Игра без правил. Как я была секретным агентом и как меня предал Белый дом

В том же месяце нам был нанесен очередной удар. 14 ноября Боб Вудворд, известный со времен Уотергейта репортер и весьма плодовитый писатель, показал под присягой, что некий высокопоставленный чиновник из администрации (не Либби) рассказал ему обо мне и моей работе в ЦРУ почти за месяц до выхода статьи Новака в июле 2003 года. В интервью газете «Вашингтон пост», где Вудворд формально занимал должность заместителя старшего редактора, он заявил, что не верит, будто информация обо мне «была секретной и имела отношение к государственной безопасности». Эти сведения повлияли на ход дела, и адвокаты Либби поспешили заявить, что с учетом показаний Вудворда обвинение против их клиента не имеет под собой никаких оснований. По-видимому, журналист ранее не хотел сообщать о происшедшем ответственному редактору «Вашингтон пост», потому что боялся получить повестку от специального прокурора. Впоследствии он извинился перед своим коллегой за то, что не признался во всем раньше. «Я объяснил ему, что не хотел раскрывать свои источники информации. Это ведь самое главное в подобных делах, — отметил Вудворд в интервью. — Я залег на дно, ведь я умею надежно хранить секреты. Меньше всего на свете мне хотелось получить повестку в суд». Узнав о запоздалом признании Вудворда, я разочаровалась в нем: ведь он в первую очередь повел себя как журналист, а о своем долге гражданина вспомнил лишь тогда, когда его источник выдал его специальному прокурору. Как написал Дэвид Корн в блоге журнала «Нейшн», «печальнее всего то, что в течение долгого времени Вудворд, участвуя в различных передачах на радио и телевидении, опровергал необходимость проведения расследования, критиковал действия Фицджеральда и при этом умалчивал о собственном интересе в этом деле, ведь опасность разоблачения грозила и его источнику информации». Скажем так, Вудворд показал себя не с лучшей стороны.



Пришло время обдумать дальнейшие планы и решить, что теперь делать. В течение ХХХХХХХХХХХ я с удовольствием несла службу в ЦРУ, но отныне уже не могла работать секретным агентом, а ведь именно этому я училась и именно это мне нравилось больше всего. Моя карьера рухнула из-за чужой глупости и политических интриг — при одной мысли об этом я приходила в бешенство. Если я уйду в отставку, то потеряю скромное, но стабильное правительственное жалованье. Этот фактор следовало принять во внимание особенно сейчас, когда консалтинговая фирма Джо переживала далеко не лучшие времена. На что я способна? Какую еще работу смогу выполнять? Несмотря на глубокое разочарование в ЦРУ и коллегах после всего происшедшего, расстаться с «дружной семьей», какой для меня стала Контора, было непросто. Но стоило мне отказаться от мысли об уходе, как воображение начинало рисовать, как я и в пятьдесят лет буду продолжать сидеть все за тем же столом, который к тому времени успеет зарасти плесенью и паутиной. В конце концов я решила, что я не из тех, кого может устрашить туманное будущее. Я, пожалуй, подожду до ХХХХХХХХХХ в январе 2006 года, а потом уволюсь. Все это, конечно, грустно, но уж лучше уйти на своих условиях. Когда я в конце концов подала заявление об увольнении, моя начальница ХХХХХ принялась упрашивать меня еще раз все обдумать, но, несмотря на мое уважение к ней и веру в наше общее дело, я ни на миг не усомнилась в правильности своего решения. Так было лучше для меня и моих близких. Пришло время перелистнуть эту страницу моей жизни.

В последний день коллеги устроили для меня прощальный вечер и пригласили всех друзей, с которыми я много лет проработала в Конторе. В одном из конференц-залов расставили столы и накрыли торжественный обед. Мне дарили цветы, всякие вкусности и трогательные открытки с добрыми и искренними пожеланиями. Я расчувствовалась. Мой уход особенно расстроил молодых коллег, работу которых я курировала. Они понимали, что виной всему политизация разведки и мое дело — лишь один пример из многих. Как и я, они пришли в Контору, исполненные патриотического пыла, а через несколько лет осознали, насколько уязвимы в ситуации, когда политики постоянно вмешиваются в дела разведки и считают мораль и совесть анахронизмами. После обеда я обратилась к собравшимся коллегам с речью. Изо всех сил стараясь сохранять самообладание, я сказала, что искренне верю в необходимость сохранения независимого статуса разведывательного ведомства и его защиты от политизации. Наша миссия борьбы с распространением оружия массового уничтожения (и борьбы с терроризмом) слишком важна для национальной безопасности. Пока я говорила, многие кивали и улыбались — в этом зале у меня хватало единомышленников.

Если честно, я не знала, как жить дальше после увольнения. В сложившихся обстоятельствах меня больше всего радовало то, что наш брак не только выстоял и вынес все испытания, но и укрепился. Мы стали одной командой — мы научились думать и нести ответственность не только за себя, но и за всю нашу семью. Враги многого нас лишили, но им не удалось разрушить наши с Джо отношения. Мы по-прежнему любили свою страну и были преданы друг другу. Теперь у нас впервые появилась возможность жить там, где хотим, и заниматься чем угодно — ограничения государственной службы больше не действовали. Мы решили, что каждый из нас отныне может предложить на рассмотрение переезд в любое место, — автоматического вето больше не существовало. Теперь мы с Джо часто обсуждали наши планы и без страха смотрели в будущее. Мы вновь почувствовали себя хозяевами собственной судьбы: все в наших руках. Беседуя о том, что для нас действительно важно, мы учились ценить друг друга и дорожить своей семьей. Все словно начиналось с чистого листа.





Глава 14

Жизнь после ЦРУ




Полные надежд, мы вступили в новую жизнь. Для начала мы решили ненадолго уехать из Вашингтона, чтобы немного проветриться, — махнуть куда подальше. От друзей мы слышали прекрасные отзывы о тихом курортном местечке Ранчо-ла-Пуэрта, расположенном на живописном полуострове Баха в Мексике, и надумали отправиться туда. Мои родители согласились присмотреть за детьми, и мы тут же забронировали тур. Сперва Джо немного артачился, представляя, что ему предстоит целыми днями заниматься йогой и мириться с отсутствием сотовой связи. Однако, когда муж понял, что я твердо намерена туда поехать — не важно, с ним или без него, — он в конце концов согласился присоединиться ко мне после деловой поездки в Калифорнию. Кстати сказать, его опасения по поводу телекоммуникаций полностью оправдались. Однако уже через несколько часов первозданная красота природы, почти не затронутая цивилизацией, заставила его позабыть обо всем. Гармония, покой и уединение умиротворяли. Телефонов на ранчо вообще не было, а газеты и телевизор можно было найти в единственном месте — крошечном коттедже неподалеку от главного корпуса гостиницы.

Каждое утро с рассветом мы отправлялись на прогулку в горы, у подножия которых расположился наш курорт. Именно там мне в голову впервые пришла идея написать книгу, чтобы лучше осмыслить то, что произошло с нами за последние три года. Вечерами при свете камина я делала кое-какие наметки. Многие воспоминания, которые я мечтала изжить навсегда, вновь пробудились во мне. Я обдумывала разные способы изложения нашей истории и старалась яснее осознать мотивы, которые побуждали меня к созданию книги. Я никогда не выступала с публичными заявлениями по поводу огласки и не собиралась этого делать. Книга могла помочь мне понять, через что мы прошли, с какими недобрыми силами столкнулись. Я хотела рассказать читателям, как я горжусь своей работой в ЦРУ, чтобы поддержать интерес молодежи к государственной службе. Студенты университетов должны знать, что, хотя работа в Конторе менее прибыльна, чем на Уолл-стрит, она гораздо более увлекательна и значима в масштабах целого мира. Здесь можно самореализовываться, принося реальную пользу человечеству. Сейчас, когда в опасности весь мир, государству, как никогда, нужны талантливые и преданные люди. Кроме того, наш случай затрагивал важную проблему подотчетности правительства. Представители администрации должны нести ответственность за свои слова и поступки, а мы ни в коем случае не должны пренебрегать обязанностями и правами, гарантированными нам как гражданам великой страны.

Во время пребывания в Мексике нас почти никто не узнавал, и это было приятно. Мы занимались спортом, ходили в походы и просто ленились, отдыхая от вашингтонской суматохи. Но однажды после сеанса йоги какая-то женщина подошла ко мне и шепнула: «Вы знаете, вашу фотографию напечатали в журнале „Тайм“». Заинтригованная этой новостью, я с делано беззаботным видом отправилась в тот домик, где можно было почитать свежую прессу, и отыскала среди журналов на кофейном столике последний выпуск «Тайм», тот самый, в котором выбирался «Человек года». Впервые за всю историю в 2005 году этого звания были удостоены двое: Билл Гейтс и Боно из группы «U2» «за умное милосердие, одухотворяющую надежду и достойный пример для всех нас». Я листала журнал, втайне надеясь, что та женщина просто обозналась. Наконец я нашла то, что искала: на развороте красовалась огромная черно-белая фотография, в центре которой был запечатлен Джо на диване в нашей гостиной. Судя по его расстроенному и бесконечно усталому виду, снимок наверняка был сделан в конце 2003 года, когда ажиотаж прессы по поводу утечки граничил с безумием. Я решила, что ничего не скажу Джо, и мне вдруг стало бесконечно жаль мужа: столь явно отразились на его лице мучительные перипетии того времени. Потом я повнимательнее пригляделась к собственному изображению на заднем плане, и мне стало еще хуже: от стыда за себя. Неведомый фотограф запечатлел меня босой, в пижаме: я стояла посреди комнаты, запустив руки в волосы, и выглядела взъерошенной, озабоченной и измотанной. Пытаясь представить возможные обстоятельства съемки, я смутно припомнила, как однажды вечером Тревор прибежал к нам в гостиную и рассказал, что вспугнул какого-то папарацци. Фотограф застал нас врасплох. Мягко говоря, это был снимок не для публикации. Позднее друзья успокаивали меня, говоря, что это фото красноречиво свидетельствует, через какие страшные испытания нам обоим пришлось пройти. Может, в их словах есть доля правды, только ведь это мы, а не они красовались в пижамах на развороте в журнале «Тайм».

Когда пришло время вернуться в Вашингтон, я окончательно решила, что буду работать над книгой, хотя до сих пор единственной формой моего письменного творчества были сухие и информативные разведывательные отчеты. Я знала, что публикация книги привлечет к нам внимание и спровоцирует критику крайне правых в наш адрес. В то же время наше молчание было на руку врагам, которые только о том и мечтали, чтобы нас не было ни видно, ни слышно. Они могут и впредь выступать со своими бредовыми заявлениями и опровержениями, но забыть о нас я им не позволю.



В первые недели после увольнения я еще питала некоторые иллюзии насчет того, что теперь мы сможем вести нормальную жизнь. У меня наконец-то появилось время для всяких личных и хозяйственных дел, которые прежде никак не вмещались в рабочий график: визиты к врачам, ответы на письма, ремонт дома, игры с детьми. Отсутствие новостей по делу об утечке в начале 2006 года заставило меня поверить в то, что худшее позади. Но вдруг 11 апреля в «Нью-Йорк таймс» вышла передовица под заголовком «Заявление прокурора выводит Буша на авансцену». Речь в ней шла о результатах проверок, проведенных следователями в Белом доме. За несколько дней до этого прокурор Фицджеральд в своем заявлении явно дал понять, что «скомпрометировать Джо Уилсона хотели многие, в том числе целый ряд сотрудников Белого дома». По мнению редакции «Нью-Йорк таймс», «заявление Фицджеральда свидетельствует о том, что власти, пренебрегая интересами граждан, вынашивали план дискредитировать и покарать мистера Уилсона, свести с ним счеты. Совершенно очевидно, что Белый дом сделал все возможное, чтобы расправиться с Уилсоном». Этот комментарий был как бальзам на душу. Выступая с заявлением, Фицджеральд, по-видимому, пытался покончить с любыми сомнениями и недомолвками по нашему делу. С чувством глубокого удовлетворения мы прочли следующие строки: «Каждый прокурор хочет не только принять верное решение по делу, но и стать автором захватывающей истории с участием героев очередного слушания. История мистера Фицджеральда о событиях, происходивших в Белом доме летом 2003 года, явно отличается от сказки, сочиненной администрацией Буша. В версии правительства, помнится, шла речь о мистере Уилсоне как о незначительной фигуре, чьи критические замечания были с легкостью опровергнуты сведениями разведки, которыми располагал президент Буш. Позднее, однако, выяснилось, что большая часть информации о закупках урана правительством Хусейна оказалась, в лучшем случае, сомнительной, так что споры по данной теме не утихают с тех самых пор, как в 2002 году она была включена в „Национальную разведывательную оценку“ по Ираку».

