Игра без правил. Как я была секретным агентом и как меня предал Белый дом

Накануне окончания прений Виктория Тенсинг, сотрудник Министерства юстиции при Рейгане, написала довольно абсурдную статью под названием «Разбирательство по ошибке»,[54] которая была опубликована в «Вашингтон пост». В качестве одного из составителей Закона о защите персональных данных сотрудников разведки миссис Тенсинг то и дело выступала в различных телепередачах как главный эксперт по вопросам, связанным с утечкой информации. (Разумеется, в материале «Вашингтон пост» не говорилось о давних дружеских отношениях, связывавших Тенсинг и ее мужа и партнера по юридической фирме Джо Ди Генова с Робертом Новаком.) В статье, которая иллюстрировалась фотографиями Фицджеральда и Джо в профиль и анфас, как для уголовного дела, Виктория Тенсинг обвиняла Фицджеральда в том, что он «с момента своего назначения пренебрегал фактом отсутствия основания для проведения уголовного разбирательства». Автор также утверждала, что ЦРУ инициировало стандартную процедуру расследования лишь для того, чтобы оправдать себя и свалить вину на кого-нибудь еще. А Джо якобы «нарочно дезинформировал общественность о причинах своей поездки в Нигер, об обстоятельствах представления отчета по ее результатам в марте 2003 года и о работе жены в ЦРУ лишь для того, чтобы написать об этом книгу, по которой затем можно было бы снять фильм». В довершение всего Виктория Тенсинг заявляла: «Плейм не работала под прикрытием. Она служила в штаб-квартире ЦРУ и не участвовала ни в каких международных операциях в течение пяти лет до появления статьи Новака».

По-видимому, миссис Тенсинг не слишком внимательно следила за ходом дела, иначе она знала бы, что все ее аргументы давным-давно опровергнуты показаниями свидетелей и представленными в суде документами. Насчет отсутствия у меня прикрытия она тоже глубоко заблуждалась. Да и как Виктория вообще могла судить о моем статусе? Ведь она сама никогда не работала в ЦРУ. Все тирады этого горе-эксперта свидетельствовали лишь об одном: о том, насколько сложно наказать того, кто нарушил закон, разгласив имя секретного агента. Сам факт, что я работала в штаб-квартире ЦРУ ХХХХХХХХХХХХХХ до утечки, вовсе не означает, что я (как и все прочие оперативные сотрудники, которые числятся в штате штаб-квартиры) никогда не выезжала на задания за рубеж. В разведывательном ремесле есть свои хитрости: поддельные паспорта, парики, грим и много всего другого, без чего невозможны секретные операции. Известно, что генерал остается генералом, даже когда несет службу не на поле боя, а в Пентагоне. А значит, и оперативный сотрудник сохраняет свой статус вне зависимости от местонахождения.



20 февраля Фицджеральд и его помощник Питер Зайденберг в итоговом выступлении еще раз подробно и убедительно доказали, что Либби умышленно лгал большому жюри и агентам ФБР во время расследования дела об утечке. Прокурор также заявил, что не один Либби должен нести ответственность за совершенное преступление: «Тучи нависли над вице-президентом… Тучи нависли над Белым домом. И эту грозу спровоцировали не мы. Бури не миновать, потому что обвиняемый препятствовал совершению правосудия. Не следует притворяться, будто мы не видим этих туч». Фицджеральд предположил, что вице-президент был, как минимум, заранее осведомлен об утечке информации.

Речь Теодора Уэллса, адвоката Либби, сильно отличалась от спокойного и размеренного выступления прокурора. Защитника захлестывали эмоции, он метался туда-сюда по комнате и то срывался на крик, то переходил на шепот, демонстрируя актерское мастерство, достойное опытного проповедника-баптиста. Как написала блогер Джейн Хэмшер, «Уэллс напоминал бывалого торговца подержанными автомобилями, который всеми силами пытается впарить клиенту развалюху, но при этом сам явно не верит в то, что говорит». В конце речи адвокат воззвал к жалости присяжных: «Помните, что у моего подзащитного есть жена и двое детей. Он хороший человек. Весь этот месяц я старался защищать его. Сейчас я препоручаю его вам. Прошу, будьте милосердны». И тут, к всеобщему удивлению, Уэллс вдруг пустил слезу.

Настала очередь Фицджеральда. Он вскочил и, вопреки своей обычной выдержанной манере, закричал: «Ну и дурдом!» Как писали блогеры FDL, «он рвал и метал, он сыпал фактами и аргументами с такой скоростью, что стенографист едва успевал за ним записывать; он настолько досконально знал материалы дела, что на память воспроизводил многозначные номера документов, на которые ссылался в своей речи, — его напор обескураживал». Сразу после этого дело было передано присяжным, от которых теперь требовалось окончательное решение: виновен Либби или нет.

