Искусство легких касаний

Голгофский больше не видит Солкинда — но действительно различает далекий повторяющийся звук, похожий на уханье чекистского хора из памятной по Лиону песни Жильбера Беко.

— Иди к предвечному звуку… — повторяет Солкинд, и Голгофский повинуется.

Передвигаться трудно: за руки и ноги то и дело цепляют какие-то невидимые путы. К счастью, уже через несколько шагов у Голгофского появляются помощники. Это два существа, которые подхватывают его под руки — и поднимают из болота ввысь. Голгофскому кажется, что до него доносится тихий шелест крыл. Ему больше не нужно прилагать усилия, чтобы перемещаться в пространстве.

Он вспоминает старинную книгу, отрывок из которой показал ему Дави:

«Орлы Разума подхватили меня и понесли к огромному и далекому огненному глазу…»



Происходит именно то, что описано в книге. Теперь Голгофский не слышит предвечного уханья, зато впереди появляется свет, и в его красноватых лучах можно разглядеть Орлов Разума.

Поразительно, но они очень походят на синих твиттерских птичек — только маленькими или смешными их никак не назвать. Так вот каковы архонты, думает во сне Голгофский, вот каковы летуны, вот каков твиттер… Возможно, человеческий ум в каждую эпоху придает вестникам Разума новую форму в соответствии с текущим культурным каноном…

А потом Голгофский замечает светящуюся стену, о которой говорила книга.

Стена прозрачна; с одной ее стороны Россия со своими золотыми куполами, с другой — ощетинившаяся небоскребами Америка. Рядом в пространстве появляется какой-то призрак. Голгофский узнает генерала Изюмина — на нем тот самый шелковый халат с генеральскими погонами, о котором говорил В.С.

Голгофский ждет, что генерал разъяснит происходящее, но тот всего лишь повторяет свой жутковатый жест, уже виденный однажды Голгофским: складывает пальцы домиком, показывая «крышу», затем машет пальцами, изображая трепетание крыл — и указывает куда-то вверх…

Голгофский даже во сне чувствует растерянность. Теперь он знает много больше, чем в тот день, но пантомима генерала непонятна по-прежнему. Крылья? Видимо, имеются в виду Орлы Разума, которые держат сейчас Голгофского в пространстве. «Крыша»? Скорей всего, что-то связанное с защитой. Верх? Наверное, указание на высшие силы? Но какие? Или Орлы должны поднять его еще выше?

В этом недоумении Голгофский просыпается. Вокруг знакомая спальня генеральской дачи. Рядом мирно посапывает Ирина, за окном щебечут птицы — там уже прорезается первая листва. Прошло столько времени, но загадка все так же неизъяснима.

И тут…

«Мне показалось, — пишет Голгофский, — будто один из синих твиттерских летунов, только что державших меня на весу, с щебетанием влетел под своды моего черепа…»



Он открывает окно, в одних трусах вылезает во двор изюминской дачи и идет к беседке, где нашел отравленного генерала.

Высоко над ней к ветке старой липы прибит скворечник. Голгофский сомнамбулически взбирается по дереву («на следующий день, — пишет он, — я не решился бы повторить этот подвиг без лестницы»), снимает со скворечника острую крышу домиком — и видит внутри завернутую в несколько слоев прозрачной пленки записную книжку.

Он берет ее, аккуратно возвращает крышу птичьего домика на место, так же сомнамбулически слазит и идет на кухню. Пленка разрезана; книжка чуть отсырела, но в целом невредима.

В ней только одна рукописная строка:

whose rap is it anyway ^%^ yes we can yes we can make america great again[21]



Голгофский понимает, что у него в руках.

«Теперь я знал, — пишет он, — каково это — держать палец на запале неизмеримо могучей бомбы. Это было жуткое и упоительное чувство. Сперва я подумал, что лучше будет сжечь мою находку. Но потом… Во-первых, скрыв ее, я вряд ли прожил бы долго: рано или поздно спецслужбы все равно вышли бы на меня. А во-вторых, зачем Изюмин явился мне во сне? Не хотел ли он доверить мне миссию, которую отменили пробравшиеся в высшее руководство атлантисты?»



Видеть во сне какого-то человека вовсе не означает, что тот приходит к сновидцу с поручением — сон это просто сон. Но мы совершили уже достаточно погружений в ватное подсознание Голгофского, чтобы предугадать его выбор.

Ресантимент побеждает.

