Имитация страсти

Есть у меня такая особенность: все мои самые паскудные предположения вскоре начинают подтверждаться.

Через день в квартире Груздевых появился Константин Пономарев, поверенный в самых главных и тайных делах, контролер за финансовыми счетами и недвижимостью всех членов семьи. Александр сразу провел его в кабинет, где работал Байдар, и он оттуда не выходил часами.

Я вошла по своему коду в шесть часов, когда обычно приносила Бади еду. Поставила на поднос и второй прибор. Бади, как всегда, благодарно кивнул и сунул в рот сразу три оладьи, не отрывая взгляда от монитора. А Пономарев резко встал и посмотрел на меня острым, холодным и подозрительным взглядом. На редкость неприятный тип. Хотя внешне все вполне пристойно. Аккуратный, подтянутый, отлакированный, с ухоженной темной бородкой и светло-серыми, довольно красивыми глазами. Но эти глаза принадлежат не живому, теплому человеку, а функции поиска наживы, дела истребления помех.

Я любезно улыбнулась ему:

– Константин, я и вам принесла, вот ваша тарелка.

Постояла, прямо глядя ему в глаза и давая возможность задать вопрос. Но он промолчал, даже словом «спасибо» не удостоил. Понятно, что, как только я выйду, он позвонит Александру с выговором: «Что за дела, почему ты разрешил, какая-то мутная баба» и все такое. Ну, тут – будь что будет. Александр непредсказуем в своих решениях и предпочтениях. Может и за меня постоять. А пока я там возилась с тарелками, которые опустошал Бади, разливала минералку по стаканам, кофе из термоса, кое-что увидела на мониторе. Перевод огромных сумм.

Можно предположить, что это деньги трастового фонда утекают в инвестиции. И это имеет смысл, если иметь в виду, что дети и их будущее ничего не значат для Александра. Они с Пономаревым просто спрятали часть капитала человека под угрозой его разоблачения за убийство, которое связано с похищением и выкупом. Если бы кто-то копнул – один шаг до следов грязных денег от рэкета и наркоторговли. А здесь и сейчас мы имеем законного и уважаемого бизнесмена с сетью легальных магазинов, инвестициями в не менее легальные проекты.

Деньги должны работать – это единственный побудительный мотив олигарха, хоть чистого, хоть самого кровавого. Такие мелочи, как будущее детей, рассматриваются только в плане внешней благопристойности. Но в качестве помехи или тормоза никто и ничто на пути не будет стоять.

В общем, я поняла, что хотела. Вошла в закуток гостиной, оборудованный для временной комнаты Пети, опустилась в кресло рядом с малышом, который собирал детские пазлы, ждала, пока он на меня посмотрит. А когда он поднял головку, расплылась, утонула в золотом отблеске его радостных глаз, в прелести ротика, открытого для слова «Ксю», в ямочках на щеках. Во всей этой беспомощной, хрупкой и бесполезной для жестоких расчетов красоте. Протянула руки, и Петя забрался ко мне на колени. Мы обнялись, как два последних человека перед окончательной волной всемирного потопа.





Вина Василисы




Я собиралась все время, пока Коля будет в больнице, жить в квартире Груздевых. Ночью спать рядом с кроваткой Пети. Но приезд Пономарева сделал это невозможным. Он торчал в кабинете Бади до рассвета, иногда выпивал на кухне виски и падал на несколько часов на диван в гостиной – поспать. Я неизбежно натыкалась бы на него, выходя от Пети, у ванной, туалета, в кухне. Я уходила после полуночи, приходила в семь, но все же встречалась с Пономаревым не меньше пяти раз в день и была вся в ожогах от стального пламени его наглых и беспощадных глаз. Если он очень захочет, чтобы меня выгнали, придумает любую подставу.

А в этот день я, как назло, не смогла поднять себя в половине шестого утра. С ночи почувствовала ломоту во всем теле, к рассвету меня уже трясло, лоб горел. Грипп, наверное.

Была мысль – позвонить Ферузе, сказать, что сегодня не приду, отлежусь. Открыла свою аптечку. Какая-то ерунда типа анальгина, корвалола и йода. Глотнула две таблетки, запила несколькими каплями, свалилась, конечно, не от «лечения», а от жара и переутомления.

Проснулась в двенадцать. Ничего хорошего, голова раскалывается, слабость, грудь заложило. Выпила кофе и легла болеть. Через полчаса вскочила как ошпаренная. Какая, к черту, болезнь, если там один ребенок в квартире, начиненной монстрами. Одна Феруза не опасна, так она ничего и не понимает. Быстро собралась и поехала.

Вошла… Картина маслом, как будто написанная багровыми кошмарами моего жара.

В углу прихожей скорчилась Феруза, она тихо и тоненько скулила. Лицо пыталась закрывать руками, но было видно, что оно все в крови. Платье на груди тоже. Над ней склонилась и шипела Василиса, пытаясь своими ногтями-когтями выцарапать глаза.

Я сама приглашала к ней маникюрш, те бились с ее безумно длинными ногтями, мы вместе пытались ее уговорить сделать их короче, но это был один из моментов тупого упрямства Василисы, за которые она держалась, как за свободу. Идиотскую, выдуманную свободу. Да, собственно, ей же не убирать, не готовить, не одевать, не гладить детей. Вот наконец пригодились.

В одной двери стоял потрясенный и побледневший Петя. В другой – Пономарев, который спокойно наблюдал за сценой с патологическим интересом.

Василиса сантиметров на двадцать выше меня, даже сейчас, без регулярных тренировок сильнее, но поза у нее уязвимая. Я просто изо всех сил пнула ее в зад ногой, она стукнулась головой о стену и свалилась рядом с Ферузой. Посмотрела на меня почти виноватыми глазами и произнесла:

– Я сначала хотела по-хорошему. Но ты же знаешь, до нее ничего не доходит.

Я помогла встать Ферузе, помогла ей умыться, замазала царапины. Василиса встала сама и пришла объясняться. Хотя все было ясно без слов. Она посылала Ферузу за выпивкой, а та не могла оторваться от плиты: мясо готовила. Назвать Василису трезвой было бы преувеличением.

Я прервала нытье обеих:

– Заткнитесь быстро. Вы испугали ребенка. Вася, извинись перед Ферузой, потому что, если она уйдет, к тебе приставят жандарма. Ты вела себя как невменяемая.

– Да ладно, – протянула Василиса. – Ты же не уйдешь, Ферузиха? Мы ж ладили. Но тебе впадлу было сбегать в магазин. Извиняюсь, сто баксов хватит?

Феруза быстро взглянула на меня и кивнула своей растрепанной головой с опухшим, расцарапанным лицом.

Переговоры завершились на высшем уровне. Я с удовольствием бросила их и побежала к Пете. Утешала его, что-то объясняла. Он смотрел мне в лицо прямо, требовательно и спросил:

– Мама плохая?

– Нет. Она совершила плохой поступок. Сейчас попросила прощения у Ферузы, и та ее простила. У каждого человека есть шанс стать лучше после ошибки.

Не знаю, что он понял, но мне показалось, что ребенок был рад закрыть тему своей нелепой мамаши. Мы пошли гулять. Вернулись, а в квартире уже были незнакомые люди.

Я сразу поняла, что происходит. Тот взгляд Пономарева, с которым он смотрел на Василису и Ферузу…

Отвела Петю, включила ему самый интересный мультик на всю громкость, вышла из его закутка и постаралась плотно закрыть дверь гостиной.

В комнате Василисы люди без халатов, но с явной профессиональной хваткой вязали Василису – ей помогли снять халат, одеться, поставили открытую сумку, и она показывала, какие вещи туда класть. Ночные рубашки, тапки, туалетный прибор, расческу… С ней говорили негромко и мягко, как с буйной сумасшедшей, она подчинялась, как зомби. Ее увозили в психушку. И это, разумеется, было что-то сильно элитное, дорогое, закрытое, куда добраться сможет только тот, кто отправил. И кто оплатит заточение на любой выбранный срок.

Инициатор меланхолично курил в кухне трубку. Мы с Пономаревым обменялись равно многозначительными и ненавидящими взглядами. Он сказал мне своим взглядом: «Не лезь не в свое дело, твоя очередь тоже придет». Я также безмолвно ответила: «Никто не сомневался в том, что ты – мерзавец. А давай, попробуй и со мной».

Закрылась в ванной, позвонила Александру. Он, конечно, был в курсе, все санкционировал, оплатил. Мою пламенную речь по поводу травмы Пети оборвал сразу:


– Извини, Ксю. Я еду на важное совещание. По поводу Пети. Тебе лучше других известно, есть ли для него толк в такой матери. И эта выходка. Василиса не является здоровым человеком, ее полечат, в чем проблема?

– В Пономареве. Василиса сегодня ровно такая, на какой ты женился.

– Я понял тебя. Да, он считает, что неадекватный человек не может даже формально иметь отношение к капиталу. Я женился на нищей. Совсем другая история. Василису, скорее всего, специалисты и эксперты признают недееспособной.

– Эксперты?! Хорошая шутка. А дети? Что будет с детьми?

– Все то же, что и было. Василиса жива. Ее никто не собирается растворять в серной кислоте. Шутка. Полечится, выпишут. Будет квасить, но лишится доступа к деньгам категорически. Все, что ей нужно, я буду выдавать, как раньше. И у детей есть отец. Есть ты, в конце концов. Не усугубляй. До встречи.

Мне ясно было одно: Василису списали. Ее жизнь больше не стоит и гроша. Но ведь и дети – тоже уже не кошельки. И что могу удержать я – посыльная для разовых секретных поручений. К тому же я не нравлюсь палачу Пономареву. От меня можно избавиться так, что никто и не заметит. Мне бы бежать сейчас впереди собственного визга, завербоваться куда-то на край земли и ничего больше не знать о семейной жизни одного поганого бандита. Но…

Но однажды полумодель-полупроститутка вышла замуж за богатого. И у них, двух уродов по жизни, родились прекрасные дети. К ним, как магнитом, притянуло меня. Вот в чем твоя вина, Василиса. Ты не имела права размножаться. Тебе не зад надо было наращивать, а удалить все органы, которые природа по ошибке дала тебе как женщине, какой ты с рождения не являлась. Ты – суть предательства и безразличия. Из-за тебя я могу не удержать на земле ни твоих детей, ни себя.





Тайны Игната Архипова




Через неделю жизнь в доме Груздевых, можно сказать, наладилась. Осела пыль последних событий, а все, что будет дальше, притаилось под ровным, все скрывающим бетоном, который будет взорван по щелчку. Пономарев наконец свалил.

Прощаясь со мной, сказал без выражения, но со смыслом:

– Возможно, еще увидимся.

То есть он предполагал или предупреждал, что я могу исчезнуть из этого дома. Или вообще.

Я ответила:

– Возможно, и нет. Никогда не знаем, кого и куда унесет ветер перемен.

Он взглянул, как голодный волк, которому почудилось чье-то рычание, но я улыбнулась, и он даже пожал мне руку.

Я привезла Колю из больницы. Помогла выбрать Ферузе по Интернету стеганое пальто с капюшоном на осень за три тысячи. Сдачу со ста долларов, которые успела выдать Василиса в качестве компенсации, она спрятала в отдельную коробочку. Там было все, что перепадало сверх зарплаты, – так сказать, излишества, на роскошь. Царапины почти прошли, в целом она была довольна завершением истории.

Я потребовала от Александра, чтобы меня пустили на свидание к Василисе. Он согласился, и меня повезли на его автомобиле в милый такой особнячок с солидной охраной, наверняка вооруженной до зубов. И люди там были вышколенные, милейшие. И ни одного сомнения в том, что в этом заведении человек может сгинуть без следа, если нужно. И это будет вернее, чем ванна с серной кислотой. А палата у Васи была роскошная. Она сама – тихая и совершенно безучастная. Хотя выглядела хорошо. Ни о чем не спрашивала, просто тупо выслушивала мой отчет по детям и дому. Рассмотрела все, что я принесла. Сразу стала жадно поедать пирожные, одно за другим. И только когда я поднялась, чтобы уйти, она тихо, очень сознательно и с полным пониманием произнесла:

– Ты меня заберешь отсюда, Ксю? Мне нужно, чтобы ты это сделала, только ты. Чтобы точно домой отвезла. Я больше никому не верю.

– Конечно. Не сомневайся.

Я вылетела из этой западни, села в машину и всю дорогу впивалась ногтями в собственные колени, чтобы причинить себе боль. Чтобы задушить в зародыше жалость к нелепой, долговязой, инфантильной девчонке, которой не суждено было стать взрослой, осторожной женщиной. И она так влетела в свой глянцевый рай, как никому и не снилось. И нет теперь силы, способной вытащить несчастную из ее кипящей беды. Я тоже меньше всех верю ее мужу.

Александр был со мной ровным и дружелюбным, но ни в какие планы и подробности ни по одному поводу не посвящал. Однажды сказал, что мне нужно съездить к Архипову. На этот раз – просто папка с документами. Они очень важны, поэтому он мне сразу перевел на карту пять тысяч баксов.

– И еще просьба, Ксю. Не беги от него сразу, постарайся найти контакт. Нелюдимый он тип, сама знаешь, но надо иметь полное представление. Слишком многое знает.

Не знаю, за что он мне заплатил, – за конверт весом в граммы, за душевный разговор с истуканом Архиповым, за историю с Василисой или просто в фонд моего вечного молчания. Какая уже разница. По этому поручению мне разрешено было не тащиться на электричке, а поехать на машине.

В тот день Игнат, который стоял у крыльца и смотрел, как я иду к дому, показался мне не отталкивающим, вызывающим оторопь и ужас истуканом, а, скорее, смешным чучелом. Стоит так коряво в этих огромных сапожищах, в серой косоворотке, а над ней – несуразная физиономия, карикатура на человеческое лицо. Вся растительность топорщится, как у дикобраза, нос дергается, как у крысы при виде колбасы, а глаза под кустами бровей просто блестят, как металлические пуговицы. В них нет человеческого выражения и понимания.

В его кабинете, сидя на твердом стуле, придуманном для дискомфорта, я делала вид, что рассматриваю интерьер, иконы, светильники на стенах. На самом деле все время, пока он изучал документы, я думала, где, за какими предметами прячутся камеры, о которых этот козел не знает. Впрочем, и Александр не в курсе, что Бади мне все открыл.

Потом Игнат открыл сейф, который у него прятался, конечно, за самой большой иконой, стал, сопя, там что-то перебирать, укладывать. Захлопнул и задвинул икону. К слову говоря, у меня отличное зрение, а по движениям руки я со спины могу в принципе вычислить набранный код. Не то чтобы это могло пригодиться, но у меня много ненужных способностей.

Мамочки. Оно повернулось и изобразило мне почти радостную улыбку. То ли и ему Александр посоветовал войти со мной в душевный контакт, то ли эйфория от прочтения документов ударила в мозг. Но Игнат встал на пороге комнаты, хлопнул в ладоши, как барин прислуге, и громко крикнул:

– Закуски подать в кабинет!

Жена Катерина появилась с подносом чуть ли не мгновенно. Без звука склонила свою голову в белом платке в знак приветствия. Конечно, и не подумала посмотреть на меня, так что я свое «Добрый день» произнесла в пространство. Она поставила на стол большой хрустальный графин, стаканы, тарелки с едой. Весь ее облик – плотная фигура в длинном черном платье, непроницаемое круглое лицо в рамке белого платка – показался мне черно-белым обелиском. Застывшим олицетворением протеста и покорности.

Я вспомнила, как она выглядела в вечернем платье: подчеркнутые пышные грудь и бедра, яркая косметика, – и подумала: не пахнет ли этот союз садомазохизмом. Не без того, наверное, раз он даже торгует орудиями истязаний. Только Александр мог отыскать такое ископаемое.

Жена ушла. Игнат разлил содержимое графина по стаканам. Жестом радушного хозяина пригласил к началу трапезы.

Я взяла свой стакан, с отвращением почувствовала запах самогона. Кто бы сомневался, конечно.

Страшно захотелось домой. И купить по дороге бутылку нормального красного вина, морепродукты и фрукты. Устроить выходной. Но вспомнила о пяти тысячах баксов, перестала дышать и глотнула. Взяла с подноса ломоть теплого хлеба, Игнат плюхнул мне на тарелку большой кусок жареного мяса. Хлеб оказался кислым, липким и начиненным каким-то сеном. Мясо жесткое и противное. Не умеет готовить его Катерина. А он все просто перемалывает, как мясорубка. И обильно заливает самогоном.

Самое время начать душевный разговор. Я напрягла все свое воображение и сумела разродиться очень оригинальным вопросом: