Я спас СССР. Том I

– В Комитет?

– Да, генерал Мезенцев просил почитать.

Заславский барабанит пальцами по столу, раздумывает. Протягивает руку. Отдаю папку с рукописью.

– М-да… – декан протирает очки, читает синопсис. Поднимает на меня удивленный взгляд. – Похоже, я сегодня ночью не засну.

Вот! Еще один полуночник появился.

И уже себе тихонько под нос декан шепчет:

– Просто уникум какой-то. Роман за неделю!

– Это я напечатал за неделю, – решаю расставить точки над i. – А замысел «Города» мне еще в начале знакомства с Асей пришел. Кое-что записывал от руки, героев там, сюжет…

Вряд ли Заславский будет допрашивать «Грушу».

Декан быстро просматривает рукопись, останавливается в каких-то местах, несколько раз перечитывает. Смотрит на меня в некотором обалдении, качает головой. Прости, Юлиан Семенов, но мне важнее. Твой роман станет моей ступенькой во власть. А власть даст возможность спасти страну.

– На первый взгляд все отлично. Но я просто глазам поверить не могу… Как такое возможно?

– Что-то щелкнуло в голове, и все сложилось, – вру я, не краснея. – Персонажи, сюжет…

– Мне говорили, что ты падал в обморок на лекции?

– Да, у Сыча.

– У Сычева! Имей уважение к заслуженному преподавателю. – Заславский злится. И злится он потому, что не понимает. Пришел какой-то вундеркинд, притащил роман. Ладно стихи, их каждый третий сочиняет. Но роман! Большую прозу заслуженные писатели годами пишут, а тут какой-то студент… Надо его «переключить».

– Ян Николаевич, а можно мне экзамены досрочно сдать? С Розенталем я уже договорился, Западов и Ухалов, думаю, тоже не будут против.

– А Сычев?

Я тяжело вздыхаю. Этот преподаватель меня не любит, а когда увидит «в бороде»…

– Ладно, с ним я сам поговорю. Вот тебе записка, – декан быстро пишет на листке бумаги. – Отдай секретарше, она проведет приказом.





* * *


На Шаболовку я приехал на полчаса раньше. Несколько раз прошелся вдоль забора из бетонных блоков, поглазел на железную ажурную башню. За пять минут до назначенного встал в небольшую очередь на проходной. Это была довольно большая комната с окошечками, куда протягивали паспорта и говорили:

– На «Голубой огонек».

После получения пропуска специальный человек отвел меня в гримерную. Тут меня припудрили, чему я удивился.

– Софиты очень жаркие, – пояснила женщина, что меня пудрила. – Лицо начинает блестеть от пота, бликовать…

После визажиста за меня принимается Элла Петровна. Та самая редактор программы. Бойкая толстушка с высоким начесом на голове. Предлагает кофе. Я соглашаюсь, и меня ведут в кафе на первом этаже студии. Тут битком, но столик для нас находится.

На стойке расположен никелированный кофейный аппарат с рукоятками. Буфетчица насыпает кофе, нажимает рукоятку, чашка мгновенно наполняется дымящейся темной жидкостью. Все с удивлением смотрят на процесс. Экзотика! К нам подсаживается высокий мужчина с высоким лбом и квадратным подбородком, в строгом костюме.

– Вот, Алексей, познакомься. Игорь Кириллов, будет у вас ведущим.

Знаменитый телевизионщик здоровается со мной, достает бутерброды из портфеля, тоже заказывает кофе.

– А это, Игорь, наша новая звезда. Алексей Русин. Поэт.

– И писатель! – вставляю я.

– И писатель, – соглашается Элла.

– Еще не изданного, но уже нашумевшего романа «Город не должен умереть», – наглею я.

– Так и представлять? – удивляется Кириллов.

– Так и представлять, – киваю я.

– Ну хорошо, – соглашается ведущий, поворачивается к редактору. – Ты знаешь, что сегодня будут космонавты?


– Еще бы, – отвечает Элла. – С утра ребята из конторы проверили все камеры и опечатали студию.

– Героев надо беречь! – пафосно говорит Кириллов своим торжественным дикторским голосом, доедает бутерброды, допивает кофе. Уходит. А Элла просит меня прочитать стих, который я собираюсь представить в студии. Начинаю читать, на нас все оборачиваются.

– Да… Это сильно. Не зря мы тебя позвали.

Прихлебывая кофе, я тем временем рассматриваю окружающих. Мужчины очень обыкновенные. Все одинаковые, в костюмах, при галстуках. Некоторые с медалями. Женщины делятся на две группы. Те, которые держатся свободно, смеются, курят, явно работают на телевидении. Другие, в модных прическах с начесом, покрытым лаком, – приглашенные. В основном работницы разных предприятий. Их можно опознать по рабочим рукам без маникюра.

В буфете я также замечаю нескольких молодых мужчин в серых костюмах и черных, до блеска начищенных ботинках. Они осматривают каждого входящего и выходящего. Ясно. Эти из Комитета госбезопасности.

Элла двумя глотками допивает кофе, достает из пачки картонный номерок.

– Будешь сидеть за пятым столиком.

– Как все будет проходить? – Я смотрю на часы, подходит время съемок.

– Ты видел когда-нибудь «Огонек»?

– Конечно.

