Икабог

— Ну как же, я думал, ваше величество знает... — поднял брови лорд Никчэм, притворяясь удивлённым. — Пожалуй, майор Беззаботс мог бы рассказать вам о ней.

Однако Фреда это скорее позабавило, чем обеспокоило.

— Да ладно, драки среди детей — это обычное дело.

Никчэм и Треплоу обменялись взглядами за спиной короля, и Никчэм сделал вторую попытку.

— Ваше величество, как всегда, — само воплощение доброты, — поклонился он.

— Это точно, — пробормотал Треплоу, cтряхивая крошки с жилета. — Если бы другой король услышал, что ребёнок так неуважительно отзывается о верховной власти...

— Что-что? — воскликнул Фред, и улыбка сползла с его лица. — Ребёнок отзывался обо мне... неуважительно?

Фред не мог в это поверить. Он привык, что дети вопят от радости, когда он кланяется им с балкона.

— Похоже, что так, ваше величество, — сказал Никчэм, рассматривая свои ногти, — но, как я уже говорил, детей разнял майор Беззаботс, и именно он должен помнить все подробности.

В наступившей тишине было слышно, как потрескивают в серебряных канделябрах свечи.

— Дети... дети много чего могут наговорить, но они же это не всерьёз... — наконец произнёс король Фред. — Не сомневаюсь, что ребёнок ничего дурного не имел в виду.

— А для меня это прозвучало как измена, — проворчал Треплоу.

— Только Беззаботс знает, как всё было на самом деле, — быстро вставил Никчэм. — Не исключено, что мы с Треплоу просто ослышались.

Фред задумчиво потягивал вино. В этот момент в комнату вошёл лакей, чтобы забрать тарелки из-под десертов.

— Шипоуни, — обратился к нему король Фред, — вызови-ка сюда майора Беззаботса.

В отличие от короля и обоих лордов, майор Беззаботс не съедал ежевечерне за ужином по семь блюд. Его ужин закончился несколько часов назад, и Беззаботс уже готовился ко сну, когда ему сообщили, что его вызывает король. Майор поспешно переоделся из пижамы обратно в форму и помчался во дворец. В это время король Фред, лорд Никчэм и лорд Треплоу перешли в Жёлтую гостиную и расселись по креслам с атласной обивкой. Король и Никчэм смаковали вино из Цинандала, Треплоу приканчивал вторую тарелку «Колыбелек Фей».

— Ага, Беззаботс, вот и ты, — сказал король Фред, после того как майор отвесил глубокий поклон. — Я слышал, что во дворе сегодня днём произошла какая-то заварушка?

Сердце майора оборвалось. Он надеялся, что новость о драке Берта и Дейзи не дойдёт до ушей короля.

— А, так это пустячок, ничего серьёзного, ваше величество... — замялся он.

— Вот только не надо, не надо скромничать, Беззаботс! — отрезал Треплоу. — Ты должен гордиться тем, что научил своего сына нетерпимо относиться к предателям.

— Но я... но о предательстве не может быть и речи! — воскликнул майор. — Это всего лишь дети, милорд!

— Я так понимаю, что твой сын за меня вступился? — поинтересовался король Фред.

Беззаботс оказался в крайне неудобном положении. С одной стороны, он не хотел повторять перед королём слова, сказанные Дейзи. Как бы ни был предан своему повелителю майор Беззаботс, он ясно осознавал, по какой причине маленькая девочка, лишившаяся матери, так относилась к Фреду, и ему ни в коем случае не хотелось навлечь на неё беду. Но в то же время Беззаботс прекрасно понимал, что добрый десяток свидетелей может дословно передать королю слова Дейзи. Он был уверен, что если его ложь будет раскрыта, то лорд Никчэм и лорд Треплоу обязательно выставят его вероломным негодяем, предавшим своего короля.

— Я только... да, ваше величество, это правда: мой сын Берт вступился за вас, — подтвердил майор. — Тем не менее, надо всё-таки учесть, что маленькой девочке, которая выразилась... несколько неудачно о вашем величестве, пришлось многое пережить, а ведь даже взрослые могут с горя сказануть что-нибудь не то...

— И что же этой девочке пришлось пережить? — спросил Фред. До этого ему даже в голову не приходило, что кто-то может о нём грубо высказаться.

— Она... её зовут Дейзи Паркетт, ваше величество, — сообщил майор, глядя поверх головы Фреда на портрет его отца, короля Ричарда Праведного. — Её мать была швеёй, которая..."

— Да, да, я помню, — громко произнёс король Фред, прервав Беззаботса. — Очень хорошо. Это всё, майор. Можешь идти.

Чувствуя некоторое облегчение, майор Беззаботс ещё раз низко поклонился. Он был всего лишь в шаге от двери, когда послышался голос короля:

— Беззаботс, а что именно сказала девочка?