Между тем в политическом и разведывательном сообществе Вашингтона происходили странные события. В середине апреля один из старейших сотрудников ЦРУ Мэри Маккарти была уволена якобы за разглашение секретной информации журналистам. Мэри работала в аппарате генерального инспектора ЦРУ. По некоторым сведениям, после проверки на детекторе лжи и специального расследования ЦРУ было доказано, что Маккарти предоставила информацию для статьи Дайане Прист, журналистке, освещающей вопросы национальной безопасности (материал вышел в «Вашингтон пост» 2 ноября 2005 года). В публикации речь шла о том, что подозреваемые в террористической деятельности содержатся в секретных тюрьмах ЦРУ, в том числе в Восточной Европе. Увольнение Маккарти не имело прецедентов в истории ведомства: администрация Буша шла на крайние меры, беспощадно карая всех подозреваемых в утечках информации, имеющей отношение к национальной безопасности. Тогда же газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что Управление национальной безопасности без предварительных предписаний и разрешений прослушивает телефонные переговоры граждан. Администрация тут же принялась расследовать утечку информации о несанкционированной прослушке. Понимая всю абсурдность сложившейся ситуации, мы с Джо лишь качали головами: правительство отчаянно боролось с утечками, в то время как Карл Роув, виновный в разглашении моего имени прессе (а значит, в нарушении интересов государственной безопасности), до сих пор не был лишен допуска к секретной информации и продолжал как ни в чем не бывало каждый день ходить на службу в Белый дом.

По странному совпадению Джо работал вместе с Мэри Маккарти в Совете национальной безопасности при администрации Клинтона и знал ее как достойного человека и настоящего профессионала. Через несколько дней после ухода Мэри ее адвокат заявил, что его подзащитная не выдала никаких секретных сведений прессе и не являлась источником информации для статьи Прист. По его словам, причиной увольнения стали негласные связи Мэри с журналистами, нарушавшие ее обязательства конфиденциальности. Подумать только, ей оставалось всего десять дней до выхода на пенсию! Уволив сотрудника в таких обстоятельствах, директорат ЦРУ во главе с Портером Госсом дал всем понять, что жестоко накажет всякого, кто посмеет пренебречь правилами.

26 апреля 2006 года Карл Роув в пятый раз предстал перед большим жюри присяжных. Те, кто видел в нем злодея-политикана и главного лгуна Белого дома, с нетерпением ждали суда. Сможет ли Фицджеральд наконец расколоть этот крепкий орешек? В тот день мы с Джо были в Нью-Йорке. Нас пригласили на обед в шикарный ресторан «Майклс» на Манхэттене, излюбленное место встречи всех воротил издательского бизнеса, сферы пиар-услуг и развлекательной индустрии. На углу Пятьдесят пятой улицы и Пятой авеню мы остановились, не зная точно, куда идти дальше. Прохожие стали предлагать нам помощь, при этом нас одаривали улыбками, словами поддержки и добрыми пожеланиями. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась и увидела писателя Доминика Данна. Он улыбнулся, представился, галантно поцеловал мне руку и сказал, что искренне восхищен поступком Джо. В строгом черном костюме Данн выглядел весьма элегантно. Выяснилось, что писатель тоже направляется в «Майклс». В переполненном ресторане буквально за каждым столиком сидели знаменитости. Организаторы и гости вечера приветствовали нас, жали руки, поздравляли с победой. После стольких лет критики и гонений такое отношение особенно грело душу.

Ужин был организован Грейдоном Картером, редактором журнала «Вэнити фэйр», совместно с учредителями кинофестиваля «Трибека». В проведении гламурных мероприятий вроде этого «Вэнити фэйр» не было равных. Знаменитости купались в лучах собственной славы, вспышки фотокамер озаряли их лица, сигаретный дым витал в воздухе, на серебряных подносах пенились бокалы с шампанским. Когда в конце вечера я отправилась в гардероб за плащом, меня вдруг остановила незнакомая женщина — судя по безупречной прическе и макияжу, настоящая светская львица. Она отвела меня в сторонку и заговорщицким шепотом призналась, что в 2004 году голосовала за Буша, но теперь искренне об это сожалеет. «Я совершила ужасную ошибку», — покаялась она. Дама поправила меховую накидку, потом внимательно посмотрела на меня и пожала мне руку. «Желаю удачи вам и вашему мужу», — сказала она и удалилась.

Между тем время близилось к полуночи, а рано утром мы с Джо собирались вернуться в Вашингтон, где нас ждали дети и привычная жизнь. Усаживаясь в машину, которая должна была отвезти нас в отель, мы оба глубоко вздохнули. Я устроилась поудобнее на заднем сиденье и сняла тесные туфли на высоченных каблуках. Машина неслась по пустым улицам ночного Нью-Йорка, который всегда завораживал меня своей невероятной красотой. Когда мы остановились на светофоре у Рокфеллеровского центра, я случайно взглянула на здание студии Эн-би-си, опоясанное бегущей новостной строкой, и прочла: «Роув в пятый раз предстанет перед большим жюри по делу Валери Плейм».



5 мая мы пошли на родительское собрание в школу. Кое-как устроившись на детских стульчиках, мы внимательно слушали учителя, как вдруг у Джо зазвонил его «Блэкберри». Я с укором посмотрела на мужа — он взглянул на экран и поспешно убрал телефон в карман. Когда после собрания мы вышли из школы, Джо сообщил мне, что получил сообщение об отстранении Портера Госса от должности директора ЦРУ. Хотя на заседании в Овальном кабинете в присутствии президента Госс заявил, что «сам уступает это место своему преемнику», было ясно, что его заставили пойти на этот шаг. Как сообщила на следующий день передовица в «Вашингтон пост», «по сведениям высокопоставленных чиновников, Буш почти с самого начала разочаровался в Госсе и уже несколько месяцев назад принял решение заменить его на посту директора ЦРУ». 7 мая обозреватель Дэвид Игнатиус в своей аналитической статье отметил, что «Госс отстранен от должности президентом, который, вообще-то, практически никого не увольняет. Один этот факт доказывает, насколько катастрофическая ситуация сложилась в ЦРУ».

Таким образом, Джон Негропонте, директор Национальной разведки, стал единоличным правителем всей разведывательной империи. Учреждение этой должности Конгрессом годом раньше существенно сократило полномочия Госса, снизило престиж его статуса и ограничило возможность постоянного и прямого общения с президентом, что, в свою очередь, привело к дальнейшему ослаблению организации, которой управлял Госс. Он и его помощники из руководящего аппарата разведки пытались реформировать ЦРУ, но не смогли обеспечить эффективного и четкого взаимодействия на всех уровнях и в результате потерпели фиаско. Пришло время подводить итоги. По сведениям «Вашингтон пост», за период пребывания Госса на посту директора ЦРУ только секретная служба лишилась одного директора, двух заместителей директора и по крайней мере десятка начальников отделов, шефов резидентуры и глав подразделений, многие из которых, как Госс сам признавал, владели редкими языками и обладали весьма ценным опытом. С тех пор как Госс возглавил ЦРУ, в Антитеррористическом центре трижды сменилось руководство. На бывшего директора со всех сторон посыпались упреки и обвинения в ошибках, совершенных за прошедшие полтора года. Впрочем, с самого начала было ясно, что этот человек совсем не подходит на должность директора ЦРУ. От засилия бюрократии Контору могла спасти модернизация, осуществить которую было бы по плечу лишь настоящему лидеру высокого ранга с безупречной репутацией. Госс таковым не являлся, и потому ему пришлось уйти. Лично я об этом ничуть не сожалела.