– Все смотрят на тех, кто выступает на сцене. Ведущий иногда подходит к столикам, за которыми сидят всякие знаменитости, и задает им вопросы. Все заранее оговаривается – и вопрос, и ответ. Кириллов подойдет к тебе, представит, и ты прочитаешь свой стих. На сцену подниматься не надо. А так… Сиди, смейся, когда смешно, и аплодируй, когда аплодируют. И все. Да, на столиках будут стоять фрукты, кофе и лимонад. Фрукты лучше не есть.

– А почему? – удивился я. – Они восковые?

– Сегодня натуральные. Но когда надкусываешь яблоко, то широко раскрываешь рот. Это некрасиво. На монтаже потом такое вряд ли оставят. Ты лучше не рискуй.

– Не буду, – пообещал я.

– Мне пора, – Элла посмотрела на часы. – Ты подожди здесь. Вас вызовут. И ты пойдешь в первую студию.

Я остался, а редактор ушла. Вставать за новой порцией кофе нет смысла – как только кто-то вставал из-за столика, его место тут же занимали. Допив напиток, я погрузился в свою память. Надо закончить «аудит» Союза. Про внешнюю политику все ясно, что с внутренней, тоже понятно – заговор Брежнева и «комсомольцев» зреет, времени определяться «с кем вы, мастера культуры» – остается все меньше.

Экономика. Вот с ней у Союза конкретные проблемы. Весь распад страны был связан большей частью с экономическими проблемами.

Со всем можно справиться. И с прогнившей элитой, и с бунтующими окраинами. А вот плановое хозяйство – это те рельсы, с которых просто так не свернешь. И ведут они в пропасть.

Классическая сталинская модель социалистической экономики уже не работает. Она годилась для индустриализации, подготовки к войне и для послевоенного восстановления. Но больше не объявить мобилизацию кадров и ресурсов (деревня вычерпана до дна), исчез страх, и возникли задачи посложнее, чем «даешь больше чугуна и стали!». А приказ «больше хороших товаров!» советская экономика не в состоянии выполнить – она их не отличает от плохих. Конкуренции-то нет!

В 65-м году на мартовском пленуме ЦК колхозам и совхозам спишут долги, повысят закупочные цены, а цены на технику снизят. Иначе увеличения продовольствия не добиться: сельскому хозяйству нужна хоть какая-то заинтересованность. Признают дефицит «товаров народного потребления» – одежды, обуви, мебели и прочего. Тоже пообещают выпускать побольше.

В том же году на сентябрьском пленуме премьер Косыгин объявит о переводе промышленности на «хозяйственный расчет»: заводы, оставаясь госпредприятиями, вроде бы сдаются в аренду и дальше живут на самофинансировании. Главный показатель работы – не выпущенная продукция (как прежде), а проданная. Дирекция вправе расходовать часть прибыли на премии. Но план при этом не отменяется.

Перейти от «государственного капитализма» к «коллективному» не удастся. При монопольном положении Госплана, Госснаба и Госкомцен не возникают конкуренция, рынок и равновесие спроса и предложения. Экономическая логика, может, и заставила бы сделать следующие шаги. Например, запустить какие-нибудь социалистические биржи для внеплановой продукции.

Но впереди маячили политические риски: появление «как бы хозяина» ставило вопрос о собственности. Уже на первом этапе реформы деятельность предприятий должен был оценивать потребитель, а не министерство и ЦК, которые назначали директора. Но как тогда вообще быть с партийным руководством? Зачем оно тогда нужно? Сказывалась и личная ревность Брежнева: реформа сделала бы премьера – регулятора экономики – самым влиятельным лицом в стране. Окончательно «окно возможностей» захлопнется в 1968 году – события в Чехословакии покажут Кремлю, к чему ведет «обновление социализма». Люди выходят на улицы и требуют к экономическим свободам добавить политические.

Тем не менее это требование свобод в Китае на площади Тяньаньмэнь удалось подавить. По сути капиталистическая экономика со свободным предпринимательством может сосуществовать с диктатом партии. В Поднебесной смогла. Но, раз смогли китайцы, сможем и мы. Решено! Мягким реформам Косыгина – Либермана быть.

СЛОВО в голове вдруг взвыло. Я очнулся и обнаружил в кафе нового персонажа. Точнее, старого. Старший лейтенант КГБ Андрей Литвинов. Беседует о чем-то с коротко стриженными парнями, замечает меня. Я встаю, подхожу.

– Поэт-метеорит? – усмехается Литвинов. – Пойдем, поговорим.

Мы выходим в коридор, мимо бегают запаренные сотрудники телестудии. Литвинов молчит, мнется. Лицо его нахмурилось, по широкому лбу пролегли складки.

– Сегодня здесь? – начинаю разговор я.

– Да, на Маяк других бросили.

– Что-то случилось? – нейтрально спрашиваю.

– Не имел я права твой протокол допроса из милиции забирать, – вздыхает лейтенант. – Теперь у меня проблемы по службе.

– Ясно…

Литвинов мне нравится. Открытый, целеустремленный. Надо ему помочь.

– Дело вот в чем, – осторожно начинаю я. – Твои проблемы из-за меня, и я хочу помочь.

– Мезенцев? – прямо спрашивает меня лейтенант.

– Откуда знаешь? Ах, да, «глубокое бурение», – я улыбаюсь, Литвинов тоже. – Давай я попрошу генерала – он все уладит с твоим начальством.

– Пусть он меня из «семерки» к себе заберет, – решается лейтенант. – Даю слово, не пожалеете!

– Лады, договорились. На днях с ним встречусь и поговорю.