных изменений в ДНК сапиенсов и легкой перенастройки их мозга. Если это так, говорит техногуманизм, то, возможно, нескольких дополнительных изменений в нашем геноме и еще одной перенастройки мозга будет достаточно, чтобы запустить вторую когнитивную революцию. Благодаря первой Homo Sapiens получил доступ в интерсубъективное пространство и сделался хозяином планеты; благодаря второй Homo Deus может получить доступ в невообразимые новые сферы и сделаться повелителем галактики.

Эта идея является усовершенствованным вариантом старых мечтаний эволюционных гуманистов, которые еще век назад призывали к созданию сверхчеловека. Но если Гитлер и иже с ним планировали вывести породу сверхлюдей посредством селекции и этнических чисток, то техногуманизм XXI века надеется достичь этой цели гораздо более мирным путем, с помощью генной инженерии, нанотехнологий и ней-рокомпьютерных интерфейсов.





Черные дыры разума




Техногуманизм стремится раздвинуть границы человеческого разума и открыть нам неизвестные переживания и незнакомые состояния сознания. Однако перестройка человеческого разума – чрезвычайно сложное и опасное дело. Ведь наши представления о разуме довольно туманны. Мы не знаем ни как он зарождается, ни как функционирует. Путем проб и ошибок мы учимся конструировать ментальные состояния, но редко понимаем все последствия подобных манипуляций. Еще хуже то, что так как мы не представляем себе всего спектра ментальных состояний, то не знаем, какие ментальные цели перед собой ставить.

Мы похожи на обитателей маленького, изолированного острова, которые только что изобрели лодку и собираются пуститься в плавание, не имея ни карты, ни какого-либо представления о месте назначения. В чем-то наше положение даже хуже. Обитателям воображаемого островка по крайней мере ясно, что им принадлежит лишь маленький пятачок в огромном и таинственном море. А мы не осознаем, что живем на крохотном островке сознания в возможно безграничном океане чужих ментальных состояний.

Так же как спектры световой и звуковой, спектр ментальных состояний намного шире того, что воспринимает средний человек. Мы способны различать свет только в диапазоне длин волн между 400 и 700 нанометрами. Над этой маленькой территорией человеческого зрения простирается невидимое, но обширное царство инфракрасного излучения, микроволн и радиоволн, а под ней лежат мрачные владения ультрафиолета, рентгеновских и гамма-лучей. Точно так же и спектр возможных ментальных состояний может быть бесконечным, но наука изучила лишь два его крошечных сегмента: область субнормального и WEIRD[251].

Больше века психологи и биологи всесторонне обследовали больных, страдающих разными психическими расстройствами и душевными недугами, от аутизма до шизофрении. Поэтому сегодня мы располагаем детальной, хотя и несовершенной картой субнормального ментального спектра – зоны человеческого существования, характеризующейся сниженной по сравнению с нормой способностью чувствовать, думать или общаться. Одновременно специалисты изучали ментальные состояния людей, считающихся здоровыми и нормальными. Однако в наиболее актуальных исследованиях в области человеческого разума и человеческого опыта изучению подвергались жители западных, образованных, индустриальных, богатых и демократических стран, которых не назовешь репрезентативной выборкой человечества. Исследователи человеческого разума до недавних пор исходили из посылки, что Homo Sapiens – это Гомер Симпсон.





Люди способны видеть лишь мизерную часть электромагнитного спектра. Полный спектр примерно в десять триллионов раз больше, чем видимое излучение. Может ли ментальный спектр быть таким же широким?[252]



В 2010 году Джозеф Хенрич, Стивен Дж. Хайне и Ара Но-рензаян, методично проштудировав все статьи, опубликованные между 2003 и 2007 годами в ведущих научных журналах, относящихся к шести разным разделам психологии, пришли к сенсационному выводу. Хотя в этих статьях часто содержались обобщающие заявления о человеческом разуме, большая их часть основывалась исключительно на выборках из WEIRD. Например, в статьях, опубликованных в «Журнале психологии личности и социальной психологии»[253]. – вероятно, самом солидном издании в области социальной психологии – 96 процентов обследуемых составляли WEIRD и 68 процентов – американцы. Более того, 67 процентов американцев и 80 процентов неамериканцев были студентами-психологами! Иными словами, более двух третей лиц, выбранных в качестве материала для статей в этом престижном журнале, были студентами-психологами западных университетов. Хенрич, Хайне и Норензаян в шутку посоветовали переименовать его в «Журнал психологии личности и социальной психологии американских студентов-психологов»[254]



Студенты-психологи преобладают во многих исследованиях, потому что профессора обязывают их участвовать в экспериментах. Профессору психологии в Гарварде куда проще ставить опыты на собственных студентах, чем на обитателях криминальных районов Бостона. А уж о том, чтобы отправиться в Намибию обследовать охотников-собирателей в пустыне Калахари, и речь не идет. Однако вполне вероятно, что бостонские обитатели ночлежек и охотники-собиратели из Калахари переживают ментальные состояния, о которых мы никогда не узнаем, заставляя одних лишь гарвардских студентов заполнять длинные анкеты или совать голову в аппараты фМРТ.

Даже если мы исколесим земной шар вдоль и поперек и обследуем каждое сообщество, мы все же охватим лишь малую часть ментального спектра Человека Разумного. Сейчас все люди затронуты современностью и живут в единой глобальной деревне. Хотя калахарские собиратели менее современны, чем гарвардские студенты, они не «капсулы времени» из нашего далекого прошлого. Они тоже подверглись влиянию христианских миссионеров, европейских торговцев, состоятельных экотуристов и любопытных ученых (известная шутка: типичное племя охотников-собирателей в пустыне Калахари состоит из двадцати охотников, двадцати собирателей и пятидесяти антропологов).

До возникновения глобальной деревни наша планета была галактикой изолированных человеческих культур, способных порождать такие ментальные состояния, каких теперь не существует. Разные социоэкономические реальности и повседневные уклады приучали к разным состояниям сознания. Кто может проникнуть в разум охотников на мамонтов каменного века, земледельцев неолита или самураев периода Камакура? Более того, многие доиндустриальные культуры верили в высшие состояния сознания, которых люди могут достичь с помощью медитации, ритуалов или снадобий. Шаманы, монахи и аскеты систематически путешествовали по таинственным территориям разума и возвращались с множеством удивительных историй. Они говорили о непривычном состоянии величайшего спокойствия, крайней четкости восприятия и несравненной обостренности чувств. Они рассказывали о бесконечном расширении сознания или его растворении и превращении в пустоту.

В результате гуманистической революции современная западная культура потеряла веру в высшие ментальные состояния и подняла на пьедестал мирские переживания среднестатистического Джо. Современная западная культура уникальна тем, что в ней отсутствует особый класс людей, стремящихся к достижению необычайных ментальных состояний. Она считает каждого, кто к этому склонен, либо наркоманом, либо психически больным, либо шарлатаном. В результате, хотя у нас и есть детальная карта ментального ландшафта гарвардских студентов-психологов, нам очень мало известны ментальные ландшафты индейских шаманов, буддийских монахов или суфийских мистиков[255].

И это только то, что касается Человека Разумного. Пятьдесят тысяч лет назад мы делили эту планету с нашими братьями неандертальцами. Они не построили космические корабли, не воздвигли пирамид и не основали империй. У них явно были совсем другие ментальные способности и отсутствовали многие из наших талантов. Тем не менее мозг у них был больше, чем у нас. Что они делали со всеми этими нейронами? Мы не имеем ни малейшего представления. Но они вполне могли испытывать множество ментальных состояний, которых не знал ни один Homo Sapiens.

И даже обозрев все когда-либо существовавшие виды рода людей, мы и близко не подойдем к полному охвату возможного ментального спектра. Другие животные, очевидно, переживают такое, чего мы и представить себе не можем. Например, летучие мыши воспринимают мир через эхолокацию. Они издают стремительные ультразвуковые трели, неслышимые человеческим ухом. Потом улавливают и интерпретируют отраженное от предметов эхо, выстраивая картину местности. Эта картина настолько подробна и точна, что мыши могут на лету лавировать между деревьями и домами, преследовать и ловить мотыльков и мошек и одновременно увертываться от сов и других хищников.

Летучие мыши живут в мире эха. Подобно тому как в человеческом мире каждый предмет имеет свою характерную форму и цвет, в мире летучих мышей каждый предмет имеет свой эхо-образ. Летучая мышь способна отличать вкусного мотылька от ядовитого по разным оттенкам эха, отражающегося от их нежных крылышек. Некоторые виды съедобных мотыльков попытались обезопасить себя, сформировав почти такой же эхо-образ, как у ядовитых видов. Другие сформировали у себя еще более замечательную способность – отклонять волны мышиных локаторов. Мир эхолокации такой же сложный и бурный, как наш родной мир звука и света, но мы совершенно не замечаем его.

Одна из важнейших статей о философии разума называется «Каково это, быть летучей мышью?»[256]. В этой работе 1974 года философ Томас Нагель утверждает, что разуму человека не постичь субъективного мира летучей мыши. Какими бы алгоритмами мы ни описали тело летучей мыши, ее эхолокационную систему и нейроны, это не объяснит нам, каково чувствовать себя летучей мышью. Что за ощущения возникают при эхолокации бьющего крылышками мотылька? Похожи ли они на ощущения, вызываемые его видом, или это что-то совершенно иное?

Пытаться объяснить Сапиенсу, что испытывает летучая мышь, когда обнаруживает своим локатором бабочку, вероятно, так же бесполезно, как пытаться растолковать слепому кроту, что испытываем мы, когда смотрим на картины Караваджо. Эмоции летучей мыши тоже, наверно, глубоко проникнуты главным для нее эхолокационным чувством. Для нас страсть – красная, зависть – черная, тоска – зеленая.