Внезапный уход Госса привлек внимание к тому факту, который давно тревожил разведывательное сообщество: реорганизация, рекомендованная Комиссией по расследованию терактов 11 сентября с целью упрочения связей между ведомствами, окончилась провалом. Помню, как в начале 2005 года всех сотрудников Отдела по борьбе с распространением оружия массового уничтожения собрали в зале, чтобы объявить об учреждении должности директора Национальной разведки (ДНР). Наше руководство тогда обещало, что эта мера не создаст лишних бюрократических препон, коих и так уже, как все признавали, имелось предостаточно. Ветераны, повидавшие за долгие годы службы немало преобразований разведведомств, были настроены пессимистично, но воздерживались от публичных высказываний. Согласно структурной схеме, ДНР управлял шестнадцатью разведывательными подразделениями. В апреле 2006 года бюджет ведомства Негропонте составил почти миллиард долларов, при этом никто толком не знал, чем именно занимаются полторы тысячи его подчиненных, временно разместившиеся на базе ВВС «Боллинг» в Вашингтоне. На сайте ДНР говорится, что его основное предназначение состоит в «объединении усилий лучших специалистов современной разведки с целью защиты жизни и интересов американцев и продвижения американских ценностей для обеспечения демократии, культурного многообразия и научного и технического прогресса».

В отличие от нового ведомства, ЦРУ имело авторитет, освященный временем: оно было основано после трагедии в Пёрл-Харборе, чтобы не допустить ее повторения. В очерке под редакцией главы Отдела истории ЦРУ Майкла Уорнера, составленном в 2001 году по требованию президента Буша, говорилось, в частности, следующее: «В 1947 году, когда эхо взрывов Пёрл-Харбора еще не затихло, президент Гарри Труман и лидеры Конгресса приняли Закон о национальной безопасности. В результате расследования, проведенного за год до этого группой конгрессменов, был сделан вывод о том, что события в Пёрл-Харборе подтвердили необходимость единой силовой структуры для контроля над всей системой разведки с целью ее совершенствования. Президент и его соратники справедливо решили, что внезапной атаки вполне можно было избежать, если бы прежде удалось скоординировать деятельность руководящих чинов и сотрудников ведомств и наладить обмен разведывательной информацией между ними». Возможно, подобными соображениями Конгресс руководствовался и тогда, когда учреждал должность директора Национальной разведки с целью предотвратить террористические акты, подобные тем, что произошли 11 сентября. Вероятно, конгрессмены так торопились реализовать все рекомендации, содержавшиеся в отчете Комиссии по расследованию терактов, что не успели сообразить: несмотря на серьезные организационные проблемы, стоящие перед ЦРУ, создание очередной бюрократической надстройки не исправит ситуацию.



13 июня я проснулась и отправилась на кухню варить кофе. Яркое летнее солнце еще только-только показалось из-за горизонта. В голове крутились мысли об отметках детей в конце учебного года и о предстоящей поездке во Флориду к родителям. Проходя мимо гостиной, я увидела, что Джо говорит по телефону. Для деловых переговоров еще было рановато, и мне стало интересно, в чем дело. Уж не заболел ли кто из родни? Муж закончил разговор и пришел на кухню. По его виду я сразу поняла, что случилось что-то ужасное.

— Роув не будет осужден, — сказал Джо удивительно бесстрастным тоном.

Накануне Фицджеральд пообещал Роберту Ласкину, адвокату Роува, что его клиент не будет признан виновным ни по одной статье в связи с утечкой информации и разглашением моего имени. Вот так — практически ничем — закончились многие месяцы разбирательств, в течение которых за судьбой Роува с равным интересом наблюдали сторонники как Демократической, так и Республиканской партии. Всего за несколько дней до этого блогосфера полнилась слухами о том, что большое жюри передало обвинительный акт, скрепленный всеми необходимыми печатями, который вскоре будет доведен до сведения Роува, после чего он будет вынужден во всем признаться. Казалось невозможным поверить в то, что человек, которого пять раз вызывали на заседания суда присяжных и который рассказал о встречах с Робертом Новаком и Мэттом Купером за неделю до утечки информации, останется полностью безнаказанным.

Конечно, я была возмущена, но в нынешних обстоятельствах меня больше тревожил Джо. Ведь он искренне верил в то, что Роув понесет наказание, а тут вдруг такое разочарование! Мой муж — неисправимый оптимист, и это одна из причин, по которым я вышла за него. Он из тех парней, которые покупают всего один лотерейный билет и при этом считают, что 200 миллионов долларов непременно достанутся им. Джо всегда верит в лучшее и умеет заражать своей верой остальных. При этом его нельзя обвинить в наивности или в чрезмерном идеализме — просто у него позитивный взгляд на жизнь. Эта черта меня всегда привлекала. Сейчас на Джо было жалко смотреть: его вера в справедливость рушилась на глазах. В свете нынешних событий я не знала, как утешить мужа. Наша вера в честность и профессионализм Фицджеральда осталась непоколебимой, но, как и большинство граждан нашей страны, мы недоумевали, какие же показания Роува могли подтолкнуть прокурора к такому решению.

Как известно, беда никогда не приходит одна. Вскоре после грустных известий из зала суда мы получили письмо из Налогового управления с извещением об аудите наших налогов за 2004 год. Никто из нас прежде не сталкивался ни с чем подобным и не чаял столкнуться, так что мы не представляли, чего нам ждать. Я тут же связалась со специалистом по бухучету, который уже много лет ведал нашими налогами. Рич сказал, что понятия не имеет, что в нашей отчетности могло привлечь внимание аудиторов: там не было ни налоговых исков, ни сомнительных операций, ни чрезмерных доходов (за последнее я лично могла поручиться чем угодно). Никогда прежде я не страдала манией преследования, но после разговора с Ричем в голову полезли всякие глупости: даже вспомнились «черные списки» времен Никсона. Разве тогда президент не злоупотреблял полномочиями для того, чтобы науськивать аудиторов из Налогового управления на своих предполагаемых врагов? В служебной записке, датированной 1971 годом и адресованной какому-то бизнесмену-республиканцу, советник Белого дома Джон Дин объяснял необходимость составления такого рода списков следующим образом: «Описанные здесь меры позволяют максимально эффективно использовать власть для оказания давления на тех, кто открыто противостоит правительству. В общем и целом эти меры направлены на борьбу с нашими политическими врагами с помощью госаппарата». Потратив кучу времени на бумажную волокиту и две тысячи долларов на услуги специалиста по учету, после нескольких недель ожидания мы получили подтверждение от Налогового управления, что к нам нет никаких претензий. Наши финансовые дела оказались в полном порядке. Мои подозрения насчет того, что аудит был подстроен, косвенно подтвердились через несколько месяцев, когда мы узнали, что наш друг-журналист тоже получил извещение об аудите. Незадолго до этого вышла его книга, в которой он жестко критиковал администрацию Буша: видимо, за это ему и отомстили. Хотя кто его знает, — быть может, это всего лишь случайное совпадение.

