Изменить одиночеству

— Давай, — неожиданно для себя самой ответила она. — Только кофе. Как раз собиралась выпить. Спущусь через десять минут.

Даша почистила зубы, умылась, влезла в джинсы и свитер, накинула куртку и вышла из дома. К ней шагнул из темноты высокий мужчина и требовательно обнял, как после разлуки. Боже, какой он красивый! Она тогда или не заметила, или забыла. Вернее всего, захотела забыть.

Маленький зал был чистым и почти пустым. Алекс заказал кофе, пирожные, мороженое. Даша сидела перед ним, как школьница, сложив руки на коленях. Она понимала, что это не случайная и, разумеется, не просто дружеская встреча. Но невозможно поверить в то, что Алекс ждал такой возможности почти полтора года.

— Я ждал. Я никогда не выпускал тебя из виду, если ты об этом думаешь. Мы можем пойти отсюда к тебе?

Лишь на мгновение у Даши в мозгу мелькнули возможные причины отказа. Дома муж, болен отец… Но ведь Алекс, конечно же, знает, что это неправда, что никого больше нет. А в ее душе сошлись два страха: страх, что он уйдет надолго или навсегда, и страх пустить его в свою новую жизнь. В свою ожившую пустоту.

— Отвечу честно. Я очень рада тебя видеть. Даже не ожидала, что буду так рада. У меня не было возможности вспоминать тебя. Но я боюсь кого-то пустить в свой дом. Понимаешь, я там не совсем одна. Со мной что-то происходит. Что-то очень важное.

Даша не собиралась ничего рассказывать, но он, наверное, хороший врач. Сама не заметила, как рассказала все. Об оживших словах и звуках, о возрожденной способности переживать из-за горестей героев книг и фильмов.

— Это нормально? — спросила она тревожно.

— Нет, — уверенно ответил Алекс. — Ты в одиночку выбираешься из тяжелейшей психосоматики. Ты так долго была перегружена битвой за выживание в камере пыток, морального и физического убийства твоей сути, твоего организма, что пропала последняя связь с окружающим миром. Ты, отзывчивая от природы, перестала видеть и слышать знаки с той свободы, где не было тебя. Это не нормально, потому что ты могла не выжить. В самом жестоком смысле. Говорю совершенно объективно, как врач.

— И как мы поступим? — спросила Даша.

— Больше всего на свете я хотел бы пойти сейчас с тобой. Но ты права. Обживай свой мир со своими бесплотными гостями. Это действительно прекрасно. И это то, что тебе сейчас нужно. Мне не хотелось бы по неловкости разрушить эти хрустальные построения. Я так долго ждал. Подожду еще. И приду к тебе не с пустыми руками. Имею в виду не цветы и пирожные. Я приду с серьезными, тяжелыми вещами. Для продолжения жизни ты узнаешь что-то о справедливости. Она случается. И, может, откроешь дверь для живых людей. Буду счастлив стать первым.

Алекс мчался вдаль от ее дома, разрывая белые сети вьюги, и сжимал зубами звериный вой тоски, который он даже сейчас не назовет любовью. Нет такого понятия в лексиконе ученого.





Операции


С утра Алекс собирался тщательнее, чем обычно. Очень важная встреча с учеными из Германии и Израиля. Они прилетели специально, чтобы обсудить его последнюю операцию по удалению опухоли, которая из головного мозга уже распространилась в спинной. Он впервые воспользовался собственной методикой, над которой работал много лет.

Алекс собрал документы. Надел темный костюм с бежевой рубашкой, завязал галстук и лишь тогда сделал очень важный звонок.

— Доброе утро, Валентина Васильевна. Есть новости из жизни нашего пациента?

— Как ты официально начал, Алекс. Я даже вздрогнула. Нет, боюсь, тех новостей, которых ты ждешь, уже не будет. Пациент без конца требует еды: у него пропало чувство насыщения. Много пьет, несет ахинею, постоянно мастурбирует, ночью ходит под себя. Маньяна болезнь. Хронический бредовый психоз как следствие разрушительной мании. Лечение только обнажило суть. Тот случай, когда ничего человеческого уже не осталось.

— Твой прогноз?

— Из этой стадии мы его, конечно, выведем. Скажу по секрету. Он может быть социально переносимым, но за приятного культурного человека уже никогда не сойдет.

— Мне с ним пиво не пить. Главное, когда он сможет предстать перед судом?

— Боюсь, никогда, Алекс. Я могу ради тебя написать заключение по поводу вменяемости. И даже дотащить его до какого-то разумения. Мы так поступаем в делах с маниакальными убийцами. Но в данном случае все станет явным на суде при перекрестных допросах. Если в первый раз маньяк ушел от срока благодаря откровенной симуляции, и это легко прочитать по экспертизе и истории болезни, то сейчас клиент созрел. Он на самом деле болен и никакой ответственности за свои поступки нести не может. Выдадим родственникам под расписку. Они и будут отвечать за него.

