Их женщина

— Привет. — Говорит Джимми. Его появление едва не сбивает меня с ног. — Познакомься, это Элли. Она очень хорошая. Когда-то мы с ней и с дядей Майки были очень дружны.

Я не понимаю, кому он говорит это. Но тут из-за его спины показывается девчушка. Длинные светлые волосы, вьющиеся на концах, слегка вздернутый носик, пухлые губки и выразительные голубые глазищи, обрамленные длинными ресницами — совсем как у ее отца. Она похожа на куколку или на сказочную принцессу. Стоит в дверях и комкает пальцами подол синего платьица.

— Элли, это Софи, моя дочь. — Виновато (или мне показалось?) представляет ее мне Джимми.

— О… — теряюсь я, но тут же спохватываюсь: — Привет. — Жму ее маленькую ручку. Несмотря на ангельский вид, девица достаточно рослая — доходит ростом мне до груди. — Привет, Софи.

— Здравствуйте. — Смущается она, хлопая глазками.

— Ты голодна? Хочешь перекусить? — Спрашиваю.

Девчонка топчется на месте.

— Печенье с молоком?

— Ага. — Соглашается.

— Твой папа тоже любил молоко. — Улыбаюсь я.

Почему-то мне хочется расплакаться. И я предпочитаю не смотреть на застывших на пороге мужчин. Достаю молоко, наливаю в стакан, раскладываю рассыпчатое печенье на блюдце.

— Давай. Я отнесу на веранду. — Майкл берет поднос. — Пойдешь со мной? — Обращается он к малышке. — Поможешь?

— Да. — Кивает она, бросая взгляд на отца.

— Тогда бери вот эту тарелку с бутербродами. — Весело подмигивает ей мой муж.

Я не верю, что он это делает. Зачем? Нет, мне нельзя оставаться с Джимми наедине.

Но это уже происходит.

Девчонка послушно бежит за другом отца, оставляя нас двоих в кухне.

— Ты изменилась. — Джимми говорит это очень тихо.

— Да. — Отвечаю, теряясь под его взглядом. — Прошло ведь больше семи лет.

Натягиваю на онемевшие губы улыбку.

Джимми подходит ближе, и я перестаю дышать. Ощущение от его присутствия заполняет меня целиком. Оно парализует.

— Ты стала еще красивее. — Произносит он. — Невыносимо красивая Элли.

Поднимает руку, и на короткое мгновение мне кажется, что мужчина хочет погладить меня по щеке. Но вместо этого он запускает пальцы в свои волосы и растерянно улыбается.

— А ты возмужал. — Шепчу я, буквально съеживаясь.

— Спасибо. — Пожимает плечами. Вот теперь на самом деле тянется ко мне и берет мою руку в свою. — Кажется, что все было только вчера. Но все изменилось, да? Нас всегда было трое. А теперь… — От этого прикосновения у меня перестает биться сердце. Джимми касается большим пальцем гладкого ободка моего обручального кольца: — А теперь вас только двое.

Я физически чувствую, как разбивается мое сердце, но все равно сквозь слезы сбивчиво бормочу:

— Да. Теперь так. Это навсегда.

И, закусив губу, медленно отдергиваю руку.

А кожа на том месте, где он только что ее касался, продолжает гореть. Как и мои щеки, моментально вспыхнувшие под его настойчивым, бесстыжим взглядом.





Джеймс




Смотрю, как она спешно убегает, и на мое лицо выбирается радостная улыбка. Клянусь, моя жизнь будто озарилась светом — рядом с Элли я снова живой, снова чувствую, как кровь бежит по венам.

Только увидев ее смущение, увидев знакомый блеск в глазах, румянец, разливающийся по щекам, я вспомнил, чего лишился, от чего замирало сердце и разрывалась когда-то на части душа. Вспомнил, каким ощущал себя счастливым и влюбленным рядом с этой прекрасной девушкой, и каково это, когда от одного только ее взгляда мутнеет рассудок.

И это происходит со мной снова. Дыхание прерывается, по телу бегут мурашки, а состояние такое, точно прыгаешь со скалы — стремительное падение в бездну, где твоим телом правит невесомость: ноздри щекочет ее аромат, похожий на шейк из молока и розовых лепестков, пальцы почти ощущают под собой бархат ее кожи, а во рту чувствуется сладкий вкус девичьих губ.

Это божественно…


И от осознания того, что я сам однажды отказался от всего этого, грудь пронзает тупой, ноющей болью. И боль эта — единственное, что не дает мне сейчас броситься за ней, догнать, схватить в охапку и изо всех сил прижать к себе.

А еще Майкл. У которого теперь помимо моральной, есть еще и вполне законная причина считать Элли своей. Он — ее муж.

Я беру тарелки с закусками, выхожу на веранду и присоединяюсь к ним. Мы сидим под светом тусклой лампы, которую по очереди атакуют все виды насекомых, слушаем шум ветра и разговариваем о жизненных мелочах. Так обыденно и легко, словно и не было стольких лет, разделивших наши жизни на «до» и «после».

Спустя час Софи засыпает под звук нашей беседы. Я отношу ее в дом и укладываю на диване. Возвращаюсь и наливаю нам троим еще вина. Пока мы с Майки по очереди рассказываем о своих успехах, Элли кутается в теплый плед и молча слушает нас. Она смотрит то на него, то на свой бокал, и лишь изредка бросает на меня короткие, полные волнения и тревоги, взгляды.

А я… Черт возьми, я даже теряю нить разговора, постоянно перескакивая на мысли о ней. Думаю о том, что не важно, что было у нее до меня. Важно то, что мы могли бы попробовать снова. Начать все сначала. Не будь всех этих обстоятельств в виде наших жен и мужей, у нас бы точно получилось. Уверен.