Тогда же произошло еще одно необычное событие. Однажды в начале лета владелец озеленительной компании, услугами которой мы пользовались, обходил наш дом, осматривая насаждения. Вдруг Джон заметил кое-что странное. Я сидела за столом в кабинете на первом этаже и что-то писала, когда он постучал в окно и жестами предложил мне выйти на террасу. Я так и сделала. Джон снизу указывал на нечто у меня над головой. Я посмотрела вверх и увидела, что вместо нескольких огромных болтов, которыми верхняя терраса крепилась к дому, в стене зияли дыры. Причем болты явно выпали не сами по себе — иначе они бы лежали на земле, а так они необъяснимым образом исчезли. Терраса располагалась на высоте пятидесяти футов над землей, и, если бы при обрушении на ней или под ней находились люди, могла бы произойти трагедия. Вообще все это было очень странно: мы ремонтировали террасу всего год назад, причем работы выполняла довольно известная фирма, с которой мы сотрудничали постоянно. Я позвонила Джоэлу, главе той фирмы, и попросила его приехать. На следующий день он внимательно осмотрел несущие конструкции и болты и тоже сильно встревожился. Джоэл не рекомендовал нам выходить на террасу, пока ее не починят, и признался, что понятия не имеет, куда подевались злополучные болты. Все его рабочие очень опытные: они никак не могли забыть про такие важные детали. Тогда я не на шутку перепугалась. Как в том анекдоте: «Может, я и параноик, но не факт, что меня в самом деле не преследуют».



Джо и я долгое время собирались подать гражданский иск против Чейни, Либби, Роува и прочих, причастных к утечке. Еще в конце 2003 года Джо неоднократно предлагал обратиться в суд, но при этом я каждый раз начинала психовать. Тогда я еще не смирилась с оглаской и была слишком расстроена, чтобы как следует обдумать возможные последствия подачи иска. Какое-то время у нас с Джо из-за этого были несколько натянутые отношения. Но, оказавшись в центре общественного внимания и осознав, что с прежней жизнью покончено, я начала подсчитывать ущерб, нанесенный теми, кто с легкостью разгласил мой секретный статус и пытался оклеветать Джо: репутация моего мужа оказалась безнадежно испорчена, его консалтинговый бизнес разорился, моя карьера пошла прахом, мы фактически лишились права на частную жизнь, наша безопасность находилась под угрозой, мы испытывали постоянный стресс, что не могло не сказываться на здоровье, а наши дети устали оттого, что их родители без конца с кем-то воюют. Разумеется, иск вряд ли решил бы все проблемы, но, возможно, он хотя бы отчасти компенсировал наши потери. Постепенно я начала все чаще над этим задумываться.

Наконец весной 2006 года я решилась обсудить с мужем перспективу обращения в гражданский суд. Прежде всего мы попытались разобраться, ради чего затеваем эту тяжбу. После некоторых раздумий мы остановились на трех основных причинах. Во-первых, нам хотелось понять, как ложные сведения о закупках урана Ираком в Нигере попали к президенту, — почему те злополучные шестнадцать слов оказались включены в его речь «О положении в стране». Во-вторых, мы хотели привлечь правительственных чиновников к правовой и конституционной ответственности. В-третьих, мы надеялись, что наш прецедент напомнит государственным служащим о том, что закон для всех един. Мы отдавали себе отчет в том, что приспешники правых будут продолжать нападать на нас, пока им это сходит с рук. Со школьных лет я знала, что лучший способ усмирить любого драчуна — это дать ему сдачи. В проправительственных кругах было сделано все возможное, чтобы исказить историю Уотергейта. То, что произошло с нами, тоже могло быть намеренно предано забвению. Или, что еще хуже, в результате подтасовки фактов вина за случившееся была бы возложена на нас. Наши опасения вскоре подтвердились: в сентябре 2006 года редактор газеты «Вашингтон пост» обвинил Джо в утечке информации.

Именно тогда — задолго до ноябрьских промежуточных выборов, в результате которых демократы получили большинство мест в обеих палатах Конгресса, — мы поняли, что президент намерен помиловать Либби, прежде чем дело будет передано в суд. Подав гражданский иск, мы бы использовали последнюю возможность привлечь внимание общественности к преступлениям представителей администрации. Времени на раздумья у нас практически не оставалось, ведь преступления, о совершении которых мы собирались заявить, имели ограниченный срок давности — три года. Этот срок истекал 14 июля 2006 года. Мы намеревались выдвинуть обвинения по следующим статьям: нарушение права на свободу слова, гарантированного Первой поправкой к Конституции, нарушение права на равенство всех перед законом, гарантированное Пятой поправкой к Конституции, нарушение нашего права на частную жизнь и собственность, сговор с целью лишения гражданских прав, пренебрежение долгом защиты гражданских прав, разглашение частной информации и сговор гражданских лиц.


Сокрушаться по поводу оправдания Роува было бессмысленно — пришло время действовать. Наши юристы обдумывали последние детали: анализировали факты, пересматривали формулировки исковых документов, стараясь придать им максимальную четкость и обоснованность для создания правового прецедента. Ведь нам предстояло выступить с обвинением в адрес самого вице-президента Чейни, а также советников президента, Карла Роува и Скутера Либби, и, наверное, еще десятка лиц, причастных к делу. На начальном этапе мы не стали составлять их полный список, что, как выяснилось, было очень мудро с нашей стороны, потому что в дальнейшем журналисты и следователи постоянно вносили в перечень обвиняемых все новые имена. Мы понимали, сколь высоки ставки в нашем деле, и потому старались учесть все нюансы. Любая ошибка могла обернуться полным провалом. Нас несколько утешало лишь то, что впервые за три года нам предстояло не защищаться, а обвинять: дичь и охотники поменялись ролями.

К 14 июля причудливая юридическая мозаика из тысяч пересмотренных документов наконец сложилась — и в этот день, типично жаркий и влажный для Вашингтона, жребий был брошен. Соблюдя все необходимые формальности, мы подали иск накануне вечером. На следующий день была назначена пресс-конференция в Национальном клубе печати, в центре Вашингтона. Там мы собирались заявить о своем решении и объяснить, что мы предпринимаем и почему. Нас встретила шумная толпа журналистов и фотографов. Джо выступил перед ними с короткой речью. Потом настала моя очередь говорить. Во рту у меня пересохло, ноги подкашивались. Это было мое первое публичное заявление с тех пор, как Роберт Новак рассказал обо мне в своей статье.