Несмотря на то что явное преимущество в этом процессе было на стороне прокурора, я по-прежнему не верила, что присяжные вынесут обвинительный вердикт. Мне вспоминалось дело О. Дж. Симпсона, которое рассматривалось в 1995 году: несмотря на все прямые и косвенные улики, однозначно доказывавшие, что подсудимый убил свою бывшую жену Николь Браун Симпсон, жюри по расовым соображениям разделилось во мнениях и оправдало бывшую звезду футбола. Я боялась думать о том, как мы с Джо будем жить дальше, если Либби все-таки оправдают по всем статьям. Нам казалось особенно важным, чтобы его обвинили в препятствовании осуществлению правосудия, потому что в этом случае стало бы ясно, почему изначально никто не был обвинен в нарушении Закона о защите персональных данных сотрудников разведки.

Всем известно, что, когда ждешь чего-нибудь, время тянется бесконечно. Через несколько дней, 26 февраля, прошел слух, что судебный процесс может быть вообще аннулирован из-за допущенного нарушения: несмотря на все предупреждения, кто-то из присяжных на выходных прочел или посмотрел по телевидению что-то о рассматриваемом деле. Однако судья решил не прекращать разбирательство после трех дней дискуссий, и присяжные — за вычетом одного человека — продолжили совещаться. Опасность миновала — мы вздохнули с облегчением и стали ждать дальше. Оставалось утешаться лишь тем, что в нынешних обстоятельствах мы все равно можем спать спокойнее, чем Либби и Чейни.

Наконец во вторник 6 марта, после полутора недель обсуждения, присяжные пришли к единому решению. Вердикт должны были огласить в двенадцать часов. Стоял морозный солнечный день. Джо договорился с кем-то встретиться за ланчем, поэтому я сидела дома одна. В назначенное время я включила телевизор. Сказать, что в тот момент я очень переживала, — значит ничего не сказать: меня буквально трясло, так что мне удалось размешать сахар в чашке кофе, только взявшись за ложку обеими руками. На каком-то кабельном канале корреспондент, стоя перед зданием суда, быстро перечислял статьи обвинения и вердикты, вынесенные по ним, — я вжалась в кресло и замерла: по первому пункту — за препятствование осуществлению правосудия — «виновен», по второму пункту — за лжесвидетельство под присягой — «виновен», по третьему пункту — за сообщение ложных сведений — «не виновен», по четвертому пункту — за лжесвидетельство под присягой — «виновен» и по пятому пункту — за сообщение ложных сведений — «виновен». Я расплакалась от радости и тут же бросилась звонить Джо. Я думала, он тоже смотрел новости в каком-нибудь ресторане, но когда муж взял трубку и отрывисто спросил: «Ну как?» — я поняла, что он еще не в курсе событий. Я сообщила ему о решении суда, изо всех сил стараясь не терять самообладание. Джо ответил кратко: «Слава богу! Главное, что Либби обвинили в препятствовании правосудию». И повесил трубку. Я знала, что теперь остаток дня журналисты будут изводить его просьбами дать интервью. Мне же судьба подарила возможность побыть наедине с собой несколько минут, чтобы собраться с силами и осознать то, что случилось. Потом, разумеется, наш домашний телефон тоже начал звонить как сумасшедший. В газетах я прочла, что Либби воспринял приговор стоически, а его жена разрыдалась прямо в зале суда. В сложившейся печальной ситуации несколько утешал лишь тот факт, что наша судебная система, несмотря ни на что, на этот раз сработала надлежащим образом.

Либби и его адвокаты вышли из здания суда. Яркое зимнее солнце осветило их хмурые лица, по которым сразу все было ясно. Уэллс сообщил журналистам, что не согласен с вынесенным вердиктом и будет ходатайствовать о пересмотре дела, а если ходатайство отклонят, он подаст апелляцию. Один из присяжных, бывший репортер «Вашингтон пост» Дэнис Коллинз, тоже выступил с комментарием по поводу происшедшего. Он сказал, что решение по этому делу «далось коллегии заседателей нелегко», поскольку в случившееся с Либби вообще сложно поверить. «Я вовсе не имею в виду, что не считаю его виновным по перечисленным статьям, но, мне кажется, он просто оказался крайним…» — поделился своими соображениями Коллинз. Судя по всему, тактика адвокатов Либби, которые говорили о своем подзащитном как о «козле отпущения», все-таки возымела действие. Канал «Фокс ньюс» остался верен себе, пустив бегущую новостную строку: «С Либби снято обвинение в сообщении ложных сведений следователям ФБР», — это притом, что по остальным четырем пунктам решение суда было прямо противоположным. Впрочем, в нынешних обстоятельствах я лишь посмеялась над абсурдностью «новостей», транслируемых на этом канале. Более реалистичный отчет о событиях дал Х. Д. С. Гринуэй в газете «Бостон глоуб»:

Дело И. Льюиса Скутера Либби показало, на что оказался готов вице-президент Дик Чейни вместе с прочими чиновниками из администрации Буша, чтобы дискредитировать посла Джозефа Уилсона после того, как в 2003 году он выступил с заявлением, что правительство ошибалось по поводу намерений Саддама Хусейна закупать у Нигера материалы для производства ядерного оружия. Из показаний свидетелей стало ясно, что Джо подвергся настоящей травле.

