Иван Грозный. Сожженная Москва
Часть 71 из 93 Информация о книге
– Варвара! – крикнул Парфенов и, когда служанка появилась, наказал: – Еще чашу! – Он взглянул на Скуратова: – Не откажешься, Григорий Лукьянович? – Отчего с хорошими людьми не выпить? Давай! Варвара мигом принесла чашу. Скуратов выпил, кивнул довольно: – Доброе вино! – Сказывал ты, что царь на Москву по делу послал? А ты что, отдохнуть собрался? – А у тебя, Василь Игнатьевич, память короткая. О чем на слободе гутарили? – О многом. – И о дочери князя Бургова, Анфисе. Обещался познакомить? – Да, но я еще… – Брось, Василь. Никто же не неволит тебя. А пошто не посмотреть на девицу, коль и время для того есть? – Так, значит, мы поедем к князю Бургову? – К нему. Он уж ведает о гостях, прием готовит. Вот и Михайло Бордака захватим, совета его потом послушаешь. Слишком велика была власть Скуратова при царе, чтобы отказать, оттого Парфенов махнул рукой: – А ладно, чего не посмотреть? Поедешь с нами, Михайло? – Поеду, коль надо, – кивнул Бордак. – Надо. – Тогда какие могут быть вопросы? – По чаше выпьем, и к князю, не след заставлять уважаемого человека и дочь-красавицу ждать, – сказал Скуратов. Выпили, оделись, поехали, тем боле что ехать было нет ничего. Скуратова с гостями на подворье Бургова действительно уже ждали. Холопы открыли ворота, как только подъехали всадники, приняли коней. У входа стоял сам Владимир Юрьевич Бургов. – Приветствую тебя, князь! – улыбнулся Скуратов. – А вот и я с гостями, знакомься, Михайло Бордак, боярин, и княжич Василь Парфенов. – Приветствую, гости дорогие! – ответил князь. – Наслышан о вас, о ваших подвигах ратных. – И от кого ж ты наслышан о подвигах гостей? – Эх, Григорий Лукьянович, Москва хоть и большая, да та же деревня. Что один узнает, разнесется по улице, а проникнет на торговые ряды, то оттуда уже по всему городу. Но проходите, морозно ныне. Хозяин и гости зашли, поднялись на верхний этаж, в горницу. По пути им встретилась необычайной красоты девица, что «стрельнула» глазами по княжичу и тут же, закутавшись в платок, убежала в комнату. – Дочь моя, Анфисушка, – с гордостью проговорил Бургов. Устроившись в горнице и отведав медовухи, Скуратов спросил: – Извиняй, князь, сколько же годков твоей дочери? – А то ты не ведаешь? – Откуда ж? Ведаю, что есть у тебя дочь, что супружница твоя померла при родах, ребенка спасли, а ребенок тот и есть Анфиса. Известно, что более ты не женился, воспитывал дочь один. То известно многим. – Не ведаешь? Скажу, семнадцатый годок пошел. – Уже семнадцатый? А чего все в девках? – А вот то, Григорий Лукьянович, извиняй, не твое дело. – Ну, зачем ты так, Владимир Юрьевич, я же просто спросил. Обычно родители подбирают пару своим деткам повзрослевшим. Или боишься остаться один? Но то несправедливо, у девицы своя жизнь должна быть. Семья, детки, муж достойный. – Отвечу, коли настаиваешь, все же гость непростой, – вздохнул князь. – Остаться один не боюсь, отбоялся свое, и достойных женихов много, да только кого ни подберу, Анфиса не принимает. – Она же не должна видеть жениха до венчания. – Я неволить единственное дитя не собираюсь. А посему, да простит меня Господь, женихов показываю. – Ну, может, и правильно. А то сосватают девицу, придет время венчания, а жених-то уродец. Вот весело невесте будет. Такого и врагу не пожелаешь. – Пошто речи о том ведешь, Григорий Лукьянович? – Давай по-простому, по-свойски, Владимир Юрьевич, гляди, какой красавец княжич Парфенов, и тебе ведомо, что рода он знатного, у государя в чести, воевода, и тако же один, холостой. – Погодь, Григорий Лукьянович, ты что, свататься приехал? – Как