Я горжусь, что служила в ЦРУ и тем самым приносила пользу своему государству. Я и мои коллеги по Управлению всегда верили в то, что мы под защитой правительства. Тот факт, что представители нынешней администрации пренебрегли своей ответственностью и растоптали нашу веру, глубоко потряс всех настоящих патриотов нашей страны. Я и мой муж подали заявление в суд — это решение далось нам нелегко, но мы осознали его необходимость. Мы хотим, чтобы те, кто совершил этот безответственный поступок и нанес нам и всей стране столь серьезный ущерб, ответили за свое постыдное поведение и рассказали о его мотивах в суде.



Все знают, что судебные издержки весьма значительны. Наша семья никогда не отличалась состоятельностью, а последние три года едва не привели нас к банкротству. Чтобы оплачивать расходы, связанные с организацией слушаний, мы учредили целевой фонд и стали собирать добровольные взносы. Тогда же начал работу интернет-сайт wilsonsupport.org, где все желающие могли ознакомиться с ходом дела и перечислить пожертвования. Мы с Джо понимали, что в результате разбирательства нам не достанется ни цента, впрочем, обогащение таким способом и не входило в наши планы. Мы решили, что, если по решению суда нам будет выплачена хоть какая-нибудь компенсация, мы используем ее на уплату оставшихся судебных издержек, а остатки внесем на счет нашего целевого фонда, чтобы затем распределить эти средства между благотворительными организациями, которые борются за соблюдение прав, гарантированных Первой поправкой, и обеспечивают защиту разоблачителей такого рода нарушений от возмездия и незаслуженного наказания.

Мы знали, что даже в случае победы нам вряд ли можно надеяться на вынесение сурового приговора нашим врагам и на возмещение убытков. В лучшем случае нам посчастливилось бы услышать показания обвиняемых под присягой относительно происшедших событий и их причин — и даже на это сложно было рассчитывать из-за многочисленных юридических препон, самой главной среди которых являлась абсолютная неподсудность вице-президента. Мы отдавали себе отчет в том, что наш гражданский иск, скорее всего, будет годами передаваться из одной судебной инстанции в другую и все это время нам придется помнить о той злополучной огласке и ее последствиях, вместо того чтобы позабыть о прошлом и спокойно жить дальше. Несмотря ни на что, мы решились на этот шаг, считая его единственно верным.

Вскоре после подачи иска мы с мужем примкнули к внепартийной некоммерческой группе наблюдателей, которые называли себя «Граждане за ответственность и этику в Вашингтоне». Организацию возглавляла Мелани Слоан, блестящий юрист и очень смелый человек. Она и ее помощники ставили своей целью «выявление среди государственных служащих тех, кто готов жертвовать всеобщим благом ради сиюминутных интересов, и помощь гражданам Америки в организации судебных разбирательств против таких личностей с целью информирования общества о том, что они недостойны доверия». Мы очень обрадовались, когда эта организация взялась за наше дело, причем абсолютно бесплатно. Теперь наше будущее было в надежных руках.

Однажды вечером в конце августа 2006 года мне позвонил Дэвид Корн. Три года назад Дэвид первым среди журналистов заявил, что, разгласив мое имя, организаторы утечки информации совершили уголовное преступление, нарушив Закон о защите персональных данных сотрудников разведки. Оказалось, что на днях должна выйти его книга «Спесь: неизвестная история войны в Ираке — история пропаганды, просчетов и подкупов», написанная в соавторстве с Майклом Исикоффом, коллегой Дэвида. В связи с этим журналист хотел предупредить меня о сенсационной информации, которую они включили в эту книгу: им удалось выяснить, что инициатором утечки был Ричард Армитидж, поделившийся информацией с Бобом Вудвордом, который брал у него интервью для своей будущей книги «План атаки» в середине 2003 года. По словам журналиста, его источник [Армитадж] упомянул Валери Уилсон «вскользь и как бы невзначай». «Просто поделился со мной сплетней», — позднее прокомментировал Вудворд.

8 июля 2003 года в интервью Роберту Новаку Армитадж продолжил «сплетничать», и это как раз после того, как статья Джо была опубликована в «Нью-Йорк таймс», и перед тем, как вышла статья Новака. В книге Дэвида Корна и Майкла Исикоффа «Спесь» ситуация утечки описана следующим образом:

«Новак спросил: зачем они вообще послали туда Джо Уилсона? В ответ Армитидж поделился с репортером сенсационной информацией, которая имела секретный статус в соответствии с требованиями Управления разведки и исследований: сообщил, что жена Уилсона — сотрудник отдела ЦРУ по мониторингу распространения оружия массового уничтожения и что именно она рекомендовала мужа для поездки в Нигер. О том же самом Армитадж ранее рассказал Вудворду».



Выслушав Дэвида, я начала лихорадочно соображать, как его сведения отразятся на нашем деле и насколько они изменят историю событий, происходивших в июне-июле 2003 года. Я поблагодарила Корна за звонок и повесила трубку. Было ясно, что крайне правые постараются исказить эту информацию и использовать ее для того, чтобы в очередной раз оклеветать нас. Ситуация еще более осложнится, если их сторону примут официальные СМИ.

Буквально через несколько дней после выхода книги «Спесь», где говорилось о настоящем виновнике утечки, правые принялись с пеной у рта доказывать, что никакого «заговора» против Джо Уилсона не было, вопреки его заявлению и мнению специального прокурора. Разумеется, наши враги не могли не воспользоваться представившейся возможностью изобразить Армитиджа этаким наивным сплетником, который даже не принадлежал к клике неоконов, ратовавших за объявление войны Ираку. Стало быть, наше разбирательство не имело под собой никаких оснований. 1 сентября я открыла «Вашингтон пост» и обнаружила там редакционную статью под названием «Конец дела».

Похоже, что одно из самых сенсационных обвинений, которые когда-либо были выдвинуты против администрации Буша, в связи с разглашением имени госпожи Плейм, якобы имевшем целью разрушить ее карьеру и отомстить ее мужу, оказалось лишь фикцией. Летом 2003 года, после того как мистер Уилсон выступил с соответствующим заявлением, дело получило широкий общественный резонанс. Для его расследования был назначен специальный прокурор, который в течение долгого времени продолжал разбирательство, не считаясь с финансовыми и временными затратами. В результате против начальника аппарата вице-президента Чейни и И. Льюиса Скутера Либби были выдвинуты обвинения в лжесвидетельстве. Всего этого не произошло бы, если бы об интервью мистера Армитиджа стало известно тремя годами ранее… В нынешних обстоятельствах вполне очевидно, что больше всего в крахе карьеры Валери Плейм виноват ее муж. Ведь именно мистер Уилсон поднял всю эту шумиху, заявив (как выясняется, без всяких на то оснований), будто он опроверг информацию о закупках Ираком урана в Нигере и передал свой отчет на рассмотрение высшим государственным чиновникам. Вообще-то, ему стоило ожидать, что и членов правительства, и журналистов вроде Новака может заинтересовать, почему такая миссия была возложена на какого-то отставного дипломата. Ответ очевиден: всё благодаря его жене. Мистер Уилсон предпочел не брать ответственность на себя и обвинил во всем ближайших соратников президента Буша, которые якобы организовали против него заговор. Жаль, что многие всерьез поверили его нелепым заявлениям.



Прочитав статью, я пришла в ярость. До меня вдруг дошло, каково приходилось людям в Советском Союзе, где единственным источником новостей была газета «Правда», орудие правительственной пропаганды. Конечно, редакционные статьи нередко бывают спорными, но ведь они не должны противоречить фактам. Обнародованная в «Вашингтон пост» информация о том, что Джо повинен в крахе моей карьеры и что его отчет по Нигеру содержал неверные сведения, была заведомо ложной. Поездка моего мужа в Нигер никоим образом не угрожала надежности моего прикрытия, а те, кто утверждал противоположное, не имели ни малейшего представления о том, как работают наши секретные службы. Вопиющее невежество демонстрировал автор и еще в одном фрагменте статьи: «…мистер Уилсон поднял всю эту шумиху, заявив (как выясняется, без всяких на то оснований), будто он опроверг информацию о закупках Ираком урана в Нигере…» Тут редакция «Вашингтон пост» явно противоречила самой себе: за последние три года в новостном разделе газеты регулярно публиковались статьи, подтверждавшие необоснованность призывов правительства к войне в Ираке, и, что примечательно, даже этот номер издания не был исключением. Не говоря уже о том, что представители администрации президента сами признали ошибочность тех злополучных «шестнадцати слов», прозвучавших в речи «О положении в стране» в 2003 году. Как после этого члены редакционной коллегии в принципе могли написать такое? Когда впоследствии я узнала, что автором статьи был Фред Хиатт, всеми уважаемый журналист, много лет проработавший зарубежным корреспондентом «Вашингтон пост», я расстроилась еще сильнее. Хотя в свое время Хиатт написал передовицу в поддержку военной кампании в Ираке, в целом его журналистская репутация казалась безупречной. Однако в этой статье он до неузнаваемости исказил очевидные факты.

За последние несколько лет Джо не раз порывался прекратить подписку на «Вашингтон пост», но мне обычно удавалось переубедить его, ведь в этой газете все-таки было кое-что полезное, например: программа телевидения, местные новости, объявления о спектаклях и концертах и все такое. На этот раз мое терпение лопнуло, и я пошла на крайние меры, не дожидаясь, пока это сделает Джо. Утром я позвонила в редакцию и аннулировала подписку, сказав, что если уж редакторы не удосуживаются читать новостную рубрику собственной газеты, то я и подавно не собираюсь этого делать. В результате мне немного полегчало. Видимо, давно стоило решиться на этот поступок.

К моему разочарованию, в течение еще нескольких дней газета продолжала приходить, и у меня не хватало силы воли выбросить ее в мусорное ведро. В выпуске от 7 сентября я прочла статью Дэвида Бродера, в праведном гневе отстаивавшего репутацию Карла Роува, которого пресса очернила якобы абсолютно безосновательно. Автор выступил с критикой в адрес Сидни Блументаля, Джо Конасона, специального прокурора Фицджеральда и многих других, в том числе Джо, за то, что они огульно обвинили Роува в причастности к огласке. Более того, в конце статьи Бродер призывал «журналистов и всех прочих принести извинения несправедливо оклеветанному человеку». За участие в деле Уилсонов досталось и Фицджеральду. Его пытались выставить этаким самодуром, который, с самого начала зная об интервью Армитаджа (а он не мог о них не знать), все-таки продолжал судебное разбирательство. Зачем, спрашивается? В одной из статей «Нью-Йорк таймс» от 2 сентября отмечалось, что «вопрос по поводу правомерности действий прокурора Фицджеральда, несмотря ни на что продолжавшего расследование предполагаемого преступления, стал предметом широкой дискуссии, развернувшейся на первых страницах прессы, а также в юридических и политических кругах».

Однако факт оставался фактом: сотрудники ФБР знали о роли Армитаджа в этом деле с октября 2003 года. Фицджеральд был назначен специальным прокурором в конце декабря 2003 года. В это время расследование ФБР продолжалось, потому что агенты имели все основания полагать, что Либби и Роув им лгут. У ФБР были серьезные причины считать, что к этому делу причастны не только Новак и Армитадж. 28 сентября 2003 года газета «Вашингтон пост» писала: «Вчера высокопоставленный представитель администрации сообщил, что, прежде чем секретная информация появилась в статье Новака, двое чиновников из Белого дома передали подробные сведения о жене Уилсона по крайней мере шести вашингтонским журналистам. „Разумеется, политики пошли на это из мести“ — так источник прокомментировал причины утечки». Как остроумно заметила в своем блоге Марси Уилер, пишущая под ником «emptywheel», «иными словами, признание Армитаджа не ответило на вопросы, стоявшие перед следователями ФБР, и, уж конечно, ничего не прояснило для ЦРУ». Даже самые опытные журналисты оказались не способны понять (и тем более написать), что слова Армитиджа вовсе не исключают реальной возможности «заговора» Белого дома против Джо с целью оклеветать его и таким образом скомпрометировать достоверность представленного им отчета о ситуации в Нигере. Возможно, Армитадж на самом деле разгласил секретную информацию без всякой задней мысли, хотя, занимая столь высокую должность, ему, вообще-то, стоило бы знать, кому и что следует и не следует говорить. В интервью Си-би-эс он сказал: «Мне ужасно жаль, что так вышло. Я очень переживаю из-за того, что подвел президента, госсекретаря, свой департамент, свою семью, а также мистера и миссис Уилсон». Армитадж, быть может, посчитал, что его извинений нам будет достаточно, но мы решили, что нанесенный нам ущерб слишком велик. С нашего согласия юристы добавили Ричарда Армитиджа в список обвиняемых по делу.



В книге Дэвида Корна «Спесь» упоминался еще один интересный факт, который, однако, не вызвал такого общественного резонанса, как интервью Армитиджа. В первоначальной версии служебной записки о командировке в Нигер, составленной по просьбе Марка Гроссмана, заместителя госсекретаря, сотрудниками Управления разведки и исследований для Скутера Либби, содержалась информация о том, что заседание в штаб-квартире ЦРУ было организовано мной с целью отправить Джо в Нигер. Эта версия, хотя и играла на руку администрации, громогласно обвинявшей меня в «семейственности», была элементарной ложью. Дуг Рон, занимавший в УРИ должность аналитика по вопросам Африки, прибыл на заседание, которое проходило в штаб-квартире ЦРУ в феврале, со значительным опозданием, а потому не мог ничего знать наверняка о моей роли в этом мероприятии (к тому же я ушла оттуда сразу после того, как Джо всем представили и он выступил с короткой речью). Служебная записка составлялась в июне 2003 года, к тому времени Рон уже сменил работу и стал генеральным консулом в городе Карачи, в Пакистане. Поэтому документ для Гроссмана составлял другой аналитик, Нейл Сильвер, на основе записей Рона. В связи с этим Дэвид Корн в своей книге писал:

«В служебной записке Гроссману, составленной по просьбе Либби, Сильвер утверждает, что заседание в ЦРУ „было организовано“ Валери Уилсон, которую он называет „менеджером Отдела ЦРУ по борьбе с распространением оружия массового уничтожения“. Сильвер не обратил внимания на то, что в записях Рона присутствовала несколько другая формулировка: заседание не „было организовано“, а, „по-видимому, могло быть организовано“ Валери Уилсон. Впрочем, вряд ли Сильвер нарочно переиначил исходный текст — он просто не мог предвидеть последствий такой трактовки. Однако в результате неуверенное предположение Рона стало выступать как истина в последней инстанции. А в руках интриганов из Белого дома эта сомнительная „истина“ превратилась в мощное оружие политической борьбы».



Помимо ложного утверждения о том, что якобы я являлась организатором совещания в штаб-квартире ЦРУ, в служебной записке Управления разведки и исследований также описывались кое-какие подробности командировки Джо в Нигер. В частности, там говорилось: «Судя по имеющейся у нас информации, роль Джо Уилсона в расследовании нигерийско-иракской урановой сделки была чисто формальной… Он ознакомился с планами командировки и заявил, что поедет, только если Госдепартамент сочтет это целесообразным». Далее в записке говорилось: «Руководство операцией было поручено двум аналитикам, специалистам по оружию массового уничтожения… Сотрудники УРИ довели до их сведения, что у посольства в стране достаточно неплохие связи, а посол — доверенное лицо самого президента Мамаду Танья». В начале сентября все газеты только об этом и писали.



Между тем я закончила черновой вариант своей книги. Летом я работала над ней каждый день: начинала рано утром, когда Джо отвозил детей в лагерь, и заканчивала после полудня, когда приходило время их забирать. К моему вящему удивлению, писать мне понравилось: особенно интересно оказалось анализировать события, которые в свое время промелькнули слишком быстро, так что сразу я не успела в них толком разобраться.

При поступлении на работу в Контору я, как и все, подписывала соглашение о конфиденциальности, в соответствии с которым мне полагалось предварительно представить любые сочинения, предназначенные для открытой печати, на рассмотрение Комиссии ЦРУ по надзору за публикациями, чтобы секретная информация случайно не стала достоянием общественности, поставив под угрозу национальную безопасность. Разумеется, в этом был определенный смысл. К тому времени я уже имела опыт взаимодействия с этой Комиссией. Весной я получила от них два письма со строгим напоминанием о моих обязательствах перед ЦРУ в соответствии с подписанным мной соглашением о неразглашении конфиденциальной информации. Скорее всего, эти послания были направлены мне в связи с тем, что в мае 2006 года многие средства массовой информации сообщили о том, что я подписала контракт с издательством и работаю над книгой. Я немедленно заверила Комиссию, что, безусловно, согласна сотрудничать с ними и действовать в соответствии со всеми инструкциями ЦРУ по работе с секретной информацией. Мне хотелось рассказать читателям о том, как я поступила на работу в ЦРУ в качестве ХХХХХХХХХХХХХХХХХ, как служила своей стране и как была вынуждена уволиться, оказавшись в центре общественного внимания в результате утечки информации и разглашения моего имени в прессе. Летом я вела переписку с представителями Комиссии ЦРУ по надзору за публикациями и несколько раз созванивалась с ними. В конце концов мы договорились, что я буду отправлять на их рассмотрение фрагменты по три-четыре главы, продолжая работать над остальной книгой. Издательство «Саймон энд Шустер» такие условия тоже устраивали, потому что при этом сроки рецензирования книги Комиссией сокращались и можно было надеяться на ее скорую публикацию. Однако в середине лета Комиссия пересмотрела свое решение и обязала меня представить рукопись целиком. В их письме, в частности, говорилось следующее:

Вы, возможно, согласитесь, что смысл последующих фрагментов вашей книги может прямо или косвенно влиять на смысл предыдущих и это должно учитываться при рецензировании. Кроме того, работая над черновиком, вы можете захотеть внести изменения в начальные главы. Чтобы не пересматривать текст несколько раз, мы просим представить его полный и окончательный вариант, после чего мы официально приступим к рецензированию.



Меня немного ошеломил такой поворот событий, но я хотела во что бы то ни стало соблюсти все требования ЦРУ. Теперь я должна была писать как можно быстрее, чтобы представить полную рукопись на рассмотрение Комиссии к концу лета. Так начался один из самых сложных периодов моей жизни: нам предстояло пережить очередное предательство со стороны правительства, которому я честно служила в течение ХХХХХХХХХХ.





Глава 15

Приключения Алисы в Стране Чудес




Я была не настолько наивна, чтобы полагать, будто бывшему сотруднику ЦРУ беспрепятственно позволят издать собственную книгу. Процесс обязательного цензурования грозил затянуться до бесконечности, и вовсе не факт, что в результате мне дали бы разрешение на издание. Если учесть мою злополучную популярность и политическую подоплеку нашего дела, рецензирование моей книги могло занять гораздо больше времени, чем обычно. Одним словом, я изначально готовилась к худшему. На Комиссию по надзору за публикациями (КНП) ЦРУ возлагались основные полномочия по предотвращению разглашения секретной информации. Закономерным образом представления о секретности у членов этой Комиссии и авторов часто не совпадали, в результате чего у сторон возникали разногласия. Однако я всегда была глубоко убеждена в важности соблюдения конфиденциальности для обеспечения национальной безопасности и верила в компетентность Комиссии, а потому собиралась беспрекословно выполнить все требования.

До начала эпопеи с рецензированием книги я подозревала о возможных проблемах, но все-таки верила в лучшее. На моей памяти только за последние десять лет ЦРУ дало разрешение на публикацию по меньшей мере двадцати книг, написанных бывшими сотрудниками. Среди них были даже мемуары отставных оперативных агентов, содержавшие довольно подробную информацию о секретной системе подготовки кадров на «Ферме». Например, прочитав книгу Линдси Моран «Срывая маску», которая вышла в 2004 году, я даже, помнится, была удивлена степенью свободы, предоставленной автору. В некоторых других книгах, написанных бывшими разведаналитиками (например, «Имперская спесь» Майкла Шойера, которая тоже увидела свет в 2004 году), довольно открыто выражалось недовольство политикой администрации в области борьбы с терроризмом. Впрочем, когда речь зашла об издании моих мемуаров, стало ясно, что лично мне надеяться особо не на что.