Имитация страсти

– Сержант, хочу ввести вас в курс дела, что здесь произошло. Этот липовый племянник явился из Поварово к одинокой женщине с собакой, явно собираясь присвоить ее квартиру. Но поскольку он является неадекватной сволочью, то замучил и растерзал нечастного щенка. Поясню, о каком именно преступлении идет речь. Убийство животного, отягощенное садистским извращенным издевательством, – это тянет лет на двадцать больше срока, чем просто убийство. Так в любой нормальной стране, потому что речь о маньяке, который до смерти будет опасен не только животным, но и людям, особенно детям. Его привлекает беспомощность. Если вы имеете возможность открыть дело по жестокому обращению с животным и наверняка изолировать извращенца от общества, флаг вам в руки. Но я обязательно прослежу. Если такой перспективы нет, то, с вашего позволения, мы сами закроем тему. Никакого самосуда. Мой друг, вероятно, даже доставит лжеродственника к нему домой. После некоторого воспитания. И это будет окончательное прояснение: к этой квартире он больше не приблизится на пушечный выстрел. Вы, разумеется, заслужили мое вознаграждение за чуткое участие.

Полиция отбыла в самом добром расположении. Тихо скулящего Васю поволокли на выход. Полиция отрабатывала вознаграждение: запихнули Васю в машину коренастого решалы, которого привез Александр.

В квартире появилась служба «ветритуала» – две женщины с ведрами и тряпками. У Александра как-то все получалось по первому свистку. Тетя Клава упала на колени рядом с черным пластиковым мешком, в который упаковали ее единственную радость. Она так отчаянно рыдала, что у меня заболело сердце. И ни одного слова утешения не было во взорванном ужасом мозгу. Все знают, как утешить человека в естественном горе, каким бы бесконечным оно ни было. Но что сказать перед лицом уродливого преступления, какого просто не может быть.

– Переночуй у меня, – наконец сообразила я.

Александр проводил нас в мою квартиру.

– Ксения, вот таблетки. Всегда ношу с собой, вдруг кому-то понадобится. Точно успокоитесь, уснете. Но я хотел бы тебе прислать врача – проверить, нет ли сотрясения мозга.

– Не нужно. Я знаю: небольшое есть. Но я умею с этим справляться. Спасибо. Большое спасибо. Как жалко, что Клава не позвала меня раньше, а я сразу не позвонила тебе. Милка была бы жива.

– Да. Никогда не забывай: я всегда сразу приду на помощь.

Да уж. Такое не забудешь. В самом страшном мраке меня теперь спасет лишь носитель тьмы. И этот случай Александр может внести в статью своих доходов. Потому что я считаю долгом отслужить.





Оборотни в тумане




Мы с Валентином сидели в небольшом зале тайного частного ресторана для особых людей. Кабинет был, конечно, на двоих. Роскошное, современное строение, очень высокий этаж, две стены – из стекла. Совсем рядом со мной плавали облака – из серого цвета в розовый и темно-синий. Вечер только начинался. Валентин приехал за мной в институт.

Я была в своих будничных черных брюках и в бежевом пуловере, в котором мне удобнее всего работается. Ему лет десять, наверное: путешествовал со мной в Америку и обратно. Проверенные годами туфли, которые точно не жмут и не боятся внезапного дождя. Совсем без косметики, даже голову вечером поленилась вымыть. Он не предупредил заранее, пригласил на ужин в тот же день, незадолго до конца рабочего дня. Я это терпеть не могу и, конечно, отказалась бы, если бы речь шла о свидании. Но речь об обязанности, о долге перед Александром. Я вышла, села в его машину и спросила:

– Может, мы заедем, чтобы я переоделась? Боюсь, я в таком виде всех распугаю.

– Никакого беспокойства. Это настолько культурное и интеллигентное место, что любой человек в любом виде чувствует себя уместно и комфортно. А ваш вид кажется мне всегда прелестным, чего вы не могли не заметить.

Он был прав. Других посетителей мы видели только издалека, никто ни на кого не смотрел. В нашем кабинете несомненная роскошь обстановки сочеталась с демонстративно скромным дизайном. Все было для удобства, комфорта, иллюзии полного уединения и защищенного покоя.

Я опустилась в сказочно удобное кресло, даже не объяснишь, в чем там дело, но оно меня просто обнимало.

Валентин сразу сказал:

– Я забрал вас после целого дня работы, наверняка вы проголодались. Давайте сделаем так: вы, не задумываясь, назовете блюдо, которое вам сейчас сразу придет на ум.

Так оно и было. После чашки утреннего кофе с кусочком булки я не выпила даже стакана воды. И я сладострастно выпалила:

– Хочу вареную, дымящуюся картошку со сливочным маслом, копченой скумбрией, помидором и малосольным огурцом. Да, и обязательно черный хлеб, вдруг есть теплый.

– Отличный выбор, – спокойно произнес Валентин. – Я понял, о каком направлении речь. Остальное, пожалуй, закажу сам. Я в достаточной мере изучил кухню именно этого заведения. Повара, кстати, – итальянцы. Изумительное чутье. Напитки?

– Сначала глоток холодного белого, затем красного. Я вина различаю только по цветам.

– Понял.

Он нажал кнопку, явился черноглазый официант, записал несколько названий, которые звучали как итальянская мелодия. Слов «картошка», «огурец», «скумбрия» я не слышала. Но все это в каком-то восхитительном виде появилось передо мной. И горячий хлеб, и ледяное белое вино. В окружении блюд, которые были похожи на украшения, а попробуешь – наслаждение.

– У вас есть вкус ко всему, к еде тоже, как я заметил еще в первую встречу. Вряд ли работа в этом НИИ дает большие возможности.

– Она дает возможности именно в том смысле, какой я в ней искала. Мне интересен научный поиск. А зарплата – да, смешная. Так за свое дело всегда больше платят или расплачиваются, чем получают.

– Конечно. И это похвально. А дополнительные возможности – это Александр Груздев?

– Не в том смысле. Я просто невольно оказалась другом семьи в сложной для них и себя ситуации. Если точнее, я была няней их детей в Америке. Привязалась именно к детям. Мы вместе вернулись, так получилось. Сейчас общаюсь с детьми просто набегами, не хочу их терять. А с Александром мы временами помогаем друг другу.

– У вас есть семья?

– С мужем мы развелись, он остался в Америке. Маленький сын погиб. Это все, что я могу сказать о себе, чтобы мы больше к теме не возвращались.

– Конечно. Сожалею.

Пока кабинет освещался угасающим дневным светом, я хорошо рассмотрела его лицо. И поняла одно: это лицо рассмотреть, увидеть, расшифровать невозможно. Особая школа сокрытия и подавления всех эмоций, которые обычно имеют внешнее выражение. Простые, не слишком выразительные черты, сухие, выбритые щеки, узкие губы, глаза цвета бетона. Морщины лет на пятьдесят с хвостиком. Небольшие залысины на висках и проседь в волосах. Ничего не красит, не подтягивает, не вкалывает – и на том спасибо. Синтетических мужиков не выношу еще в большей степени, чем насиликоненных женщин.

Когда небо рядом со мной совсем потемнело, сами собой задвинулись черные плотные шторы и зажглись все бронзовые светильники с черными абажурами, отделанными золотом. Мне стало там совсем уютно, спокойно. Дело, конечно, и в хорошем вине – ни тяжести, ни тумана в голове, только тепло и свет во всем теле.

Мы говорили о всякой ерунде. Валентин оказался осведомленным и образованным человеком. Сказал, что окончил Гарвард. Похоже, правда, и документ – не липа, сделанная Александром, известным мастером фабриката.


– Александр сказал, что собирается с вами передать мне какой-то любопытный документ. Сам он слишком увяз в делах. Я так понял, что это выгодное предложение для правительства, интересная инициатива предпринимателя.

– Да, кажется, – наугад брякнула я. – Что-то такое он говорил, но подробности я забыла.

– Вряд ли вам нужны подробности, – рассмеялся он. – Но я открыт к сотрудничеству. Только просьба: с этими документами мы встретимся у меня дома. Не то, что стоило бы светить под камерами наблюдения ресторана. Вы же не опасаетесь встреч со мной наедине?

– Не опасаюсь, – решительно сказала я. – На свете осталось очень мало вещей, которых я опасаюсь.

Он отвез меня домой, у подъезда церемонно поцеловал руку и простился.

На следующий день я вошла с едой к Бади и, когда он начал есть, спросила самым невинным тоном:

– Скажи, Бади, твои приложения, по которым ты с Александром просматриваете квартиры партнеров, работают постоянно? Или вы удаляете то, что уже просмотрено?

– Удаляем. И сохраняем самое важное. Есть такая папка «мой архив».

– Мне хотелось бы посмотреть, что у вас есть на одного человека. Понимаешь, для меня это очень личное. Из этого вытекает многое, в том числе моя безопасность.