«Мы с Америкой в противофазе во всем, — пишет Голгофский, — даже во времени: сдвиг — почти половина суток. Антиподы еще сидят у мониторов, подсчитывая балансы и выплаты — или расслабляются у семейного телеочага под репризы продажных телекомиков и говорящих голов из ЦРУ. Я гляжу мысленным взором на Америку, а на меня самого глядят грозные русские тени — от Александра Невского до маршала Жукова. Раз я еще могу, я должен, я обязан привести Царь-химеру в действие…»



Пока Ирина спит, Голгофский садится за компьютер, регистрирует твиттерный аккаунт и жирным троллем начинает прыгать с ветки на ветку, раскидывая заготовленные ГРУ запалы: из комментов под очередной эскападой Трампа в космический твиттер Илона Маска, оттуда к Кардашьянам и так далее.

«Публика в твиттере не отвечает на сформулированный в химере вопрос, — пишет Голгофский, — потому что американцы сами точно не знают, чей это рэп, а за конспирологию у них увольняют с работы. Но сомнений, что воронка узнавания раскручивается, никаких…»



Голгофский полностью отключается от реальности и не замечает течения времени; когда Ирина кладет ладонь на его плечо, он испуганно вздрагивает.

— Что такое?

— Телефон…

— Кто?

Ирина пожимает плечами, но по ее лицу видно, что она испугана. Звонят почему-то на ее мобильный. Запальный твит к этому времени размещен уже семьсот двадцать три раза. За окном вечер — Голгофский просидел за компьютером целый день.

— Алло.


— Константин Параклетович? — спрашивает сипловатый голос. — Вы не знаете меня, но я вас знаю хорошо. Моя фамилия Шмыга. Генерал Шмыга.

— Вы из ГРУ?

— Нет, — вздыхает Шмыга, — я из ФСБ. Не бойтесь, мы вас не убьем — хотя за ГРУ не поручусь. Мы хотели немного их подставить, поэтому не мешали вам вербовать рекрута. Но мы никак не ожидали, что вы все-таки найдете триггер. Я знаю, что вы сделали. К сожалению, мы заметили вашу твиттер-активность слишком поздно — и теперь ничего уже не поменять.

— А зачем что-то менять? — спрашивает Голгофский. — Я не вижу причины, по которой русский офицер…

— Причина тем не менее была, — прерывает Шмыга. — Как вы думаете, почему ГРУ остановило Изюмина?

— Не знаю, — говорит Голгофский. — Трусость, измена — какая разница…

— Нет, — отвечает Шмыга. — Дело в том, что американцы знали про Царь-химеру. И они подготовили ответ. Поэтому у нас была устная договоренность о моратории на ноосферные атаки, но вы все сорвали. Они заметили вашу активность, и мы засекли в русском сегменте твиттера их действия по активации ответного удара.

Голгофскому кажется, будто ему в солнечное сплетение крепко залепили снежком.

— Вы в этом уверены?

— Да. Все их агенты влияния репостят сейчас один и тот же твит — «посмотри, как пляшет среди туч наша госпожа, касаясь сосцами то бронзы факела, то звезд, то терний». Несомненно, это и есть американский запал. Они активируют ноосферную торпеду «MOAS».

Голгофский вспоминает рассказ В.С.

— Так это правда, — стонет он. — Что это за «MOAS»?

— Мы не знаем точно сами, — отвечает Шмыга. — Названа в обычной хвастливой американской манере. Неофициальная расшифровка — «Mother of all Shitholes»[22]. В отличие от нашей Царь-химеры, имевшей множество поражающих факторов, «MOAS» — это кумулятивный гипер-пенетратор однофакторного действия, но он невероятно мощен. Это все, что нам удалось выяснить…

Голгофский молчит.

— Я не осуждаю вас, Константин Параклетович, — говорит Шмыга. — Как офицер я был обязан вас остановить, даже убить, но я не успел. А как патриот я, возможно, поступил бы так же. Изюмин, конечно, тоже. Вы совершили то, о чем мечтали многие, поздравляю. Но теперь к нам летит ответка.

— Что произойдет?

— Не знаю. Думаю, нам придется плохо. Давайте поступим как два русских офицера. Выйдем на улицу, повернемся грудью на Запад — и примем удар… Кстати, вы меня увидите — я сосед Изюмина. Давно хотел познакомиться, но не успел…

— Когда будет ответный удар? — спрашивает Голгофский.