Разглашая информацию о статусе миссис Уилсон как оперативного сотрудника ЦРУ, работающего под неофициальным прикрытием, виновные знали, что идут на преступление, однако это их не остановило. Сейчас сама идея представить события таким образом, будто мистер Уилсон ездил в Нигер по протекции жены отдыхать за казенный счет, а вовсе не изучать коммерческие интересы Саддама Хусейна в этой стране, кажется крайне нелепой. При всем уважении к этому африканскому государству можно смело утверждать, что мистер Уилсон, как, впрочем, и большинство нормальных людей, мог легко найти куда более безопасное и комфортное место для отдыха.

Вообще, потрясает масштаб заговора против посла: если представить себе все эти личные встречи политиков с журналистами-подпевалами, многочасовые телефонные разговоры, в ходе которых обсуждались секретные сведения, возникает ощущение массового безумия…

Действуя в составе самого бездарного за последнее время правительства, аппарат вице-президента опустился до разглашения конфиденциальной информации — и все ради поддержания мифа о ядерном оружии Саддама. Высокопоставленные чиновники сделали все возможное и даже невозможное, чтобы скрыть правду от американского народа и, возможно, даже от Белого дома. Судя по показаниям, Чейни убедил Буша в необходимости предать огласке секретные сведения, при этом президент так и не узнал, как именно его заместитель собирается использовать эту информацию.

Вина Уилсона состояла лишь в том, что он во всеуслышание заявил, что «король голый». Засим последовало наказание: карьера жены посла рухнула в одночасье…



Так закончился этот этап нашей жизни. Нам хотелось поскорее начать все заново. Пока судебный процесс подходил к концу, я укладывала вещи, готовясь к переезду в Санта-Фе, штат Нью-Мексико. Мы с Джо начали подумывать о смене места жительства еще в 2004 году (правда, тогда мы, помнится, мечтали о Новой Зеландии). За последние месяцы желание уехать прочь из Вашингтона и никогда не возвращаться достигло апогея. Этот город угнетал нас, и вне зависимости от исхода слушаний по делу Либби мы решили покинуть столицу. Нам казалось, что, если в самом ближайшем будущем мы не скроемся где-нибудь от постоянных стрессов, мне или Джо (а быть может, и нам обоим) не миновать сердечного приступа. Наши тревоги и заботы негативно сказывались на детях. Нам всем хотелось обрести покой, снова радоваться жизни и обсуждать какие-нибудь другие темы, кроме политики.

Мы мечтали поселиться в Калифорнии и во время деловых поездок даже присматривали себе там жилье. Нам особенно нравилась Санта-Барбара, где Джо учился в конце 60-х — начале 70-х годов и где у него жили друзья. Это действительно сказочный город цветущих лотосов, изумрудных гор и песчаных пляжей, на которые величаво набегает тихоокеанский прибой. Санта-Барбара примечательна тем, что, в отличие от большинства городов Калифорнии, она протянулась не с севера на юг, а с запада на восток: ее уникальное географическое положение и особый «средиземноморский» климат делают это место практически идеальным для жизни. И вся эта красота лишь в полутора часах езды к северу от Лос-Анджелеса. Но очарование Санта-Барбары и ее потрясающие природные условия привлекали, разумеется, не только нас — недвижимость там стоила дороже, чем где бы то ни было в США (средняя стоимость дома в 2005 году там составляла 2,5 миллиона долларов). Нам, бывшим госслужащим, ХХХХХХХХХХХХХХХХ и без особых шансов на получение кредитов, оставалось только мечтать о таких запредельных суммах.

Давным-давно, как будто в прошлой жизни, я часто ездила в Лос-Аламос, штат Нью-Мексико, а по дороге всегда останавливалась в предгорье, в Санта-Фе. Хотя в командировках времени на осмотр достопримечательностей практически не оставалось, я хорошо запомнила удивительный ландшафт тех мест, мягкий и сухой климат (в отличие от вечной вашингтонской сырости) и гостеприимство людей, среди которых было немало художников, писателей и музыкантов. Меня впечатлило разнообразие культурной жизни, а также многочисленные социальные и экологические проекты, реализуемые местным населением. В те времена, однако, я вовсе не думала перебираться туда. Мы с Джо тогда ждали, что ЦРУ вот-вот направит меня в зарубежную командировку в ХХХХХХХ.

