Исчезновение Стефани Мейлер

– Хорошо, но ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Именно что не понимаю.

– Мы могли бы жить в небольшом городке, не тратить время на давку в общественном транспорте…

– Что опять за блажь, Стивен?

– Это не блажь, просто в голову пришло, захотелось с тобой поделиться.

Но жена, как истинная обитательница Нью-Йорка, не представляла себе жизни в другом месте, и моя идея сбежать и начать все сначала была вскоре забыта.





* * *


Прошло полгода.

К июню 2014 года детский сберегательный счет был пуст. Я перехватил звонок из банка: нас предупреждали, что держать пустой сберегательный счет нельзя, и я перевел на него денег, чтобы не забивать себе голову хотя бы этим. Мне во что бы то ни стало надо было найти способ его пополнить и тем самым не дать себя загнать в финансовую яму. Пора было положить всему этому конец. Я перестал спать, а когда наконец проваливался в сон, меня мучили невыносимые кошмары. Эта история подтачивала меня изнутри.

Элис дописала свой роман. Попросила меня его прочесть и высказаться абсолютно честно: “Как в постели: жестко, но прямо”. Я с трудом дочитал ее книгу, пропуская большие куски, – она хотела знать мое мнение как можно скорее, а мнение у меня, к несчастью, сложилось однозначное. Ее текст был беспомощен и бездарен. Но сказать ей об этом прямо я не мог. Сидя в модном ресторане в Сохо, мы чокнулись шампанским за ее грядущий громкий успех.

– Я так счастлива, что тебе понравилось, Стиви, – ликовала она. – Ты же не потому так говоришь, что не хочешь меня обидеть?

– Нет, мне правда понравилось. Как ты можешь сомневаться?

– Просто я его предложила трем литературным агентам, а они мне отказали.

– А, пусть это тебя не смущает. Если бы ты знала, сколько книжек были поначалу отвергнуты и агентами, и издателями!

– Вот именно. И я хочу, чтобы ты мне помог ее продвигать и дал ее почитать Мите Островски.

– Островски, критику? – с тревогой спросил я.

– Ну естественно. Он мог бы написать рецензию в ближайший номер нашего журнала. К его мнению все прислушиваются. Он может сделать из книги бестселлер еще до публикации, если ее похвалит. Ко мне сбегутся все агенты и издатели и станут молить принять их предложения.

– Не уверен, что это хорошая мысль. Островски может написать очень жестко, даже зло.

– Но ты же его начальник, в конце концов! Просто потребуй, чтобы он написал хорошую рецензию.

– Ты прекрасно знаешь, что так не делают, Элис. Каждый волен…

– Хватит опять читать мне мораль, Стиви. Я требую, чтобы Островски написал восторженную статью про мою книгу, и он это сделает. Ты найдешь способ его заставить.

В этот момент подошел официант с нашими лобстерами, но она жестом отправила его обратно на кухню.

– Я уже не хочу есть, вечер получился ужасный. Хочу домой.

Следующие десять дней она все время требовала подарков, за которые мне уже было нечем платить, а если я отказывался, мучила меня всеми возможными способами. В конце концов, чтобы ее успокоить, я обещал, что Островски прочтет ее книгу и напишет хвалебную статью.

Я отдал текст Островски, тот обещал прочитать. Через две недели, не имея от него никаких вестей, я поинтересовался, заглянул ли он в роман. Он ответил, что прочел его до конца. Элис потребовала, чтобы я вызвал его к себе и выслушал отчет от него лично. Мы назначили встречу на 30 июня. Перед приходом Островски Элис спряталась в шкафу. Критик высказался как нельзя более резко:

– Скажите, Стивен, я вас чем-то невольно обидел? – спросил он с порога, усаживаясь в кресло. – Если так, прошу прощения.

– Нет, – удивился я. – Что за странный вопрос?

– Просто если вы заставляете меня такое читать, значит, вы на меня сердиты! А теперь еще вынуждаете тратить время на разговоры про это. Но я все-таки понял, почему вы так настаивали, чтобы я прочел эту гадость.

– Да? И почему? – с некоторым беспокойством спросил я.

– Потому что вы сами написали эту книгу и хотите знать, чего она стоит. Мечтаете стать писателем, Стивен, верно?

– Нет, автор этой книги не я, – заверил я его.

Но Островски не поверил:

– Стивен, скажу вам как друг, потому что не хочу, чтобы вы питали ложные надежды: вы бездарны. Это отстой! Отстой, отстой, отстой! Я бы даже так сказал: ваша книга – идеальное воплощение отстоя. Мартышка и та написала бы лучше. Окажите услугу человечеству, бросьте это дело, очень вас прошу. Может, попробуете рисовать? Или играть на гобое?

Он удалился. Не успела за ним закрыться дверь кабинета, как Элис вылетела из шкафа.

– Элис, он сам не понимает, что говорит, – попытался я ее утихомирить.


– Я хочу, чтобы ты его прогнал!

– Чтобы я его прогнал? Но я не могу уволить Островски. Читатели его обожают.

– Ты его уволишь, Стиви!

– Ну уж нет, Элис, этого я не могу! Ты соображаешь, что говоришь? Уволить Островски?

Она угрожающе наставила на меня палец:

– Ты у меня в аду гореть будешь, Стиви. Я тебя разорю и засажу в тюрьму. Ты почему не слушаешься? Придется тебя наказать!

Островски я уволить не мог. Но Элис заставила меня позвонить ему при ней по громкой связи. К моему великому облегчению, тот не ответил. Я решил потянуть с этим делом в надежде, что гнев Элис уляжется. Но спустя два дня, 2 июля, она как фурия влетела ко мне в кабинет:

– Ты не уволил Островски! Ты с ума сошел? Ты смеешь мне перечить?

– Я же при тебе пытался ему звонить, он с тех пор не перезванивал.

– Так попробуй еще раз! Он у себя в кабинете, я с ним только что столкнулась.

Я позвонил ему по прямой линии, но он опять не брал трубку. В конце концов звонок переключился на секретаршу, и та сообщила, что он дает телефонное интервью какой-то французской газете.

Элис, багровая от гнева, жестом согнала меня со стула и уселась за мой компьютер.

– Элис, ты что делаешь? – заволновался я, увидев, что она открывает мою почту.

– То, что ты давно должен был сделать, слизняк.

Она создала новое письмо и написала:

Мита, поскольку на мои звонки Вы ответить не соизволили, извещаю Вас письменно: с настоящего момента Вы больше не работаете в “Нью-Йорк литерари ревью”. Стивен Бергдорф.



Кликнула на “отправить” и с победным видом вышла из кабинета.

В этот момент я подумал, что так дальше продолжаться не может. Я терял контроль над журналом и над собственной жизнью. Я был в долгах с ног до головы, все кредитные карты были пусты и семейный сберегательный счет тоже.





Джесси Розенберг




Суббота, 12 июля 2014 года

14 дней до открытия фестиваля



На выходных мы решили отдохнуть. Нам нужно было немного отвлечься, перевести дух. Нам с Дереком приходилось держать себя в руках: слишком многое окажется под угрозой, если Кирк Харви заставит нас сорваться.

Я вторую субботу подряд провел на кухне, возился с соусом и гамбургерами.

Дерек набирался сил в кругу семьи.

Что же до Анны, то она никак не могла отключиться от нашего дела. По-моему, ее больше всего потрясли слова Базза Ленарда про Шарлотту Браун. Где та пропадала во время открытия фестиваля 1994 года? И почему? Что она скрывала? Брауны, и Алан, и Шарлотта, очень поддержали Анну после ее переезда в Орфеа. Она потеряла счет их приглашениям на ужин, предложениям погулять или прокатиться на катере. Она часто ужинала вдвоем с Шарлоттой, чаще всего в кафе “Афина”; они часами сидели там и болтали. Анна пожаловалась ей на свои трения с Гулливером, Шарлотта рассказала, как переехала в Орфеа. Она тогда только что окончила университет. Нашла себе место у какого-то ворчливого ветеринара, который мало того что превратил ее в секретаршу, но еще и, похохатывая, хватал за зад ницу. Анна никак не могла себе представить, чтобы Шарлотта проникла к кому-то в дом и перебила всю семью.

Накануне, просмотрев видео, мы позвонили Баззу Ленарду и задали ему два важных вопроса: была ли у кого-то из актеров машина и кто имел копию видеозаписи спектакля?

Насчет машины он высказался однозначно: вся труппа приехала вместе, на автобусе. Машины не было ни у кого. Что же касается видеокассеты, то жителям Орфеа в разных точках города было продано шестьсот ее экземпляров. “ Кассеты лежали во всех магазинах в центре, в бакалейных лавках, на заправках. Люди покупали их как сувениры. С осени девяносто четвертого года и до следующего лета разошлось все”.

Из этого следовали две вещи. Для Стефани не составляло труда раздобыть кассету из вторых рук, она имелась даже в городской библиотеке. А главное, в вечер убийства Шарлотта Браун без машины могла за время своей получасовой отлучки добраться из Большого театра только до точки, находившейся в пятнадцати минутах ходьбы, не дальше. Мы с Дереком и Анной решили, что если бы она поймала одно из редких городских такси и попросила отвезти ее в квартал Пенфилд, водитель после трагических событий наверняка бы объявился.

В то утро Анна, выйдя на пробежку, решила засечь, за какое время можно дойти от театра до дома Гордона, а потом вернуться. Пешком получалось почти 45 минут. Шарлотта отсутствовала около получаса. Но как широко можно толковать слово “около”? Бегом можно было обернуться за 25 минут. Хороший бегун справился бы и за двадцать, а человек в неподходящей обуви – скорее за тридцать. Значит, теоретически это было возможно. У Шарлотты Браун было время добежать до Гордонов, убить их, а потом вернуться в театр.

Пока Анна раздумывала, сидя на скамейке в парке напротив бывшего дома Гордонов, ей позвонил Майкл Берд. Голос у него был встревоженный:

– Анна, можешь сейчас подойти в редакцию? Случилась очень странная вещь.