— Скоро. Подметное время двадцать минут, активация уже завершается, так что не мешкайте…

Шмыга кладет трубку — и до Голгофского доходит весь драматизм ситуации.

«Я решил не говорить Ирине ни слова, — пишет он. — Она, собственно, могла не заметить ответного удара вообще — я часто не понимал, где ее дом, здесь или в Голландии. Но мне — патриоту и виновнику, так сказать, торжества — следовало поступить именно так, как предложил Шмыга…»



Голгофский накидывает пижаму и выходит на улицу.

По дачной улочке идут девчонки в весенних платьицах — Голгофский подмечает, что они смотрят не на майский вечер, а на экраны своих мобильных. Красноватый закат одновременно грустен и прекрасен. Мимо проезжает, как пишет Голгофский, «серебряный велосипедист». Видимо, какая-то поэтичная весенняя ассоциация в духе Андрея Белого.

Метрах в ста на улице появляется человеческая фигура — это пожилой полноватый человек в тренировочных штанах и военной рубашке. Он машет Голгофскому рукой и поворачивается к закату. Сцена почти как в фильме-антиутопии про ядерную войну.

У Голгофского есть еще несколько минут, чтобы вспомнить о главном. Чем же занят его ум?

Вот как выглядит последний из ручейков сознания, складывающихся в широкую, но грязноватую реку «Искусства Легких Касаний»:

«Я силился понять, каким будет ответный удар, и не мог. Но зато — это была ослепительная вспышка узнавания — я постиг, почему Изюмин решил запустить Царь-химеру несмотря на угрозу возмездия. Для него это было, если угодно, попыткой сжечь подъемный мост, по которому он только что ходил в атаку… Весь яд, который он создавал долгие двадцать или тридцать лет, чтобы разрушить чужую культуру, начал теперь просачиваться назад в Россию как «прогрессивные веяния и установки»…

«Я вспомнил только что прошедших мимо меня девчушек, утянутых из весны в экраны своих могильников (описка, но не буду исправлять — так в сто раз точнее). Могло ли знамение быть более ясным? Человек — это просто обезьяна со смартфоном. Она скачивает из ночной темноты подсунутые неизвестно кем программы, ставит их на свою глупую голову и начинает скакать…

«Наша интеллигенция всегда тянулась к свету Разума с Запада, тянется и поныне. Но американская культура в современном виде — это проект ГРУ. Яд «novichok» отравил североамериканскую душу и заструился обратно в Россию. Его теперь не узнать и не нейтрализовать…

«Когда все связанное с Россией демонизировано на Западе, сетевые дурочки, прививающие здесь американскую культурную репрессию под зычный храп ФСБ, кажутся по-своему трогательными: геройкам слава! Но если рассказать им, что на самом деле они внедряют созданные ГРУ химеры, они столкнутся с таким сарказмом судьбы, который перенесет не всякая душа…»



И так на двадцать с лишним страниц. Пропустим их, друзья — возьмемся за руки и не будем обращать внимания. Вот тот же ручеек сознания ближе к концу, где читать уже веселее:

«Каким он будет, страшный миг, когда в мой ум ударит американская бомба невозможной силы? Что нового покажут мне костоправы из Лэнгли? Быть может, я с небывалой ясностью увижу скелет когда-то великой страны, где все настолько давно и надежно украдено, что нет никакой надежды ни на будущее, ни на прошлое? Где деткам одна дорога — в персонал, обслуживающий жирную мразь, а единственный работающий социальный лифт расположен на сайте «девушки для путешествий» (который наверняка и прокручивают на своих мобильных уходящие в закат подружки) — но и он чаще увозит в подвал, чем наверх? Где вся общественная жизнь давно проходит на американских платформах и модерируется американцами — а стоящие у руля весельчаки до сих пор зачем-то строят направленные на Америку ракеты?..

«А самое страшное, что мозги у исчезающих в лиловом зареве девчушек так надежно и фундаментально пропитаны сетевым гноем, что помочь им не сможет даже дева Мария — среди их внутримозговых приложений не осталось ни одной левой софтинки, и все большие жизненные выборы давно сделаны за них этим самым смартфоном…»



Но вот нервной внутренней болтовне Голгофского приходит конец. Он видит, как стоящий впереди генерал Шмыга качается, хватается за голову руками — и валится на землю. Девчонки с мобильными, однако, как шли к закату, так и идут: они не заметили ничего странного вообще. Их, похоже, совсем не зацепило торпедой.