В сентябре 2006 года мы впервые поехали в Санта-Фе вместе, чтобы собирать деньги для Фонда религиозной свободы в армии (эта организация была основана Мики Вайнштейном, выпускником авиационной академии и ярым защитником конституционных прав, для борьбы с религиозной пропагандой в военных учебных заведениях США). Во время пребывания в Санта-Фе мы встретились с агентом по недвижимости и попросили его показать нам несколько домов, выставленных на продажу. Разумеется, Джо хотел жить лишь в несравненной Санта-Барбаре. Но, немного побродив по тихим улочкам под синим небом у подножия величественных гор, муж, кажется, готов был пойти на уступки. К моменту нашего возвращения в Вашингтон я уже грезила переездом в Санта-Фе, и муж почти разделял мой восторг. Через несколько недель я снова отправилась в город своей мечты (на этот раз одна, поскольку у Джо оказалось полно дел в связи с предвыборной кампанией) и нашла там дом, в который влюбилась с первого взгляда. Я ни минуты не сомневалась, что семья одобрит мой выбор, и подписала контракт.

Оставалось только продать жилье в Вашингтоне. Не будучи ревностной католичкой, я, однако, купила статуэтку святого Иосифа и зарыла ее головой вниз в саду, под окнами: согласно примете, после этого должны быстро найтись покупатели на дом. Когда судебный процесс еще был в самом разгаре, нам наконец предложили вполне разумную сумму за наше жилье, и мы сразу подписали договор о его продаже. Потом мы согласовали дату переезда — новые хозяева хотели получить ключи 13 марта.



После вынесения вердикта по делу Либби я уже предвкушала подготовку к переезду в Санта-Фе. И тут мне позвонил демократ Генри Ваксман, конгрессмен от штата Калифорния, недавно возглавивший Комитет по надзору и правительственной реформе палаты представителей, и попросил выступить на заседании комитета на следующей неделе. Несмотря на то что у меня и без того дел было выше головы, я согласилась не раздумывая, ведь мне представилась редкая возможность под присягой рассказать напрямую членам Конгресса о том, что со мной произошло. Пока я паковала вещи, заклеивала скотчем коробки, приводила дом в порядок для новых хозяев и разбирала коммунальные счета и документы, все мои мысли были поглощены одним: что я скажу Конгрессу? Я пыталась предусмотреть возможные вопросы членов комитета и даже устроила своего рода репетицию накануне, пригласив специально для этого двоих близких друзей, поднаторевших в таких делах. Требовалась немалая осторожность, чтобы случайно не разгласить в Конгрессе какую-либо информацию, которую ЦРУ могло бы счесть конфиденциальной или секретной, — мне фактически предстояло пройти по минному полю. Когда стало известно, что директор ЦРУ Майкл Хайден на встрече с представителями обеих партий подтвердил тот факт, что до огласки я работала секретным агентом, я тут же внесла некоторые важные изменения в свое выступление. И хотя мне по-прежнему не разрешалось говорить, сколько лет я служила в ЦРУ, теперь я, по крайней мере, могла опровергнуть тех, кто утверждал, будто в последние годы я выполняла в Конторе функции «хорошенькой секретарши».

На утреннее заседание в Капитолий я позвала для моральной поддержки подругу Эллен, у которой ночевала накануне. Пока мы ждали начала заседания в вестибюле, нас окружили юристы, конгрессмены и прочие «доброжелатели» — каждый считал своим долгом дать мне какой-нибудь ценный совет. Несмотря на то что за последние несколько лет я привыкла к чрезмерному интересу публики к своей персоне, всеобщее внимание по-прежнему действовало на нервы. Я попыталась сосредоточиться на мысли о том, что, выступив на заседании комитета, я наконец смогу ответить под присягой на все важные вопросы и без обиняков рассказать о происшедшем. Пусть уже наконец станет ясно, кто на самом деле командировал Джо в Нигер. И пусть все раз и навсегда усвоят, что на момент утечки у меня действительно был статус оперативного сотрудника ЦРУ, работающего под неофициальным прикрытием.

После некоторого ожидания нас пригласили в зал. Едва я вошла туда, как меня ослепили вспышки фотокамер. Я знала, что на заседание приглашены журналисты, но и представить не могла, что их будет так много. Мне пришлось пробираться сквозь их толпу к длинному столу для свидетелей, стоявшему перед помостом, на котором сидели конгрессмены. Стараясь сохранять спокойствие, я оперлась на стол. К счастью для моих нервов, конгрессмен Ваксман поначалу решил ввести всех присутствующих в курс дела, и во время его речи я успела справиться с эмоциями. Когда он закончил говорить, я была готова принести присягу.

Доброе утро, уважаемый председатель и уважаемые члены комитета! Меня зовут Валери Уилсон. Для меня действительно большая честь быть приглашенной на заседание Комитета по надзору и правительственной реформе для дачи свидетельских показаний под присягой по делу о защите секретной информации. Я благодарна вам за предоставленную возможность выступить перед вами и восстановить истинное положение вещей.

Я честно и добросовестно служила своей стране, исполняя в ЦРУ обязанности оперативного сотрудника под неофициальным прикрытием. Я работала на благо безопасности США и американского народа до тех пор, пока 14 июля 2003 года мое имя и должность не были преданы огласке средствами массовой информации в результате утечки, организованной правительственными чиновниками. Сейчас я могу сказать вам даже больше. До иракской войны я работала в Отделе ЦРУ по борьбе с распространением оружия массового уничтожения и имела статус секретного агента ЦРУ. Я занималась поиском разведывательных сведений о программах разработки оружия массового уничтожения, якобы реализуемых в Ираке. Мы предоставляли соответствующие данные правительству.

Я не только контролировала проведение секретных операций нашего отделения в разных уголках мира из штаб-квартиры ЦРУ в Вашингтоне, но и не раз сама отправлялась в зарубежные командировки с целью получения важных разведданных. Я любила свою работу, потому что люблю свою страну. Я гордилась тем, что на меня возложена столь высокая ответственность — служить оперативным сотрудником ЦРУ, — и всегда честно выполняла свои обязанности. Хотя кое-кто пытался уверить общественность, будто о моей работе давно знали «завсегдатаи джорджтаунских вечеринок», это неправда. Лишь очень немногие имели представление о том, чем я занимаюсь.

Но моя работа в сфере защиты национальной безопасности и мой опыт вдруг оказались никому не нужны: после долгих лет добросовестной службы мое имя и статус были преданы огласке.

В ходе судебных слушаний по делу Скутера Либби, бывшего начальника аппарата вице-президента Чейни, меня больше всего потрясло то, с какой безответственностью и наглостью высокопоставленные правительственные чиновники из Белого дома и Госдепартамента распространяли сплетни и слухи обо мне. Все они знали, что я работаю в ЦРУ, и подписывали соглашения о конфиденциальности, обязуясь хранить государственные тайны. Защита сотрудников ЦРУ — их долг, ведь известно, насколько сложно обеспечить надежное прикрытие для секретных агентов и сколько средств налогоплательщиков приходится на это тратить. Последствия разоблачения сотрудника ЦРУ довольно серьезны, но я не имею права рассказывать о них здесь подробно. Впрочем, мне кажется, все присутствующие могут себе их представить: сбой в системе национальной безопасности ставит под угрозу сотрудников ЦРУ и подвергает опасности международные агентурные сети. На кону оказываются жизни многих оперативников и членов их семей, как и многих иностранных агентов, рискующих собой ради интересов американской разведки. Подобные ошибки могут стоить человеческих жизней. Все мои бывшие коллеги по ЦРУ — от оперативных сотрудников, работающих под прикрытием, до аналитиков и секретарей — осознают уязвимость системы разведки. После случившегося со мной никто из них не чувствует себя в безопасности. В ЦРУ мы готовимся противостоять внешним угрозам. Весь ужас моей ситуации в том, что мой статус раскрыли чиновники американского правительства. Более того, судя по показаниям в суде господина Либби, который исполнял обязанности начальника аппарата вице-президента Чейни и в результате разбирательства был признан виновным в препятствовании осуществлению правосудия и лжесвидетельстве под присягой, мое имя и статус получили огласку из-за сугубо политических интриг.

В ЦРУ ценность разведсведений зависит от их информативности и достоверности. При этом, поскольку речь идет о национальной безопасности, любая секретная информация требует очень осторожного обращения. В связи с этим мне, как профессиональному разведчику, больно наблюдать за постепенной политизацией разведки. Настоящие оперативники настолько преданы своему делу, что скорее подадут в отставку, чем согласятся исказить факты в угоду чьим бы то ни было политическим или идеологическим интересам. В настоящее время разведведомства проходят реорганизацию, меняясь далеко не в лучшую сторону. В результате при решении сложных проблем, которые сейчас стоят перед нашей страной, разведка становится все менее эффективной, поскольку она уже не свободна от политических интересов и, следовательно, не объективна. Разведслужбы должны быть вне политики и идеологии, иначе последствия их действий могут оказаться еще более плачевными и наше государство подвергнется еще более тяжким испытаниям. Президенту следует принимать решения лишь на основе объективных разведывательных данных.

Дело Либби и события, которые привели к войне в Ираке, доказывают насущную необходимость срочно восстановить высочайшие стандарты, в соответствии с которыми всегда работали наши профессиональные разведчики, причем эти стандарты касаются не только алгоритмов сбора и анализа информации, но и механизмов защиты оперативных сотрудников ЦРУ. В соответствии с Конституцией Конгресс несет ответственность за национальную безопасность, что предусматривает в том числе и всемерное содействие нашей разведке. Именно поэтому я искренне благодарна за предоставленную возможность выступить на заседании комитета и рассказать о назревших проблемах. Я надеюсь, что мое выступление хотя бы немного поможет вам в вашем важном деле. Спасибо! Я с удовольствием отвечу на любые вопросы.



В тот момент я была очень собранна и уверена в себе. Мне казалось, что я заранее продумала ответы на все возможные вопросы, даже самые каверзные и самые политизированные, какие только могли задать состоявшие в комитете республиканцы. У меня не хватило воображения предвидеть довольно глупый вопрос, который задал мне конгрессмен от штата Джорджия Линн Вестморланд. Начал он издалека и с юмором:

— Я, видите ли, немного волнуюсь, ведь мне никогда раньше не доводилось допрашивать шпионок.

Заметный акцент выдавал в нем южанина. Я тут же парировала:

— Господин конгрессмен, я, вообще-то, тоже волнуюсь, потому что мне прежде не доводилось давать показания под присягой в Конгрессе.


После этого господин Вестморланд породил следующую остроту:

— Я понимаю, что вы вне политики, и все же из чистого любопытства хотелось бы знать, к кому вы себя относите: к демократам или республиканцам?

Конгрессмен самодовольно ухмыльнулся.

Его вопрос застал меня врасплох, и я бросила взгляд на Ваксмана, ища поддержки. Быть может, у Вестморлэнда не было права спрашивать меня о партийных предпочтениях, как нельзя интересоваться чьим-либо вероисповеданием? Но Ваксман даже не взглянул на меня. Мне до сих пор жаль, что правильный ответ тогда не пришел мне в голову. Сейчас я твердо знаю, что должна была ответить: «Господин конгрессмен, с гордостью могу сказать, что я отношу себя к убежденным американцам». Увы, я не нашла подходящих слов. Потом мне задали еще несколько вопросов, после чего заседание завершилось — оно длилось целых два с половиной часа. От напряжения у меня разболелась голова, но в целом я осталась довольна своим выступлением: мне наконец-то удалось открыто рассказать общественности о том, что со мной случилось.

Потом я позвонила Джо в Юту спросить, что он думает о моей речи в Конгрессе. Муж сказал, что гордится мной и что ему все понравилось. Я спросила, видели ли наши малыши маму по телевизору. Джо ответил, что они полюбовались мной на экране минут пять, а потом умчались играть во двор. Меня это не расстроило: вот вырастут и лет этак через десять посмотрят запись моего выступления на DVD, если, конечно, захотят. Пока что больше всего мне хотелось добраться до дома Эллен, снять туфли и немного отдохнуть. Пришло время прощаться со столицей, и я была готова к расставанию.



Когда самолет стал заходить на посадку, я любовалась из окна красноватой горой Сандия, что возвышается над Альбукерком, и едва сдерживала слезы. Мне хотелось поскорее обнять Джо, его старшего сына Джо и наших любимых близнецов, Тревора и Саманту. Все они встречали меня в аэропорту, откуда мы собирались поехать в наш новый дом в Санта-Фе. Мы обнялись, и на душе сразу стало спокойно и легко. За последние годы на нашу долю выпало немало испытаний, и мы старались преодолевать их с юмором и стойкостью. Мы говорили правду и поступали по совести. За окном машины проплывали непривычные пейзажи, к северу от Альбукерка нам попалось несколько индейских резерваций. Я рассказывала детям про древние потухшие вулканы и показывала их кратеры, видневшиеся у горизонта. А малышам так хотелось поскорее увидеть наш новый дом, что они ерзали от нетерпения. Наконец мы прибыли в Санта-Фе, выбрались из машины и услышали тишину, нарушаемую лишь легким шумом ветра. Мы были дома.





Эпилог




17 мая 2007 года в федеральном окружном суде Вашингтона прошли прения сторон по гражданскому иску против вице-президента Дика Чейни, И. Льюиса Скутера Либби, Карла Роува и Ричарда Армитаджа. 19 июля наш иск был отклонен. В резолюции судья Джон Д. Бейтс отметал, что «для дискредитации мистера Уилсона подсудимые действительно воспользовались достаточно сомнительными средствами», однако никаких официальных мер пресечения за их действия законом не предусмотрено. В решении суда также говорилось, что наши претензии «безусловно важны, поскольку ставят под сомнение правомерность действий правительственных чиновников самого высокого ранга», но по юридическим причинам не подлежат рассмотрению в судебном порядке. Нам показалось, что служители закона недостаточно подробно изучили суть дела, поэтому мы сразу же подали апелляцию, и разбирательство продолжилось.

