Игрушка олигарха

Рогозин горько хмыкнул.

— Он тогда сказал мне слова, которые я запомнил на свою жизнь. «Ты сам себя топишь». Так и было, я а не понимал. Взял деньги и поехал следом за Костяком и Надей. У меня такие планы были грандиозные: начать все заново, открыть бизнес, жениться…

Дима говорил так, будто сам с себя смеялся. И он был прав на счет прошлого. Все, что происходит в жизни, подводит нас к чему-то более важному. Испытания закаляют, помогают найти себя и определиться в жизни. В теории звучит красиво. А на практике. Я все еще не могла сделать выбор между шепотками сердца и криками разума. Самое смешное, что шепот звучал громче.

— А когда ты приехал, Надя тебя просто бросила?

— Не просто. — Дима скривил губы. — Растоптала. Сказала, что я ни на что не способен. С бизнесом у меня ничего не выйдет, так как я всю жизнь жил на бабки отца. И даже мелкое поручение ее папани выполнить не смог. Она подписала какой-то там контракт с модельным агентством и уехала. С Павловичем мы после не связывались, он подослал Костяка с предложение работать на него. Мол, если хочу вернуть его дочь, должен доказать преданность. И работа, как ты понимаешь, была грязной.

— Ты оказался, — не спрашивая, а утверждая произнесла я. Это решение вызвало во мне гордость за Диму. Он оступился, я могла его понять, правда. Наверное, даже простить. При условии, если он в самом деле разобрался, что хорошо, а что плохо.

— Ну, отказаться так просто не вышло, — поправил меня он. А я вдруг вспомнила о шрамах на его теле, часть которых закрыта татуировками. — Такие люди выбора не оставляют, понимаешь? Мне терять было нечего, и в отчаянные времена я пошел прямиком к человеку, которому Василий Бауэр перешел дорогу. Был такой дяденька по фамилии Стоцкий. Его уже в живых нет, но тогда он мне здорово помог. Попросился к нему, так сказать, под крышу. Платил приличный процент за эту самую крышу, и в итоге смог нормально закорениться в городе. Сначала ресторанчик на окраине открыл, потом сеть. Потом в ночную жизнь перешел. И пахал, пахал, все время вспоминая слова Нади. Хотел доказать ей, что ошибалась.

Дима, смотревший все это время прямо, сфокусировался на мне и улыбнулся. Тепло, по-домашнему как-то. Погладил меня по щеке, заправил волосы за ушко — сама нежность.

— Если подумать, то я ей даже благодарен. За мотивацию.

Я фыркнула и отвела взгляд. Вот и вся история, как я просила. Довольно простая, жизненная история о подлости, предательстве и разочаровании. Стало ли мне легче? Смогла ли чуть лучше понять Рогозина? Почувствовала ли себя ближе к нему? Трудно было сказать. Наверное, мне требовалось время, чтобы снова свыкнуться с мыслью, что Дима вовсе не главный злодей в этой истории. Что теперь, наверное, у нас может быть шанс.

— Значит, все эти годы папа думал, что ты устроил поджог? А что на счет сейчас? Это ведь не ты подговорил всех его клиентов?

— Не я, — совершенно спокойно ответил Дима. И я верила ему. Просто так, без доказательств. — Бауэр, Надин отец. Видишь ли, я за пять лет подрос во всех смыслах, а он, наоборот, сдулся. Надя вернулась, вдруг ей любовь в голову ударила. Хрен ее знает, я до сих пор ее не раскусил.

— Она тебя не любит, — пробормотала я. И мысленно добавила «А я — да». Но сказать это вслух не смогла бы.

— Не думаю, что она вообще на это способна, — поддержал меня Дима. И через мгновение молчания добавил: — Она не ты. И я снова вернусь к тому моменту, когда ты пришла ко мне.

Я вопросительно посмотрела на него, а он проник рукой под мой свитер, разместив горячую ладонь на моем животе. Такой многозначительный жест.

— Я винил твоего отца в разрыве моей помолвки. И когда ты пришла, думал о том, чтобы отомстить ему таким образом. Говорю как есть, прекрасно понимая, что это тебя разозлит. Но ты же хотела меня понять? — Он посмотрел на меня с вызовом. — Попробуй.