можно? Обряд сватовства – дело родителей, я тебе говорю, что есть. И никто никому ничего не навязывает. А ведь хорошая бы пара вышла, Владимир Юрьевич, княжич и дочь твоя, а? – Хорошая, спору нет, – неожиданно улыбнулся князь. – Но дело-то не только в достоинствах жениха, но и в отношении невесты к нему. – А как может определиться твоя дочь, не видя княжича? – Она его видела, в сенях перед горницей. После порасспрашиваю, как ей Василий Игнатьевич. Отвергнет, не обессудьте, гости дорогие, а коли примет сердцем и душой, то милости прошу свататься. О том сам с князем Игнатом Ивановичем разговор вести буду. – Ну и ладно. Только мыслю, одного взгляда маловато, князь. – Скуратов отличался упертостью в достижении поставленной цели. – Ты же на Рождество дочь дома держать не будешь? – Нет, конечно, пойдет опосля справления обряда гулять с подругами. – И где гулять будет? – Да где всегда, у Кремля. Там на праздник народу тьма собирается. – Добре. Ну что ж, Владимир Юрьевич, благодарствуем за прием, угощение, пойдем мы, а ты поговори с дочерью, поговори, Малюта худого не предложит. Гости вышли во двор, где сразу попали в оковы усилившегося мороза. Скуратов направился в Кремль, Бордак с Парфеновым поехали к своим подворьям. – А Анфиса-то и впрямь красавица, – задумчиво проговорил княжич. – Понравилась? – Да, но только видел-то ее мгновения. – Ничего, Скуратов не зря расспрашивал князя, где гулять дочь будет. Туда и ты поедешь, разглядишь девицу поближе, а может, и поговорить сумеешь. – Как-то, Михайло, неудобно получилось. Не по обычаям, не по традициям. Завалились в дом князя и давай о дочери говорить. – Говорили не мы, а Скуратов, он человек прямой, кружить вокруг да около не любит. – Интересно, князь действительно поговорит с Анфисой? – Коли сказал, значит, поговорит. – Жаль, я не узнаю, чем тот разговор обернется, – вздохнул Василий. Первым было подворье Бордака. Попрощавшись с княжичем, он заехал в открытые ворота. Уже стемнело, и служка встретил его с факелом. В доме Алена подошла к мужу: – О, да ты изрядно выпил, милый. Вот, значит, какое дело было у тебя на Москве? – Упрекаешь? – Нет. – И правильно. Сначала дело сделал, а потом… Давай я после расскажу, что-то развезло меня. – Ложись, отдыхай. О том, как отнеслась к нему дочь князя Бургова, княжич узнал от своего отца. Тот приехал на подворье к сыну и сказал, что в гостях у него был князь Бургов, изъявил желание договориться о помолвке Василия и Анфисы. Княжич принял ту новость радостно. Отпраздновали Рождество, приступили к работе у Воротынского. Составили отчет о своих деяниях против татар на границе. Передали боярину. Москва в то время принимала станичных голов, размещая их в опричном дворе. Там же шло обсуждение. В результате полуторамесячной работы царской комиссии, боярин и воевода Воротынский представил царю «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе». В него входили цели приговора, руководство по ведению разведки станицами, порядок обеспечения станичников и сторожей лучшими конями, наказы, что и как делать при обнаружении ворога или, напротив, ворогом. Расписание, в котором начало службы застав и сторожей определялось на 1 апреля и заканчивалось до выпадения первого снега. Назначалось жалованье из казны людей станиц и сторож, а также то, кому и где нести пограничную службу. И много еще другого, направленного на усиление охраны пока что южных рубежей государства. «Боярский приговор» боярин Воротынский доставил в Александровскую слободу. Тогда же с южных рубежей вернулась малая комиссия воевод князей Тюфякина, Ржевского и боярина Новосильцева. Приехал и Малюта Скуратов.