31 мая 2007 года я подала иск в Федеральный окружной суд Нью-Йорка против директора Национальной разведки Дж. Майкла Макконнела и директора ЦРУ генерала Майкла В. Хайдена. В качестве соистца выступило издательство «Саймон энд Шустер». Начальники разведывательных ведомств, среди прочего, обвинялись в том, что препятствовали изданию моей книги, незаконно пытаясь скрыть общедоступную информацию. Судьей по делу назначили Барбару С. Джонс, бывшего прокурора Нью-Йоркского отделения Федеральной прокуратуры. 1 августа 2007 года подсудимые были оправданы. В постановлении суда говорилось, что «информация о работе госпожи Уилсон в ЦРУ до 2002 года является секретной, конфиденциальный статус этих сведений не менялся и ЦРУ официально никогда не признавало противоположного». Решение судьи отчасти основывалось на секретном заявлении, составленном заместителем директора ЦРУ Стивеном Каппсом (разумеется, моим адвокатам не позволили ознакомиться с этим документом), а также обусловлено «представлениями о необходимости соблюдения секретности в отношении дел ЦРУ, связанных с международными отношениями». В постановлении особо уточнялось, что «единственным общедоступным документом, из которого можно получить некоторую информацию о работе миссис Уилсон, является письмо на бланке ЦРУ, составленное начальником Отдела пенсий и страхования, — на основе этого письма каждый волен делать любые выводы». Далее отмечалось, что «сведения о датах работы миссис Уилсон в ЦРУ до 2002 года отныне не являются секретными, поскольку данная информация была включена в бюллетень Конгресса и вследствие этого стала общедоступной на сайте Библиотеки Конгресса». Мы подали апелляцию на пересмотр этого решения в апелляционном суде второго округа. Разбирательства по делу продолжаются.

2 июля 2007 года президент Буш смягчил наказание Скутеру Либби, заменив тюремное заключение условным сроком. Либби остался на свободе — он должен лишь выплатить 250 тысяч долларов штрафа.





Лора Розен

Послесловие




1. Дорога к ЦРУ




Все началось ранней весной 1985 года. Президент Рейган только что был приведен к присяге на второй срок, а Дайана Плейм, бывшая школьная учительница из богатого пригорода Филадельфии Хантингтон-Вэлли, штат Пенсильвания, пила кофе и, просматривая газету «Филадельфия инкуайрер», вырезала из нее объявление и отложила в сторону, чтобы послать дочери, студентке старшего курса в Университете штата Пенсильвания.

«Однажды я наткнулась в газете на объявление о том, что ЦРУ проводит собеседование, — вспоминает Дайана Плейм. — Я вырезала его и отправила по почте дочери».

К тому времени, когда летом 2007 года миссис Плейм в подробностях излагала эту историю журналистам, ее дочь Валери Плейм Уилсон стала самой знаменитой из всех секретных сотрудников ЦРУ, рассекреченных собственным правительством.

Громкие скандалы вокруг ЦРУ случались и раньше. В 1970-х годах бывший агент ЦРУ Филип Эйджи опубликовал списки имен агентов ЦРУ в ходе тщательно спланированной им кампании, направленной на разоблачение внешней политики США. Позднее, во времена Никсона, общественность узнала о том, что агенты ЦРУ осуществили в ходе президентской избирательной кампании незаконное прослушивание штаб-квартиры Демократической партии в гостинице «Уотергейт». Летом 2007 года ЦРУ опубликовало на 702 страницах собственные документы, «фамильные драгоценности», раскрывающие подробности той роли, которую это секретное ведомство сыграло в годы холодной войны, занимаясь слежкой за американскими журналистами, засылая агентов в студенческие организации, выступавшие против войны во Вьетнаме, организуя политические убийства лидеров иностранных государств, утаивая от ФБР причастность ЦРУ к Уотергейтскому делу, а также обучая полицию в странах с авторитарным режимом методам борьбы с движениями левого толка.[55]

Однако события лета 2003 года, связанные с разглашением — да еще через центральную печать — причастности дочери Дайаны Плейм к секретной деятельности ЦРУ, не вписываются в общую картину шпионских скандалов. Разоблачение Валери Плейм не обусловлено ни политическими убийствами, ни тайными поставками оружия, ни какими-либо другими «шалостями» ЦРУ. Оно произошло на фоне закулисной политической склоки между Белым домом и ЦРУ — ни тем ни другим не хотелось брать на себя ответственность за недостоверные данные, использованные для оправдания вторжения в Ирак. Администрация Буша полагала, что отвечать должно ЦРУ, и в аппарате вице-президента даже подготовили соответствующий проект выступления для директора ЦРУ. Комиссии Конгресса по делам разведки, контролируемые республиканцами, горели желанием помочь Белому дому изложить дело следующим образом: за все недостоверные сведения, прозвучавшие в заявлениях Белого дома накануне войны в Ираке, отвечает ЦРУ.