— Понял, Валя. Мне нужно подумать.

— Алекс, ты расстроился? Не стоит. Ты хотел справедливости, ты ее получил. Никакой суд так не осудит. Говорят же: когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Это и есть самый страшный приговор.

— Да, конечно. Это с ним произошло бы в любом случае?

— Наверняка — да. Но стресс и страх, конечно, ускорили процесс.

— И ради чего я заваривал всю эту кашу…

— О чем ты, Алекс! Ты спас девочку! Этого несчастного ребенка. Ей бы никто не помог в той ситуации. Да, если бы ты позволил совершить преступление, может, его и заперли бы. Но ты не смог. И я тебя за это уважаю.

— Ты меня похвалила за то, что я не стал сообщником маньяка-растлителя? Дожил.

— Я просто о том, что ты всегда остаешься человеком. Мне показалось, что этот случай для тебя — дело жизни. Кровная месть.

— Примерно так. Спасибо, Валя. Побежал на встречу. Свяжемся. Как-нибудь посидим с нашими.

— Буду страшно рада.

Валентина Свиблова была главврачом психиатрической больницы. Они вместе закончили Первый мед. Потом нередко приходилось встречаться: Алекс консультировал некоторых больных Валентины, когда было подозрение на опухоли мозга. И вот она стала его ассистентом в операции возмездия. Николай Иванович, насильник и палач Даши, стал Валиным пациентом по решению суда.

По дороге на встречу Алекс горько смеялся над собой. Над своими мальчишескими фантазиями. Он видел серьезный суд, бледного преступника в клетке, который поймет, за что отвечает. И его страх будет самым главным наказанием. Этот страх Алекс перевяжет ленточкой и подарит Даше, чтобы она оценила ничтожность и бренность преступников, которые калечат самые сложные, чистые жизни. А этот придурок только ест, мастурбирует и ходит под себя. Это враг?

«Да, это враг, — ответил себе Алекс. — Я досмотрел историю этой подлости до конца».

И девочка. Случайно спасенная девочка. Нанятые Алексом сыщики следили за Николаем Ивановичем не один месяц. Тот часто прогуливался у школ. Разглядывал девочек. И, наконец, встретил семиклассницу Таню, немного похожую на Дашу в детстве. Он разыграл какую-то сцену, познакомился. Девочка оказалась очень доверчивой и нежной, возможно, одинокой. Николай Иванович приносил ей книжки, водил в галереи и музеи, они подолгу гуляли вечером по Москве. И наконец он решился. Дальше все было как по нотам, — абсолютный повтор похищения Даши. Алекс подключил и полицию. Похитителя взяли на выезде из Москвы. Он не долго отрицал свои намерения. Подняли первое дело. Арестованный привычно начал имитировать психоз. Его приняла для проверки Валентина Свиблова. И вот результат. Он больше не симулирует.


Центр Алекса Канчелли был частным, операции платными. На них записывали заранее. Но каждый месяц Алекс выделял один день для бесплатных операций по самым серьезным показаниям. Он сам выбирал пациентов. Ездил по детским больницам, хосписам, районным поликлиникам. Таким образом ему удалось познакомиться с Дашиным отцом до его смерти. Она осталась прописана в квартире родителей.

Алекс приехал в их районную поликлинику. Попросил его историю болезни вместе с другими карточками. К сожалению, отцу Даши не смог бы уже помочь даже самый лучший кардиолог. Был бы шанс, Алекс бы нашел специалиста. Но они встретились. Только такой папа и мог быть у Даши. Добрый, доверчивый, умный и печальный. Он не хотел никакой помощи. А вот поговорить о трагедии своей жизни захотел. Он уже не надеялся, что кому-то может быть небезразлична беда Даши. Беда, разорвавшая сердца родителей. Алекс обещал ему, что зло будет наказано. Кто знает, выполнит ли он до конца свое обещание? Пока не выполнил, конечно. Вот когда Даша, веселая и свободная, легко переступит через все тени, тогда, наверное, можно считать, что у него получилось… Если он будет рядом. Если Даша этого захочет.

День пролетел стремительно, напряженно, заполненный встречами, делами и важной информацией до краев. Когда-то Алексу казалось, что ради таких дней он живет. Ради своей откровенной необходимости многим. Ради тех результатов, которые приблизят человечество к решению самых тяжелых проблем. Сегодня он ни на секунду не выпустил из сознания свою тайную и великую цель. А чего, в конце концов, для него стоят множества спасений, если он не сумеет отсечь беду от одной самой главной женщины? Как-то так получилось, что она ему нужна. Только она ему подошла посреди человеческой толпы. Это логика, это выбор. Это объективность. Условие для полноценного существования его разума и тела.