Майор остановился, положив руку на дверную ручку. Ему ничего не оставалось, кроме как сказать правду.

— Она сказала, что король — эгоистичный, тщеславный и жестокий человек, — пробормотал он.

Не осмеливаясь поднять глаза на своего повелителя, Беззаботс вышел из комнаты.



Глава 8. День Прошений





Эгоистичный, тщеславный и жестокий. Эгоистичный, тщеславный и жестокий.

Эти слова отзывались эхом в голове короля, когда он натягивал шёлковый ночной колпак. Такого просто не может быть! В эту ночь Фред еле уснул, а когда проснулся утром, ему лучше не стало — скорее, наоборот. И тогда он решил совершить какой-нибудь хороший поступок.


Первое, что пришло ему в голову, это как-нибудь наградить сына Беззаботса, защищавшего своего короля от этой противной девчонки. Фред снял с шеи своей любимой охотничьей собаки маленький медальон, приказал служанке повесить его на ленту и вызвал Беззаботсов во дворец. Мама Берта забрала его прямо из класса во время урока и поспешно переодела в синий бархатный костюмчик. Когда мальчик увидел короля, он буквально онемел от восторга. Фреду это очень понравилось, и он даже уделил несколько минут разговору с мальчиком (в эти минуты глаза майора и госпожи Беззаботс буквально светились гордостью за сына). Когда приём у короля закончился, Берт вернулся в школу с небольшой золотистой медалью на шее. В тот же день мальчик взял её с собой на игровую площадку, где она впечатлила даже Родерика Саранча, который обычно донимал его сильнее всех. Дейзи ничего не сказала, но когда Берт почувствовал на себе её взгляд, ему стало неуютно, и он спрятал медаль за воротник.

А король по-прежнему ощущал себя не таким счастливым, как всегда. Его глодало какое-то неприятное чувство, похожее на расстройство желудка, и в эту ночь ему опять удалось уснуть лишь с большим трудом.

А когда Фред проснулся, он вспомнил, что наступил День Прошений.

День Прошений устраивали только раз в год. Это был особенный день — единственный, когда жители Раздолья могли попасть на аудиенцию к королю. Разумеется, советники Фреда заранее опрашивали посетителей, прежде чем допускать их пред королевские очи. В результате Фреду никогда не докладывали о каких-нибудь больших бедах. В Тронный зал могли попасть лишь те люди, с чьими горестями можно было справиться с помощью нескольких золотых монет и пары добрых слов: например, фермер со сломанным плугом или старушка, у которой умер кот. Этого дня король ждал с нетерпением: на встречу с подданными он надевал самые пышные наряды. А ещё его всегда глубоко трогала горячая благодарность простых жителей Раздолья.

После завтрака Фреда уже ожидали камердинеры; они собирались одеть короля в новый наряд, который он приказал пошить в прошлом месяце. Наряд состоял из белых атласных панталон и такого же камзола c золотыми пуговицами в жемчужной россыпи, а ещё горностаевой мантии с алой подкладкой и белых атласных туфлей с золотыми пряжками, тоже усыпанными жемчугом. Главный камердинер держал наготове позолоченные щипцы, готовясь завивать королевские усы. Неподалёку стоял паж с бархатной подушечкой, на которой были разложены кольца с драгоценными камнями; он ожидал, пока король сделает свой выбор.

— Уберите, я не собираюсь всё это надевать, — махнул рукой Фред, кивая на наряд, который камердинеры держали в ожидании одобрения. Слуги остолбенели: их взяло сомнение, правильно ли они расслышали слова повелителя. Когда наряд шили, король Фред постоянно спрашивал, скоро ли он будет готов; к тому же именно он предложил алую подкладку и затейливые пряжки.

— Я говорю, немедленно убрать! — гаркнул король, когда никто из камердинеров не двинулся с места. — Принесите мне что-нибудь простое: например, костюм, в котором я был на похоронах отца.

Ошарашенные слуги поклонились и мгновенно унесли белый наряд, а затем ещё быстрее вернулись с чёрным.

— С вами... с вами всё в порядке, ваше величество? — осторожно поинтересовался главный камердинер.

— Конечно же, я в порядке. — отрезал Фред. — Просто я — настоящий мужчина, а не какой-то там легкомысленный франт.

Он натянул на себя чёрный костюм, который был самым простым из его нарядов (впрочем, без роскоши там тоже не обошлось: манжеты и ​​воротник были отделаны серебряной тесьмой, а на ониксовых пуговицах сверкали бриллианты). Затем, к удивлению главного камердинера, он позволил ему завить лишь кончики усов, а затем прогнал и его, и мальчика-пажа с подушечкой, усыпанной кольцами.

Ну вот, подумал Фред, рассматривая себя в зеркале. И как можно назвать меня тщеславным? Ведь чёрный — явно не из тех цветов, которые мне идут больше всего...

Вопреки обыкновению король оделся так быстро, что лорд Никчэм (которому один из слуг Фреда как раз чистил уши) и лорд Треплоу (который в это время пожирал десерт «Услада Герцога», принесённый с кухни по его приказу) были застигнуты врасплох и едва успели выбежать из своих спален, захватив с собой жилетки. Сапоги они были вынуждены натягивать уже на бегу, прыгая на одной ножке.

— Быстрее, лентяи! — бросил король Фред через плечо догоняющим его лордам. — Я должен помочь своим подданным!

«Ну разве эгоистичный король торопился бы так на встречу с простолюдинами, жаждущими его милости?» — подумал Фред. — «Да никогда в жизни!»

Королевские советники были потрясены, увидев его вовремя и в скромном одеянии (скромном для Фреда, конечно). Главный советник Аскетт даже позволил себе одобрительную улыбку во время поклона.

— Ваше величество сегодня рано начинает приём, — отметил он. — Люди будут счастливы. Они стоят в очереди с самого рассвета.

— Пускай заходят, Аскетт, — разрешил король. Он уселся на трон и жестом приказал Никчэму и Треплоу занять места по обе стороны от него.

Двери открылись, и один за другим начали входить просители.

Люди, с которыми беседовал Фред, часто не могли и слова вымолвить, когда оказывались лицом к лицу с настоящим живым королём, чьи портреты висели во всех ратушах. Одни начинали глупо хихикать, другие вообще забывали, для чего пришли; пару раз посетители даже падали в обморок. Сегодня Фред был особенно милостив. Рассмотрение каждого прошения заканчивалось тем, что король вручал пару золотых монет, или благословлял ребёнка, или разрешал старушке поцеловать ему руку.

Тем не менее, хотя он улыбался и раздавал золотые монеты и обещания, слова Дейзи Паркетт продолжали звучать в его голове. Эгоистичный, тщеславный и жестокий... Ему хотелось сделать что-нибудь особенное, чтобы показать, какой он замечательный человек, и чтобы доказать, что он готов пожертвовать собой ради других. Каждый король Раздолья раздавал золотые монеты и выполнял пустяковые просьбы в День Прошений. Фред же хотел совершить что-нибудь настолько удивительное, чтобы память об этом не потускнела в веках, и попасть в учебник истории не как изобретатель новой шляпы для фермеров, а как настоящий герой.

Лорды, сидевшие по обе стороны от Фреда, откровенно скучали. Эх, лучше бы их оставили валяться в спальнях до обеда и не заставляли здесь сидеть и слушать, как крестьяне рассказывают о своих мелких неприятностях... Прошло несколько часов, и наконец последний проситель со словами благодарности покинул Тронный зал. Треплоу с облегчением вздохнул — его живот уже целый час урчал от голода.

— А теперь — обед! — прогудел он.

Но как только охранники попытались закрыть двери, послышался какой-то шум, и створки дверей снова распахнулись.



Глава 9. Рассказ пастуха





— Ваше величество, тут ещё пастух из Торфяндии хочет подать прошение, — сообщил Аскетт, поспешно подходя к королю Фреду, который как раз поднимался с трона. — Он немного опоздал, но если ваше величество решит, что пора обедать, то я сообщу ему, что приём окончен.

— Торфяндец! — фыркнул Никчэм, помахав перед носом надушенным платком. — Вы только представьте себе, ваше величество!

— Неслыханная дерзость — опоздать к королю! — воскликнул Треплоу.

— Нет, — сказал Фред после недолгих колебаний. — Раз уж этот бедолага прошёл такой долгий путь, то мы его примем. Давай его сюда, Аскетт.

Такое свидетельство доброты и отзывчивости преображённого короля привело главного советника в восторг, и он быстро зашагал к дверям, делая знак охранникам пропустить пастуха. Король опять уселся на трон, а Никчэм и Треплоу снова расселись по своим креслам; на их лицах застыло кислое выражение.

Старик, ковылявший к трону по красной ковровой дорожке, выглядел довольно неопрятно: борода выглядела нечёсанной, кожа сильно обветрилась, одежда была изношена и залатана во многих местах. Шапку он испуганно сорвал с головы сразу, как только вошёл в зал. Приблизившись к месту для просителей, где они обычно останавливались и кланялись или приседали в реверансе, пастух вместо этого рухнул на колени.

— Ваше величество! — прокряхтел он.

— «Ваше ве-е-еличество», — вполголоса проблеял овцой Никчэм, передразнивая старого пастуха.

Треплоу беззвучно засмеялся, и его подбородки затряслись, как холодец.