Имитация страсти

Вход в элитный рай




После смерти Василисы и казни Архипова я несколько недель занималась только детьми. Общалась, отвечала на вопросы, пыталась в каком-то приемлемом свете преподнести им то, что произошло и происходит рядом с ними. Они мне верили и прижимались ко мне, прятались в мои ладони и объятья, как в свое главное и надежное убежище.

Мне кажется, им даже было в нем тепло и спокойно, этим птенцам, которые и родились сиротами.

Мы много занимались: Коле осенью идти в школу, а Петя – моя черноглазая любовь и боль – хватал любую информацию, как изголодавшийся галчонок. Может, гений какой-то был в роду Александра, обратившего родовой талант в ненасытный поиск хищника. Бали строго выполнял данное Александру обязательство – вывести детей на уровень начинающих, но уверенных пользователей компьютером. Для ребенка более захватывающего мира не существует. И потому я находила бесценным желание мальчиков общаться со мной, отвлекаясь от мониторов, просто говорить, просто вместе размышлять и строить несбыточные планы.

Валентин звонил ежедневно. Как раньше: общие слова, но теперь всякий раз вопрос: «Когда встретимся?»

Я тянула, сколько могла. Не потому, что не хотела посидеть в хорошем месте, согреться и забыться в любом желании, – нет, я этого как раз хотела. Влипать в очередную сложную историю казалось совсем уже слишком.

Федоров – незаурядный, в общении простой, нормальный мужчина, хорошо образованный, физически приятный, в меру страстный…

Да, у него есть эти достоинства. И главное, видимо, для нашей ситуации: он явно влюблялся все сильнее. Но смысл имеет вовсе не это. Кошмарный смысл имеет только жгучий концентрат его практически безграничных возможностей. А это обстоятельство способно в критический момент истребить в человеке все человеческое. Еще один властелин мира, который, судя по тому, что я о нем читала на Компромат.ру, гораздо влиятельнее своего начальника. И не только его. Серый кардинал. А когда два таких огня, как он и Александр, вспыхнут одновременно, то в пожаре от меня останется горстка пепла. От убежища детей ничего не останется.

И наступил день, когда Валентин не спросил у меня, когда мы встретимся, а просто заявил тоном, не терпящим возражений:

– Мы завтра вечером приглашены на очень важный прием. Он в определенном смысле в мою честь. Так что я непременно должен быть. И это для меня самый подходящий случай представить мою женщину. Заеду за тобой в восемь.

Я приехала в свою квартиру от Груздевых в шесть часов. Успела постоять под горячим душем, вымыть голову, выпить крепкого кофе. Подкрасилась чуть ярче, чем для свиданий наедине. Там будет яркое освещение и наверняка фотографы. Скользнула в розовато-бежевый «диор», решила, что под это платье не нужно белья. Оно чуть выше щиколоток, не обтягивает, не открывает ничего, просто нежно подает естественные достоинства фигуры. И тут, ровно в восемь, Валентин позвонил в дверь. А я ему не называла номера своей квартиры. Он и не спрашивал.

Особняк в центре Москвы. Роскошная пятиэтажка, в ней и поместилось бы гораздо больше жильцов, чем в обычной убогой хрущевке для народа. Огромный зал для приемов.

В принципе, оживленное, нарядное, приветливое общество могло бы меня удивить и порадовать. Но я вошла в этот зал со всей ожесточенностью, отвращением и подозрительностью своего ужасного опыта. Я здесь не просто чужая, я – засвеченный с разных сторон враг. Носитель информации, которой я угрожаю многим, не слишком этого скрывая.

Высший свет. «Высший свет». Это вам не утонченные, образованные, воспитанные Аринами Родионовнами дворяне, не тургеневские девушки на выданье. Это «лучшие люди города», то есть самые крутые во всех отношениях, в том числе криминальном. Здесь потомки тех, кто служил дворянам, тех, кто их расстреливал, кто занимал их дома. Здесь царит смесь генов лакеев, клерков, жандармов, большевиков в гимнастерках и сталинских палачей у кровавой стенки. И мощная, вольная струя бессмертной ОПГ, которая всегда готова овладеть ситуацией.

Таков примерно состав мужской части гостей – внешне холеных, добродушно улыбающихся во весь вполне голливудский рот. А их спутницы в роскошных нарядах, одни – в изысканных, другие – в вопиюще безвкусных, – это жены, любовницы или просто профессиональный эскорт. Очень разные внешне, но практически все с печатью категории на всем – от лба до каблуков. И в этом они похожи до жути. Для меня это разные стадии Василисы. Просто есть те, которые умнее и проворнее своих постоянных или временных партнеров, и они сумеют их переиграть.

Все эти мысли и эмоции не помешали мне быстро, мельком, но очень пристрастно оценить себя со стороны в сравнении с остальными женщинами. Здесь многие моложе меня, есть гораздо стройнее, буквально на всех драгоценностей – на состояние. И, конечно, ухода и усовершенствования внешности – на многие миллионы. Но я сначала оценила свое отражение в женских настороженных и обеспокоенных глазах, потом посмотрела на себя и других в зеркальной стене.

Это забавно: сама не ожидала, но я чем-то симпатичным и выгодным отличалась от них всех. Платье сидело, как и было задумано по фасону: как будто нежная и ленивая женщина встала обнаженной и просто скользнула в розоватое облако, чтобы пробежаться по гребню волны. Волосы лежали, как им вздумалось, даже без фена. Количество макияжа не помешает мне ни смеяться, если захочу, ни есть, не опасаясь потерять рисунок губ, ни плакать, если вдруг вздумается. Даже отсутствие украшений работало на имидж естественности, в этом было что-то победное и высокомерное, как будто я настолько уверена в своей неотразимости, что не хочу портить ее блеском побрякушек.

Я посмотрела на Валентина и поймала в его глазах довольное, даже гордое выражение. Он, конечно, ничего не скажет, кроме общих слов, но, похоже, я все оценила верно.

А дальше, в общем, и рассказывать нечего. Я просто расслабилась, вкусно ела, пила вино, смеялась их шуткам. С женщинами говорила о тряпках, с мужчинами – о политике и экономике. Чувствовала со всех сторон все более заинтересованное внимание к себе.

Один эпизод запомнился мне особо, я сохранила его в памяти во всех деталях.

Вечер был в разгаре, когда дверь в зал разъехалась и вошли два человека в строгих черных костюмах и белых рубашках. У них были серьезные, даже мрачноватые лица. Они помахали издалека хозяевам, которые сидели за столом, затем за ними въехала инвалидная коляска с ручным управлением. В ней сидел худой мужчина с длинным носом и острыми серыми глазами под тенью густых бровей. Хозяин суетливо, даже угодливо устроил эту троицу за меленьким столиком у окна.

Мы с Валентином пробыли на приеме еще час. И за это время я поймала ровно пять внимательных взглядов серых глаз человека в инвалидном кресле.

Когда мы уже ехали домой, я легко вызвала в памяти разговор Александра и Григория, который подслушала в Санта-Фе. Григорий рассказывал о том, что встретил в банке Лос-Анджелеса «важняка» Илюху, которому бандит Хмырь по приказу Александра когда-то прострелил позвоночник. Он сказал, что тот, наверное, приехал по их душу. Так он, похоже, был более чем прав.

– Странные люди были на этом приеме, – произнесла я вслух. – Тех, которые пришли позже всех, посадили у окна. Один в инвалидном кресле, два других с такой выправкой, как будто у них пистолеты в каждом кармане.

– Не знаю, как насчет пистолетов, – рассмеялся Валентин, – но ты практически угадала. В кресле – бывший следователь генпрокуратуры по особо важным делам Илья Харитонов, с ним его адвокат и один конторский мужик. Серьезная троица. Наверняка кого-то пасут. Этому Харитонову все неймется. Я был уверен, что он живет в Лондоне.

– Хозяин пригласил их на этот прием?

– Точнее будет так. Им зачем-то понадобилось сюда прийти, а хозяин был вынужден пригласить. Это не те люди, которым отказывают. Они многих держат на разных крючках.

– Мне казалось, что порядок другой: сотрудники правоохранительных органов просто обслуживают богатых людей за деньги.

– Да, пожалуй, это основная категория. Но есть и другие, те, для которых власть над ситуацией важнее денег. Они, конечно, называют это справедливостью и законом, но я не верю в пафосные слова. Велик соблазн корчить из себя карающую руку то ли закона, то ли бога, держать в страхе сильных мира сего. Я думаю, это от лукавого.

– Забавная точка зрения на справедливость и закон. Но я тебя поняла, я в теме, как говорят партнеры Александра. Похоже, этот «важняк» в инвалидном кресле всерьез рискнул жизнью, разоблачая преступников.

– Да, он поплатился. Но стал только злее. Гордыня… – Валентин откровенно свернул разговор.

Той ночью Валентин после хлопка, зажигающего светильники-светлячки, сказал мне общие слова, зато какие:

– Ты была лучше всех.

На следующий вечер он приехал ко мне домой без звонка. Произнес:


– Извини, я буквально на минуту.

Надел мне на палец кольцо с розовым алмазом, поцеловал в щеку, повернулся, чтобы уйти, и добавил практически на пороге:

– Мое предложение: считать вчерашний вечер нашей помолвкой, для которой вовсе не обязательно продолжение… Не настаиваю на немедленном ответе. Просто жду, как всегда.

Это был не слишком приятный сюрприз. Он требует от меня какого-то хода. Чего очень не хотелось. Полагаю, Валентин знал, что мне будет трудно ответить в любом случае. Он не посмотрел мне в глаза, делая смягченное и осторожное предложение руки и сердца. Или так страшно боялся сразу прочитать в моем взгляде отказ, или… Возможно, он просто трус во всем, что выходит за границы безусловной власти поста и денег.





Ревность бандита




Главным ценителем моего розового алмаза оказался, разумеется, Александр. Других друзей, подруг и сослуживцев у меня больше нет.

– Я правильно понял появление этого булыжника на твоем пальце? Это оно? К нему прилагается фамилия Федорова?

– Пока ничего ни к чему не прилагается. Просто ненавязчивое предложение.

– По поводу ненавязчивости нашего скромного Валика я в курсе. Такая тихая, деликатная промокашка. Если есть интерес, впивается всеми драконьими зубами и когтями. Учти.

– Спасибо. Непременно учту твое наблюдение.

Одинаковый выбор мне постоянно предлагает судьба: хуже или еще хуже. Или вообще край.

Я не могу не видеть очевидное: Александр ревнует не как работодатель, у которого могут увести ценный кадр. Не только так. В нем заговорил голос самца и собственника. Тут не важно, есть ли у него какие-то эмоции ко мне. Важно лишь то, что его дикарское сознание никогда не справится со сложной психологической данностью. Организм Александра начинают рвать и крючить злоба, ярость и агрессия неукротимого зверя. Ему не нужна я, он понимает лишь одно: мое место у его ноги, под его властью.

Наши отношения сразу резко изменились. Исчезли его липовое добродушие, вполне правдоподобное уважение, постоянно подчеркиваемая забота обо мне. Исчезла дистанция – вот что ужасно. Он слишком близко подходил ко мне во время разговоров. Мог при встрече или прощании резко притянуть к себе и не обнять, а грубо прижать жестом не влюбленного мужчины, но насильника.

Мне совершенно понятно, что до взрыва бесконтрольного желания – рукой подать. И что это может быть воплощением моих самых интимных кошмаров.

Я не выношу насилия даже в самом невинном зародыше. А передо мной концентрат насилия, его абсолют и неотвратимость. Физическая сила тренированного здорового мужчины, его инстинкты, потребности плоти и главная мышца под названием разум – это все создано для прыжка хищника с целью схватить, овладеть, прожевать и сожрать. И не важно, что именно схватить – женщину, банк, город невинных жертв.

Я не боялась Александра, я боялась силы своего протеста. Как бы мне хотелось, чтобы в этой ситуации моими цепями не были слабые детские ручки. Любые другие цепи я бы сумела разорвать, ведь в другой ситуации я бы не дорожила своей жизнью, которая сейчас нужна не столько и не только мне.

Я встречалась с Валентином. Как он и обещал, мы пока не возвращались к нашей главной теме.

Это было время, подаренное мне на размышление. Так считал Валентин. И я могла тянуть свое размышление сколь угодно долго. Я по-прежнему отдыхала и согревалась в его нежных и терпеливых объятиях. А мысли рядом с ним у меня были адские.

К примеру, я ему рассказываю о грубости насильника и рабовладельца Александра, дарю информацию, с которой он легко бы нашел врагов Александра. Его многие давно пасут и держат зло, как этот искалеченный следователь… И его берут, и Валентин давит на суд, и тот дает Груздеву пожизненное заключение. И все происходит в один момент, так, что дети даже не увидят, не узнают…

Или еще лучше: его забирают в СИЗО, а Валентин подкупает там сотрудников и других заключенных, и Александра в одну ночь убивают во время «случайной драки». Сам Александр очень любит именно этот второй сценарий, когда речь идет о тех, кто его предал. А я выхожу замуж за Валентина, усыновляем детей Груздева… И однажды мафия по сценарию невидимого серого кардинала Пономарева, который управляет всей финансовой империей Александра, перережет горло мне, уничтожив перед этим детей – наследников, да и Валентину вряд ли уцелеть. Александр – это такая прочная ниточка, на которую нанизаны тысячи людей и интересов.

Так что прежде всего в подобную войну мне никогда не втянуть Валентина, большого чиновника, карьериста, конъюнктурщика и труса, для которого самая пламенная страсть не стоит в одном ряду с деньгами, властью и опасностью все это потерять.

Да он даже не второй и не десятый вопрос – Валентин Федоров. Я пальцем не шевельну, не вздохну против воли Александра, пока в его власти дети. Так что ответ Федорову готов, он из разряда: «А счастье было так возможно».

Александра я держала на минимальном расстоянии до одного рокового вечера.

Я задержалась в квартире Груздевых допоздна. У Коли поднялась температура. Меня очень беспокоило его здоровье. После той тяжелой кори были осложнения на сердце и почки. Врачи поставили диагноз: «ревмокардит». Конечно, при верном уходе он все это перерастет. Но есть и более тревожные проявления. Колю накрывали периоды тоски и депрессии. Он в равной степени боялся одиночества и отталкивал от себя других людей. Даже Ферузу не всегда пускал в свою комнату.

В присутствии Александра Коля был напряженным, недоброжелательным, неразговорчивым, я постоянно ловила его подозрительный и враждебный взгляд, адресованный отцу.

Только один раз он спросил меня:

– Почему умерла мама? Она никогда не болела.

Я была не готова к прямому ответу, и мальчик прервал мои сложные объяснения:

– Не надо, Ксю. Не ври мне больше.

Вероятно, Коля услышал какие-то взрослые разговоры, что-то могла брякнуть Феруза, какую-то ужасную команду сказать по телефону Александр. Но стал очевиден факт того, что ребенок в своем сложном возрасте выхода из младенчества пережил душевную травму, ничего не забыл, постоянно все усугубляет в своих мыслях, и его психологическая проблема обостряется. Именно она и притягивает болячки, разрушает организм.

Я ночами многое читала о решении подобных проблем, что-то предпринимала, но главной моей целью было скрыть все от Александра. Не дай бог, он начнет «лечить» и сына, как жену. Из такого нервного ребенка не вырастет мужчина «по бандитским понятиям».

Я вышла из детской, когда оба мальчика уснули. Принесла в кухню чашки из-под горячего молока, которое давала детям на ночь. Александр сидел там у бара и пил виски. Он был уже не очень трезв. Надо отдать ему должное: он в Москве отлично держался в этом смысле по сравнению с беспробудным пьянством в Санта-Фе. Из чего я сделала вывод, что он не конченый, запойный алкаш, просто не выносил вынужденного бездействия в золотом изгнании.

Я кивнула ему, сказала, что дети спят, а я ухожу домой. Повернулась спиной и стала мыть чашки в раковине.

Тут это и случилось. Александр зажал меня сзади в тиски, так что не вздохнуть, затем развернул и закрыл рот не жарким, а огнедышащим поцелуем. А дальше…