Вечером Алекс смотрел на телефон, но знал, что звонить рано. Вторая операция возмездия еще не закончена. Он открыл в своих документах материалы об одном человеке, смотрел на его сытое, самодовольное лицо и думал о том, что это преступление по весу гораздо тяжелее, чем выходка безумного маньяка. Это тонны чистейшей подлости, совершенно сознательной, щедро отвешенной и защищенной полной безнаказанностью. Таким был человек, лицо которого рассматривал Алекс. Это Степан Валерьевич, сын мужа Даши, топ-менеджер крупной нефтяной корпорации.

Степан очень удивился бы, если бы узнал, до каких мелочей профессор-нейрохирург Алекс Канчелли изучил его биографию, получил самую пикантную и скрытую информацию о всех его делах — личных и коммерческих. Как профессионально проанализировал его личность, его семейные связи и проблемы, мотивы и следствия его поступков. И одного преступления, которое никогда и никем не было бы замеченным, возможно, даже на Божьем суде. Степан давно забыл об этом. И никогда бы не вспомнил, если бы Алекс не освежил его память.

Алексу не пришлось придумывать повод, чтобы встретиться со Степаном. Он даже поверил в то, что настойчивое желание способно на расстоянии притянуть к себе объект.

Однажды утром Алекс прочитал его фамилию в списке записанных на прием, который положила перед ним секретарша. Поискал с помощью коллег нужные факты, понял, о чем может быть речь, и назначил Степану время приема.

Дело было в дочери Степана — Алине. Девушка к двадцати годам перенесла пять пластических операций на лице. После пятой на виске появилась гематома непонятного происхождения. Пластический хирург успокоил семью, пообещал, что рассосется. И они пропустили время. Томография мозга показала опухоль, опухоль оказалась доброкачественной. Степан искал лучшего нейрохирурга, и ему, разумеется, порекомендовали Канчелли.

Алекс выслушал его, посмотрел снимки, почитал заключения разных врачей.

— Это несложная операция, Степан Валерьевич, — спокойно сказал он. — У вашей дочери нет других болезней, организм здоровый, сильный. Я порекомендую вам хирургов, которые отлично справятся. У меня, к сожалению, на ближайший год график операций забит. Исключения могут составить только самые тяжелые случаи, промедления в которых равны смерти.

— Я не понял, — изумленно переспросил Степан, — вы отказываете мне? Я не успел сказать главного: сумма любая. В самом прямом смысле любая — без верхнего предела. Вы можете написать ее здесь.

Алекс улыбнулся, взял карточку, протянутую ему Степаном.

— И я не успел сказать главного. Операции-исключения, которые я делаю вне графика — бесплатные. Расходы и препараты за мой личный счет. А сумму я вам напишу. Вы не поверите, но я давно собирался с вами встретиться именно для того, чтобы написать эту сумму.

— Что это? — Степан изумленно смотрел на карточку. — Что это за гроши вы мне написали? Это шутка?

— Далеко не шутка. У меня вообще плохо с чувством юмора. Это сумма — семнадцать тысяч пятьсот долларов. Этого вам показалось достаточно для того, чтобы совершить преступление. Десять с половиной месяцев назад вы обвинили жену вашего отца в похищении именно такой суммы. Заплатили полиции, адрес отделения и фамилия полицейского у меня есть, и Дарью насильно отправили в психиатрическую клинику. Ваш отец подписал заявление, но по информации участкового он был пьян.

— О чем вы говорите?! Эту девицу следовало бы посадить в тюрьму, я просто выбрал более щадящий вариант. И ее выпустили через две недели.

— Степан Валерьевич, врать можно полиции, суду, жене, президенту. Но нельзя врать нейрохирургу. Все остальные верят или нет, а я ставлю диагноз. В тот же день участковый по фамилии Матвеев нашел рабочего, который делал ремонт у вашего отца, тот добровольно выдал украденные деньги, которые и были переданы вам в обмен на вашу расписку, что вы не имеете к нему претензии. Эту сумму, эти жалкие гроши, по вашему выражению, вы утаили от своего отца. Валерий умер, так и не узнав, в какое преступление вы его вовлекли. Ложное обвинение, насильственное лишение свободы. Похищение, доведение здоровья до ухудшения. Взгляните на это письмо. Оно от главврача той больницы: «Алекс, я не могу ее подержать, пока ты справишься с этой историей. Она за неделю потеряла пятнадцать килограммов. Я не могу позволить ей умереть у меня в клинике. Меня же потом и посадят. Она психически совершенно здорова. А сердце мне не нравится». Главврач клиники готова это подтвердить на суде. Что скажете, Степан Валерьевич? Я тут еще прикинул, в какую сумму за пять лет брака обошелся молодой женщине муж-иждивенец и хронический алкоголик. И стремительный прогресс его рака был тоже связан с вашим удачным предприятием. Я был знаком с Валерием. В чем его нельзя упрекнуть, так это в глупости. Он был гораздо умнее вас. И он себя осудил, вынес смертный приговор.

