Исчезновение Стефани Мейлер
Часть 57 из 110 Информация о книге
Он пожал плечами и отвел меня в подвал, в архив. Майкл оказался ценным помощником: он отбирал со мной нужные номера “Орфеа кроникл”, искал полезные статьи и ксерокопировал их. Заодно я спросил его насчет Джеремайи Фолда: Майкл знал в окрестностях всех и вся. – Джеремайя Фолд? – переспросил он. – Первый раз слышу. Это кто такой? – Мелкий преступный авторитет из Риджспорта, – пояснил я. – Вымогал деньги у Теда Тенненбаума, угрожая сорвать открытие кафе “Афина”. Майкл был ошарашен: – На Тенненбаума наехал рэкетир? – Да. В 1994 году полиция штата это пропустила. Благодаря Майклу я смог также навести справки о “Черной ночи”: он связался с другими местными изданиями, в частности с ежедневной “Риджспорт ивнинг стар”, и спросил, не завалялась ли у них в архиве какая-нибудь статья с ключевыми словами “Черная ночь”. Но у них ничего не оказалось. Все, что было связано с этим названием, относилось к Орфеа периода с осени 1993-го до лета 1994 года. – А какая связь между пьесой Харви и этими событиями? – спросил Майкл. До сих пор эта параллель ему в голову не приходила. – Хотел бы я знать. Особенно теперь, когда выяснилось, что “Черная ночь” относится только к Орфеа. Я оттащил все архивные ксерокопии из “Орфеа кроникл” к Анне в кабинет и углубился в них. Читал, вырезал, подчеркивал, отбрасывал в корзину, раскладывал по стопкам. Анна с Дереком по-прежнему прочесывали выпуски университетской газеты. Кабинет Анны сильно походил на сортировочный центр. Вдруг Дерек воскликнул: “Бинго!” Объявление нашлось. На 21-й странице осеннего номера за 2013 год, между рекламой сапожника и анонсом китайского ресторана, предлагавшего шведский стол меньше чем за 20 долларов, имелся следующий текст: ХОТИТЕ НАПИСАТЬ КНИГУ, КОТОРАЯ ВАС ПРОСЛАВИТ? ЛИТЕРАТОР ИЩЕТ ЧЕСТОЛЮБИВОГО ПИСАТЕЛЯ ДЛЯ СЕРЬЕЗНОЙ РАБОТЫ. РЕКОМЕНДАЦИИ ОБЯЗАТЕЛЬНЫ. Оставалось только связаться с сотрудником газеты, ответственным за размещение рекламы и объявлений. * * * Дакота по-прежнему сидела в машине у ворот “Райского сада”. Отец даже не позвонил. Ей пришло в голову, что он тоже ее ненавидит, как и все. Из-за того, что случилось с домом. Из-за того, как она поступила с Тарой Скалини. Она себе никогда не простит. Она снова расплакалась. У нее так все болело внутри, ей казалось, что лучше не будет никогда. Жить не хотелось. Почти ослепнув от слез, она стала шарить в сумке в поисках ампулы кетамина. Надо было как-то поднять настроение. И тут среди всякой мелочи ей подвернулась пластиковая коробочка, которую ей дала подружка Лейла. Героин, его надо было нюхать. Дакота еще ни разу не пробовала. Она насыпала на приборном щитке линию белого порошка и, скрючившись, потянулась к ней носом. В доме жена сказала Джеральду Скалини, что у ворот уже долго стоит какая-то машина, и он решил вызвать полицию. В Большом театре появился Браун. Мэр решил прийти под конец прослушивания, взглянуть, как движется дело. На его глазах Кирк унижал и отвергал одного кандидата за другим, а потом, решив выгнать всех, заорал: – На сегодня все! Приходите завтра и постарайтесь, бога ради, играть получше! – Сколько тебе надо актеров? – спросил Браун, поднявшись на сцену и подходя к Кирку. – Восемь. Примерно. Видишь ли, у меня нет точного числа ролей. – Примерно? – изумился Браун. – У тебя нет списка персонажей? – Примерно, – повторил Харви. – И скольких ты сегодня отобрал? – Ноль. Мэр тяжко вздохнул. – Кирк, – напомнил он ему перед уходом, – тебе остался день, чтобы собрать труппу. Ты должен ускориться во что бы то ни стало. Иначе мы не закончим никогда. У ворот “Райского сада” стояло несколько полицейских машин. На заднем сиденье патрульной машины Монтейна плакала Дакота. Руки у нее были скованы наручниками за спиной. У открытой дверцы стоял Монтейн и задавал ей вопросы: – Ты зачем сюда приперлась? Клиента ждешь? Торгуешь здесь этим дерьмом? – Нет, честное слово, – рыдала Дакота в полуобморочном состоянии. – Ты даже толком отвечать не можешь, до того обдолбалась! И попробуй только наблевать мне на сиденье, ясно? Героинщица хренова! – Дайте мне поговорить с папой, пожалуйста, – умоляла Дакота. – Ну конечно, а еще чего тебе надо? Того, что мы нашли в машине, для судьи вполне достаточно. Готовься в камере отдыхать, красотка. Близился вечер. В тихом квартале, где жили Брауны, Шарлотта, недавно вернувшаяся из ветеринарной клиники, с