Попыталась вставить свои пять копеек, но он поднял палец, прося меня помолчать.

— Одного раза мне не хватило. Ты стала навязчивой идеей. И даже когда Надя замелькала на горизонте, я осознал, что она всего лишь блеклая тень прошлого. Интерес пропал. И знаешь, что? — он послал мне жесткий взгляд. — Меня это до одури бесило. Я шел к тебе и злился, что не мог это контролировать.

А вот тут мне в самом деле следовало бы обидеться. Дернулась, чтобы встать, но не тут-то было. Дима напрягся, молча удерживая меня, и склонился к уху.

— Я хочу тебя, Юля, — зашептал он. — Во всех смыслах. Потому говорю все это.

— Что — «это»? — уточнила я. — Что я для тебя…

— Самая лучшая, — оборвал Дима. И у меня неожиданно разбежались мысли. Просто он сказал это так уверенно и безапелляционно, что в моем сознании все перевернулось. Все вдруг стало неважным, потеряло силу и смысл. А все чувства обострились, устремились к этим двум словам.

Я для него самая лучшая.

Я смотрела на Диму, будто видела впервые и узнавала заново. С самого начала. С чистого листа.

— Нужно сказать твоим родителям, что мы вместе, — твердо заявил он.

Мои глаза и до этого были слегка округлены, но тут я просто я начала смеяться.

— Издеваешься?

— Нет. Я серьезно. Мы скажем им.

— Так! — я хлопнула Диму по плечу и все-таки встала. Он сам пустил, будто знал, что сбегать я не собиралась. — Во-первых, было бы неплохо меня спросить, хочу ли я вообще быть с тобой! И в качестве кого? А во — вторых, — я осмотрела этого неприлично красивого мужчину и снова растеряла мысль. — Пф… Мы не можем сказать ему! У вас вражда. И он будет зол. К тому же, у него сейчас проблемы со здоровьем и бизнесом.

Дима устало потер глаза.

— Ладно, — сдался он. Подозрительно быстро. — Тебе лучше?

— Да, спасибо, — зло ответила я, слегка разочарованная его реакцией. А как же побороться за благосклонность дамы? Отстоять свое мнение?

— Хорошо. Поехали, — объявил Рогозин и, оставив купюру под тарелкой, встал.

— Куда это?

— Как, куда? — вроде как удивленно, но на самом деле очень даже довольно вопросил он. — Будем решать, хочешь ты со мной быть или нет.

Послав ему крайне неприветливый взгляд, я пошла. Но не в его постельку, как он того хотел, а к себе домой.

Понял это Дима, когда на улице я проигнорировала открытую для меня дверцу машины и направилась к автобусной остановке через дорогу. Не знаю, чего я добивалась. Но Дима за мной все — таки не пошел. Я с гордым видом перешла дорогу, а когда обернулась, его уже и след простыл. Ни машины, ни мужчины, ни моего отличного настроения.


Вот сколько бы ни ругала себя за свою потрясающую женскую логику, а все равно совершаю одни и те же ошибки.

— И кому я хуже сделала? — угрюмо спросила я. Стоящая рядом бабулька понимающе хмыкнула, но комментировать не стала, чему я была очень рада.

Домой добралась не просто в плохом настроении, а в препаршивом.

Открыла замок, сгоряча толкнула ногой двери, и вскрикнула, увидев тень в коридоре.

— Ай! — простонал Дима. То, что это был именно он, я догадалась лишь спустя мгновение, потому все продолжала орать.

А потом зажгла свет, и рассмотрела, что Рогозин стоял у стены и тер нос, глядя на меня с укором.

— Ты что здесь делаешь? — пропищала я.

— Стою и мечтаю о том, чтобы получить по носу, — буркнул он.

Я сжала губы, сдерживая смех, и подошла к мужчине.

— Ну прости. — Погладила по плечам. — Я ж не знала. — Убрала его руки, осмотрела нос. Раскраснелся. — Я не хотела.

— Нежно-нежно поцеловала место удара.

— И губа болит, — поведал пострадавший страдальческим голосом.

— Беда какая, — прошептала я и поцеловала ту самую губу.

Дима сжал меня, но я и сама не думала вырываться. Я скучала. Ехала в автобусе, думала, переваривала новости и скучала все сильнее. А теперь он был рядом, не бросил меня, не отказался.

Страсть вспыхнула между нами с какой-то новой необузданной силой. Я не хотела думать, что расставание пошло нам на пользу, ведь и врагу бы не пожелала пережить такие муки. Но сейчас мне казалось, что Дима стал ближе и роднее. Это пугало, а чувство страха от предательства все еще было свежо в памяти. Я так боялась обжечься, но все равно, как тот мотылек, летела на его губительный свет.

— Ты хочешь начать все сначала? — спросила я, разорвав поцелуй. Дима поднял меня и понес в спальню.

— Я тебя и не отпускал, — деловито заявил он. — И не собираюсь.

12/4

Его самоуверенность поражала, не переставала удивлять и, к моему удивлению, радовала. Дима всегда знал, чего хотел, а мне вечно не хватало уверенности. И как же хорошо иногда просто расслабиться, довериться кому — то, позволить выбирать за себя, быть слабой, ведомой. Быть женщиной своего мужчины.

Но все же я хотела большего. Быть не просто его куклой, быть частью его жизни, его самым любимым человеком, самым близким другом.

И поэтому я сделала шаг назад и заставила его притормозить.

— Что не так? — разочарованно спросил Рогозин, когда я спрыгнула с постели и отошла к стене.

— Зачем я тебе? — задала все тот же волнующий меня вопрос.

Дима хоть и выглядел, как человек, которому жестко оборвали кайф, но психовать не стал. Я понимала, что все портила, и что этому мужчине проще показать свою страсть, недели бросить мне пару скупых слов. Но меня душила неопределенность. Я хотела знать. Я неделями строила защитные стены вокруг себя, а теперь он хотел все разрушить одним щелчком.

Дима сел на постель. Неторопливо стянул галстук, а после и рубашку, этим самым обозначая намерение остаться.

— Когда ты рядом, все по-другому, — наконец, ответил он, глядя на свои руки. — Я ничего не замечаю. Все, что сводит меня с ума, теряет свою значимость. И в то же время в жизни появился какой-то смысл. Посильнее мести или финансовых гонок. Ты занимаешь все мои мысли. — Каждое слово он говорил медленно и вдумчиво. А затем поднял на меня глаза и добавил: — И мне это нравится.

Это был самый настоящий Дима, которого я когда — либо видела. Без масок и притворств. Просто он, его чувства и проникающий в самую душу взгляд, который я не смогла выдержать без слез.

Развернувшись, вышла из комнаты. Бездумно побрела в ванну, тайком утирая слезы. Я не от него сбегала, а от столь сильных чувств, что было больно дышать. Как же безумно я любила.

— Дай мне минутку, — выкрикнула, встав по струи прохладной воды. Плечи и грудь затряслись от нехватки воздуха и немых рыданий. Это было сродни тому, что человеку дали надежду, затем отобрали, а после убийственных мучениц вернули вновь. И так больно поверить, так страшно обжечься, но понимаешь, что и жизнь без этого нового шанса не мила. И ломаешь себя заново, переступаешь через гордость и принципы, лишь бы унять агонию. Я сначала почувствовала его присутствие, а уж затем услышала шорох одежды.

Горячие ладони легли на мой живот, и Дима в который раз за сегодня обнял меня со спины, будто пытался закрыть собою от всего мира.

— Прости, — произнес он. Так тихо, что шум воды почти перекрывал это слово. Я кивнула и уткнулась лбом в холодный кафель, сжимая его руки.

Я прощу. Всегда буду прощать.

— И ты меня.

Он развернул меня к себе и пригладил намокшие волосы.

— Ну чего ты? Все у нас хорошо, — твердо заявил он.

И я опять закивала.

— Просто я так… Так сильно…

— Я знаю, — заверил он. И больше не позволил мне говорить. Мы оба решили высказать чувства друг другу самым понятным для нас способом.