— Вы хотите это как-то использовать против меня? — спросил Степан белыми губами. — Вы всерьез говорите о каком-то суде? Кем вы приходитесь Дарье?

— Не хочу. Но использую, — отрезал Алекс. — И суд не исключен. Прихожусь Дарье другом. В суде буду действовать по генеральной доверенности.

— Только не сейчас! Я вас умоляю! Любые…

— Любые деньги? Так они у вас именно любые, как выяснилось. Потому их сейчас блокируют все те страны, где вы их прячете. По-моему, момент самый подходящий.

Степан все никак не мог уйти из кабинета Канчелли. Алекс вышел сам, а Степана вывела секретарша, объяснив любезно, что профессор должен готовиться к операции.

Прошло какое-то время. Алекс продолжал отслеживать нужную информацию. В том числе и по операции дочери Степана.

Звонок Степана раздался около полуночи. Голос был сдавленным, дрожащим:

— Я недалеко от вашего дома. Очень прошу о встрече. У меня большая беда. Спасти можете только вы. Не отказывайте мне.

— К сожалению, не могу пригласить вас домой. Встретимся во дворе. Я позвоню на пост охраны, скажу, что вы ко мне. Спускаюсь.

У Степана дрожали руки и даже опущенные плечи. У него было белое, расплывшееся лицо, воспаленные глаза и мокрые губы. Он был до омерзения жалок.

— Алекс Георгиевич, я к вам со своей бедой. Операция Алины показала, что все сложнее. В результате опухоль не удалили. Хирург сказал, что это была диагностическая операция. Основная впереди. Спасайте, пожалуйста! Вы же добрый человек, вы делаете операции детям-сиротам. Не знаю, есть ли у вас дети, но пощадите чувства отца.

— Верю, что у вас есть чувства отца, в отличие от меня, Степан Валерьевич. Но дело в том, что в своей работе я никогда не руководствуюсь чувствами родителей. В операционных есть только соображения и интуиция профессионалов. А ваш хирург все сделал правильно. И план основной операции у него верный. Прогноз по-прежнему вполне оптимистичный. Давайте начистоту. Вам требуется моя жалость. У вас очень плохи не только финансовые дела, но и семейные. Почитал откровения проститутки, с которой вы проводили время на яхте. И вы приехали ко мне, чтобы исключить мое участие в том, что вы уже в одном интервью назвали «травлей». А я именно жалость не подаю. И быть хорошим человеком для вас не обязан. Потому что вы для меня человек только условно. Поборитесь со мной так же решительно, как вы расправлялись с одинокой, беспомощной женщиной, виноватой лишь в непростительном благородстве.

— Я вынесу все, что вы скажете. Я согласен, что был неправ. Но все же…

— А все же пошел ты подальше, — закончил беседу Алекс. — Ты моего времени не стоишь. Но не расслабляйся. Я очень точно рассчитываю время оперативного вмешательства.

Дома Алекс выпил подряд несколько рюмок коньяка. Он смотрел на свои пальцы. Кажется, они дрожали, как у этого типа, который мечтает только об одном: развести тучи над собой с помощью тех миллиардов, на которых и погорел. Преодолеть все в очередной раз и вновь стать наглым и жестоким скотом, которому все позволено. Это враг? Конечно. Но это еще и грязь, на которую тратить жизнь — преступление против себя и профессии.

Алекс был в тупике. Он потратил слишком много усилий на подготовку возмездия, он обескровил себя, а отчаяние сейчас говорит: все было зря. Ничего не изменить. Никого не переделать. И Даше не помочь только логикой и справедливостью. Она жила любовью, а он не знает, что это такое.

И тут раздался телефонный звонок.

— Ты не спишь, Алекс? Я целый день и весь вечер не решаюсь тебе позвонить. Мне вдруг стало пусто и страшно. Я вдруг надоела себе. И фильмы, как назло, один бездарнее другого. Но тебе, наверное, рано вставать?

— Еду, Даша, — ровно сказал Алекс. — Мне все равно, где рано вставать на работу.

Он положил телефон и с силой сжал виски руками. Он так долго бился с ее несчастьем, что совершенно не готов к своему счастью. Как войти, что сказать… Как сразу не стать помехой, не разрушить ее сложный и непонятный уклад? Как дотронуться и не оттолкнуть?