мечтательным видом сидела на крыльце. Из Большого театра вернулся муж и уселся рядом. Вид у него был измотанный. Она ласково погладила его по голове: – Как идет прослушивание? – Ужасно. Она закурила. – Алан… – Да? – Мне хочется туда пойти. – Кому, как не тебе, – ободряюще улыбнулся он. – Не знаю… я же двадцать лет не выходила на сцену. – Ты будешь иметь бешеный успех, не сомневаюсь. Вместо ответа Шарлотта только тяжело вздохнула. – Что случилось? – спросил Алан, чувствуя, что что-то не так. – Мне иногда кажется, что лучше сидеть тихо, а главное, держаться подальше от Харви. – Чего ты боишься? – Ты сам прекрасно знаешь, Алан. В нескольких милях оттуда, в “Палас дю Лак”, Джерри Райс не находил себе места: Дакота пропала. Он искал ее по всему отелю, в баре, в бассейне, в фитнес-зале – все напрасно. Телефон у нее не отвечал, записки она не оставила. В конце концов он обратился к охране гостиницы. На записи камер слежения было видно, как Дакота вышла из номера, побродила по коридору, потом спустилась на ресепшн, спросила машину и уехала. Начальник охраны, не зная, что еще предпринять, предложил сообщить в полицию. Джерри предпочитал обойтись без этого, боялся навлечь на дочь неприятности. Внезапно у него зазвонил мобильный телефон. Он поспешил принять вызов: – Дакота? – Джерри Райс? – ответил суровый мужской голос. – Говорит помощник шефа полиции Орфеа Джаспер Монтейн. – Полиция? Что случилось? – Ваша дочь Дакота задержана и находится в участке. При задержании у нее обнаружены наркотики, завтра она предстанет перед судом. Ночь она проведет в камере. Джерри Райс Летом 1994 года я был молодым директором одной нью-йоркской радиостанции, зарабатывал мало и только что женился на Синтии, девушке, в которую был влюблен со школьной скамьи. Она единственная в меня верила. Надо было видеть нас в то время: мы оттягивались по полной. Нам было под тридцать, мы любили друг друга и были свободны как ветер. Самым ценным моим имуществом был подержанный “корвет”, на котором мы на выходных разъезжали по всей стране, из города в город; останавливались в мотелях и пансионах. Синтия работала в администрации маленького театрика. Она всегда знала, где что идет, и мы каждую неделю ходили на Бродвей задаром, по контрамаркам. Жизнь мы вели скудную, но нам хватало за глаза. Мы были счастливы. В 1994 году мы с Синтией поженились. Свадьба состоялась в январе, и мы решили отложить медовый месяц до лета. Поскольку бюджет наш был весьма ограничен, мы могли выбирать лишь места в пределах досягаемости “корвета”. Синтия разузнала, что в Орфеа готовится новый театральный фестиваль. В театральных кругах о нем отзывались хорошо, ждали приезда именитых журналистов, что служило знаком качества. Я, со своей стороны, нашел там восхитительный семейный пансион – деревянный дом в двух шагах от океана, утопающий в гортензиях. Сомнений не оставалось: десять дней, которые мы собирались там провести, запомнятся надолго. Они и запомнились, во всех отношениях. По возращении в Нью-Йорк Синтия обнаружила, что беременна. В апреле 1995 года родилась наша единственная и любимая дочь, Дакота. Дакота принесла в нашу жизнь огромное счастье, однако я до сих пор не уверен, что мы были готовы так быстро завести ребенка. Следующие месяцы прошли так же, как у всех молодых родителей, чью жизнь перевернуло вверх дном вторжение маленького существа. Отныне в мире, в котором прежде хватало двухместного “корвета”, нужно было все умножать на три. Пришлось продать машину и купить другую, побольше, сменить квартиру, чтобы иметь лишнюю комнату, оплатить роды, пеленки-распашонки, соски-переноски, люльки и прочие бирюльки. Короче, пришлось выкручиваться. В довершение всего Синтию по возвращении из декрета уволили из театра. Что до меня, то радиостанцию перекупила крупная компания, и я, наслушавшись разговоров о реструктурировании и опасаясь потерять место, вынужден был согласиться за те же деньги иметь гораздо меньше эфирного времени, зато гораздо больше ответственности и администрирования. Наши дни представляли собой самую настоящую гонку на выживание: работа, семья, Синтия, ищущая работу и не знающая, что делать с Дакотой, и я, приходивший вечерами домой как выжатый лимон. Наша семейная жизнь переживала тяжелейшее испытание. И когда настало лето, я предложил в конце июля съездить на несколько дней в наш маленький пансион в Орфеа, перевести дух. И чудо Орфеа сработало снова.