– Скажи имя. Ксения, я покажу тебе, Александр не узнает, хотя он вряд ли будет против. Но я дорожу твоей безопасностью.

Я назвала имя Валентина Федорова, и он нашел, показал компромат.

Мама дорогая. У самого приличного, чинного, выглаженного человека, которого я видела за всю свою жизнь, нашлось все. И групповухи, и садо-мазо, и даже детское порно. К счастью, последнее без реальных детей. Валентин просто смотрел это по компьютеру с вытекающими последствиями.

Так оборотни же. Что с них взять?





Часть пятая. Дела семейные




Корь




Мне на работу позвонила Феруза, сказала, что у Коли очень высокая температура:

– На нем выступают красные пятна, Ксения, я не знаю, что делать. Василиса еще спит. Ему очень плохо.

– Срочно забери из детской Петю, устрой ему уголок в гостиной, перенеси туда кроватку, тумбочку, игрушки. Не разрешай ему возвращаться в детскую ни за чем. Коле сделай чай с лимоном, достань морс из холодильника и немного согрей. Давай ему пить понемногу. Я еду, не бойся, мы все решим.

Я отпросилась у директора, вылетела из института, по дороге из машины позвонила Александру:

– У нас беда. Срочно нужно найти приличную клинику и палату для Коли, у него, по всему, корь. Это очень опасно для Пети, он легко заразится, а в его возрасте это осложнения почти наверняка. Мне вызвать «Скорую»? Или клиника сможет сразу прислать машину?

– Я не знаю, как все это работает, но сейчас разберусь. Да, конечно, клиника пришлет, когда я найду такую. Буквально минуты. Ты у нас дома?

– Я туда еду. Давай им мой телефон.

До самого дома я думала о двух вещах. Наш диалог с Александром показался бы бредом или фантастикой большинству населения России. Какой, к черту, выбор клиники, какая отдельная палата, какая машина за одним ребенком с корью в течение минут! Но все это, разумеется, будет именно так. Потому что Александр – авторитетный бандит, потому что все его знакомые – приличные оборотни на высоких креслах. С этим все ясно, и меня сейчас даже не мучает воспоминание о том, что моего мальчика, когда он заболел корью, потащили в такое инфекционное отделение, что у меня до сих пор мороз по коже. И лежал он в первые дни в коридоре.

И болезнь – не такая уж страшная, и лечение наработанное. В чем мое беспокойство, моя острая тревога?

Я скажу себе откровенно. И уже проговорила это Александру, к счастью, он не поймет. Мне очень жалко Колю, я рвусь ему помочь. Но сердце мое разрывает страх за Петю. Я вижу его сейчас перед собой: крепенькие, широко и упрямо расставленные ножки, открытые, доверчивые ладошки, которые как будто ловят неожиданные радости, ласку и добро.

Я мысленно касаюсь взглядом круглого золотистого личика с распахнутыми, роскошными и трогательными глазищами, глажу шапку крутых кудрей цвета каштана. Мне легче дать себя изрезать ножом, чем увидеть, как Петя поранит свой пальчик. А температура, боль, кашель, инфекционная больница…

Если бы сейчас заболел он – я бы не только Александра подняла, я бы заставила Федорова лететь на помощь на вертолете со всем составом правительства. Я полюбила. Нелепо, обреченно, мучительно и бесповоротно полюбила чужого ребенка. Мы с ним, по сути, в разных клетках. Я – за решетками своей нищеты, сиротства, отсутствия перспектив. Петя – под конвоем жутких родителей, он им даже не любимый ребенок, он теперь – копилка Александра. На детей столько денег записано, что только поэтому Александр перевернет медицину всех стран, чтобы вылечить их.

И – страшная мысль: если деньги из трастового фонда Александру понадобятся завтра, то и дети ему ни к чему.

Я приехала вместе с машиной из клиники. Врачи делали все быстро, четко, профессионально. Ответ на их вопрос, делали ли детям прививки от кори, у сонной Василисы мне так и не удалось вырвать. Да какие там прививки! Мне разрешили поехать с ними, пропустили в приемный покой, а затем и в чистую, светлую палату. И никаких безумных предосторожностей: «Вы, женщина, в инфекционном отделении». Так вопят обычно, когда сами развели вокруг грязь и дополнительную инфекцию, смешав вирусы всех больных детей.

Коле сделали уколы, он мне даже улыбнулся, засыпая:

– Ты приедешь завтра?

– Конечно, – сказала я.

Из коридора позвонила в институт и сказала, что беру неделю за свой счет.