Но тут на сцене появляется отставной дипломат и рассказывает совершенно иную историю. По словам Джозефа Уилсона, Белый дом не мог не знать, что все предвоенные заявления о том, что Саддам Хусейн якобы пытался закупить пятьсот тонн уранового концентрата, желтого кека, у мелкого африканского государства Нигер, являются фальшивкой. На каком основании? А на том, что Уилсон сам побывал в Нигере по распоряжению ЦРУ — в свою очередь выполнявшего поручение вице-президента проверить сведения об «урановой сделке» с Нигером, — после чего представил отчет, согласно которому эти сведения следовало считать фальшивкой.

В марте Комиссия ООН по безопасности ядерных объектов пришла к выводу, что документы, на основании которых США и Великобритания доказывали осуществление нигерской сделки, являются фальсификацией. Тем не менее США не остановили вторжение, и к лету 2003 года Белый дом был охвачен паникой: в Ираке не обнаружено и следа оружия массового уничтожения. Главный предлог для развязывания войны с треском рушился, на оккупированных территориях ширились антиамериканские выступления, а до следующих президентских выборов оставался всего год.

Паника еще больше усилилась после того, как 6 июля 2003 года Уилсон опубликовал свои обвинения в газете «Нью-Йорк таймс» под заголовком «Чего я не обнаружил в Африке». Нужно было срочно придумать, как бросить тень на этого Уилсона, посмевшего утверждать, будто Белый дом использовал заведомо недостоверные сведения, чтобы убедить американскую общественность в необходимости войны в Ираке. Вице-президент Дик Чейни со своими советниками тайно навели справки о Уилсоне через высокопоставленных лиц в ЦРУ и Госдепартаменте и выявили одну деталь, весьма полезную для того, чтобы развернуть всю историю в другом направлении. Оказалось, что жена Уилсона, Валери Плейм Уилсон, работает в ЦРУ. Мало того, она сотрудник особого подразделения, призванного противодействовать распространению оружия массового поражения.

И Белый дом развернул кампанию по нашептыванию журналистам: не стоит-де придавать слишком большое значение истории Уилсона, ведь его послали в Нигер главным образом благодаря его жене, сотруднику отдела ЦРУ по мониторингу за распространением оружия массового уничтожения, — она-то и помогла ему получить эти (неоплачиваемые!) гастроли. На полях оттиска статьи Уилсона вице-президент Чейни написал: «Уж не жена ли устроила ему турпоездку за казенный счет?»

Корреспондент «Нью-Йорк таймс» Джудит Миллер после двухчасовой беседы с Льюисом Скутером Либби, главой аппарата вице-президента, пометила у себя в блокноте: «Валери Флейм (так!) Уилсон». Беседа состоялась в одной из гостиниц в Вашингтоне, и Либби не включил ее в свой официальный календарь.

«Сам Уилсон в ЦРУ не работал, но его жена Валери Плейм — оперативный сотрудник Отдела по борьбе с распространением оружия массового уничтожения» — так писал в своей колонке Роберт Новак 14 июля 2003 года.[56] А советник президента Буша Карл Роув сказал телеведущему Крису Мэтьюсу, что жена Джозефа Уилсона — это отныне «доступная мишень».



В свое время Ричарду Никсону удалось скрывать свою осведомленность о незаконном проникновении в уотергейтский штаб соперников-демократов до тех пор, пока его не переизбрали на второй срок, хотя впоследствии обнародование этого факта вынудило его сложить с себя президентские полномочия. Администрация Буша не менее успешно контролировала средства массовой информации по вопросу о крайне противоречивых обоснованиях войны в Ираке, пока президент не был переизбран на второй срок в 2004 году. И только год спустя, в октябре 2005 тода, главе аппарата вице-президента Скутеру Либби было предъявлено обвинение, по которому он был осужден в 2007 году и приговорен к 30 месяцам тюремного заключения, 250 тысячам долларов штрафа и двум годам испытательного срока за дачу ложных показаний и противодействие расследованию участия сотрудников Белого дома в разглашении секретного агента ЦРУ Валери Плейм.[57]

2 июля 2007 года президент Буш отдал приказ о смягчении наказания Либби, оставив в силе обвинительный приговор присяжных, но избавив Либби от перспективы сесть на нары и стать первым со времен президентства Никсона сотрудником Белого дома, отбывающим тюремное заключение.