А потом я вспоминаю, что недостоин ее, что мне никогда не отмыться от той грязи, в которой вымазан. И о том, что вряд ли смогу так поступить со своим другом, ведь нас столь многое связывает…

А потом почти физически вижу свои ладони на ее груди, чувствую запах и вкус ее кожи под своими губами и языком, мягкий шелк волос под пальцами. Представляю, что могу обладать ею каждую ночь, сгорая от страсти и тихой нежности. И… зверею. И понимаю, что все на свете бы продал за эту женщину: и мать, и друга, и…

— Пап, — зовет Софи. — Па-а-ап!

Она проснулась и босая пришла на веранду. И стоит сейчас передо мной, потирая кулачками веки. Обнимаю ее, сажу себе на колени и укрываю протянутым Элли пледом. Легонько качаю дочку, продолжая рассказывать друзьям какие-то истории и весело смеясь, а сам мысленно даю себе отчет в том, что, как бы ни хотел вернуть ускользнувшее от меня однажды счастье пребывания рядом с той, кому принадлежит сердце, а обстоятельства-то изменились. И на второй чаше весов стало гораздо тяжелее — теперь там помимо дружбы, еще и мой ребенок, которого совсем не хочется потерять.

— Значит, твой бизнес процветает? Я очень рад. — Майки спешит чокнуться со мной горлышком бутылки. Делает глоток пива и улыбается: — Не зря ты столько трудился, теперь уважаемый в городе человек.

Я опускаю взгляд на Софи, которая моментально уснула в тепле моих объятий, а затем пожимаю плечами:

— Чарли Андерсон бы с тобой поспорил. Для него я вор и убийца. С тех пор, как он получил значок, его главной целью стало расправиться со мной.

— Пытается тебе навредить?

— Да по мелочи. То машины моих людей шмонает, то меня самого пасёт. Частенько вижу, как он наблюдает за мной, поджидая удобного момента, чтобы подловить. Да вот только не на чем. — Убираю с дочкиного лица прядки мягких светлых волос. — На днях вообще выставил себя посмешищем. Решил нагнать страху на моих девочек…— вижу, как сжались губы, и напряглось лицо Элли, и поправляюсь: — на сотрудниц моего заведения… Устроил обыск, да только вот в клиентах оказался сам губернатор штата. Ну и встреча у них вышла, вы бы видели красное от злости лицо Чарли, когда ему пришлось извиняться и убираться прочь! Умора!

Майки смеется, а Элли переводит взгляд на бокал с красным вином, зажатый в ее руке.

— Трудно поверить, что мы с вами столько лет не виделись! — У меня щемит в груди. — Но теперь ведь всё изменится, так?

— Я не знаю, — Майки откидывается на спинку стула и смотрит на жену, — мы еще не обсуждали наши планы…

— Слушай, — перебиваю его, — в нашем госпитале нехватка хороших кадров. Думаю, тебя бы приняли туда с распростертыми объятиями. Если ты, конечно, не зазвездился там у себя, на побережье. А? Как тебе?

— Ну… — Его брови подлетают вверх.

— У нас ведь народ простой. Надеюсь, ты не забыл? Сам недавно таким был. Освоишься ты, думаю, быстро.

— Джимми, я не знаю. — Теряется он.

— Да брось. — Мне не хватает воздуха. Пытаюсь улыбаться. — Ну, куда вам ехать? Мы с вами только вновь обрели друг друга, ребят.

Прошлого не вернуть, а я все равно несу эту чушь. Потому что мне вдруг становится страшно, что он увезет от меня Элли. А я… я… я может и жил все эти годы одним ожиданием нашей встречи?

— Не молчи, Эл. — Говорю. — Ну, куда вам спешить? Поживите, подумайте. У нас тут хорошо. Я столько раз уговаривал Майки вернуться, как только он окончит учебу. Если бы ты пожелала со мной разговаривать, если бы хоть раз взяла трубку, сказал бы тебе то же самое. Лучше места на всей земле нет! Мы можем забыть прошлое, можем жить как прежде, дружить. Мне очень вас не хватает. У меня ведь никого больше нет!

Я запинаюсь не потому, что понимаю, что в попытке ухватиться за тончайшую соломинку начинаю нести чушь, а потому что Элли вдруг меняется в лице. Она выпрямляется и подается вперед:

— Если бы я что?

Прикусываю губу.

— Если бы ты не отказывалась говорить со мной, — срывается с языка.

Я знал, что не стою даже ее мизинца. Знал, что ничего не смогу исправить, даже не пытался все вернуть. Просто хотел извиниться. Но она не хотела слушать, и правильно делала. Я не заслужил того, чтобы мне отвечали.

— Но мы можем попробовать забыть все старые обиды. — Предлагаю.

— Я что? — Ее глаза распахиваются шире. На пару секунд Элли застывает с открытым ртом, затем хмурится и поворачивается к Майклу: — Что это значит, Майки?

Друг тяжело вздыхает, но выдерживает ее взгляд. Он ставит бутылку на столик и тихо отвечает:

— Да. Он звонил. И мы разговаривали. Я сказал, что ты не хочешь с ним говорить. Ты ведь не хотела? — Уголки его губ дрожат, растягиваясь в виноватой улыбке. — Прости, что не рассказал тебе. Что решил это за тебя.

— Как ты мог? — Подскакивает Элли.

— Вот так. — Голос Майкла спокоен. — А что бы это изменило?

— Что? — Она словно задыхается, подбирая слова. Качает головой. — Я… я не знаю, что. Но ты не мог мне не сказать!

С грохотом она ставит бокал на столик. Капли вина подпрыгивают и оседают на поверхности столешницы. Элли это мало волнует, она в растерянности и в бешенстве одновременно кричит: