Я спас СССР. Том I

И сразу на входе меня перехватывает молодой прыщавый студент. Кажется, с первого курса. Волосы растрепаны, очки запотели от волнения.

– Я Володя Сидоренко, – парень буквально пожирает меня глазами. – Хочу вступить в «Метеориты». У меня и стихи есть.

Володя помертвел лицом, готовясь прочитать свои вирши.

– Стоп, стоп, стоп, – прервал я порыв студента. – Просто так вступить в «Метеориты» нельзя. Надо пройти курс молодого бойца.

– Что за курс? – впадает в ступор поэт.

– В нашем объединении есть несколько комиссаров-комет, – начинаю я с ходу придумывать иерархию. – Они дают задания ученикам-болидам. Если те проходят испытания, то становятся метеоритами. Совершенствуешь свой стиль, помогаешь объединению? Вот уже ты спутник. Допускаешься к экзаменам. Сдаешь их и становишься кометой.

– И тут тоже экзамены? – Парень разочарован.

– А где их нет? – Я развожу руками.

– Ладно, я согласен, – тяжело вздыхает студент. – Что надо делать?

– Идти за мной. Твои испытания уже начались.

Мы поднимаемся на этаж декана. Заславский уже у себя, и меня быстро пропускают к нему. Сидоренко остается ждать в приемной.

– Русин, с каких пор я стал твоим секретарем?

Декан встречает меня недовольной миной.

– А что случилось?

– На меня вышли бывшие ученики из нескольких газет. Хотят твои стихи опубликовать. Мне звонили Пахмутова и Фрадкин. Оба хотят из «Мгновений» сделать песню.

– Вы смотрели «Огонек»?

– Его вся страна смотрела, – декан мне перебрасывает целый лист, заполненный телефонами и фамилиями. Рядом ложится папка с «Городом».

– Роман отличный, оторваться не мог. – Заславский лишь качает головой в удивлении. – Если понадобятся мои рекомендации… Кстати, очень советую не тянуть со сборником стихов. Они у тебя замечательные, хотя в очень разном стиле. И это странно.

Мы молчим. Мне оправдываться не с руки, тем более индульгенцию на творческом вечере я себе выписал, декан же просто размышляет. Его рука опять рисует чертиков на бумаге.

– Стихи советую издать в «Молодой гвардии». У меня там есть старый товарищ – он быстро протащит через редактуру и поставит в темплан. Может, даже выйдет быстрее «Города». Его телефон в списке. – Заславский кивает на лист, что я держу в руках.

– Большое спасибо, Ян Николаевич! – я прижимаю руку к сердцу. – С меня причитается!

– Экзамены не завали, причитальщик! – смеется декан. – Отмазывать не буду.





* * *


Весь оставшийся день проходит в какой-то нервной суете. Я напоминаю себе жонглера, который подбросил десяток тарелок вверх и должен их поймать. Сидоренко уезжает к Асе в Алтуфьево с романом, а я связываюсь с людьми по списку декана, обсуждаю условия. Потом бегу к верной «Башкирии» печатать стихи и пьесы про Ленина. Вместе с папкой «Города» Заславский выдал мне еще три пачки дефицитной бумаги. Надо торопиться. Время тикает – заговор зреет. Каждый день СЛОВО будит меня, и я просыпаюсь с осознанием того, что последний вагон уезжает с перрона. Прыжок, хватаюсь за поручень…

В библиотеке меня разыскивает Оля. Староста сама замотана делами, поэтому мы быстро согласовываем список выступлений на факультетах. К математикам и биологам присоединяются историки и химики.

– Русин, я денег брать не буду! – резко говорит мне Быкова.

– А что, предлагают? – удивляюсь я.

– Наши нет. Но приходили знакомые комсорги из МИСИ и из 1-го Меда.

– Они-то откуда знают?

– А кто в «Огоньке» выступал? – вопросом на вопрос отвечает староста. Крыть нечем.

– И сколько предлагают? – Я тут же поднимаю руки в защитном жесте. – Просто для информации!

– По двести пятьдесят. Пятьсот рублей. Сумасшедшие деньги! – Оля раскраснелась от гнева и чудо как хороша.

– И не бери! Зачем нам встречаться с ОБХСС!

– Бесплатно выступишь?

– Выступлю. Только составь план. Не больше одного вечера в неделю. Максимум два. Я тоже не железный. И подложись какими-нибудь бумагами из комитета комсомола. Пусть мне выпишут комсомольское задание на эти вечера.


– Хорошо. Это можно сделать.

Пылесос молчит, крутит пальцем завиток волос. Явно ждет приглашения на свидание. Судя по всему, Лена-баскетболистка не рассказала о нашем сабантуе на квартире Мезенцева. Извини, Оленька, но не в этот раз.

Так и не дождавшись ничего, Быкова резко встает и уходит. Обидел девушку. Но размышлять об этом времени особо нет. Меня ждут дела. После плотного общения с «Башкирией» отлавливаю преподавателей, договариваюсь о досрочных экзаменах. Профессура не очень довольна. Надо собирать комиссию, делать билеты… Но мне помогает моя новоприобретенная известность. А также приказ декана. Лишь Сычев упирается. Требует сбрить бороду. И тут тоже спасает Викина справочка. Раздосадованный препод отступает. Но обещает не дать мне спуску на экзамене.

Вечером звоню Глории Стюарт. Трубку долго никто не берет, потом все-таки я наконец слышу испуганный голос журналистки. Ее русский стал еще хуже, я его практически не понимаю. Но по-английски тоже говорить не хочу – вахтерша греет уши. Глория пакует вещи и срочно уезжает из Союза. Голос дрожит, но мне все-таки удается договориться об интервью. «Давши слово – держись, а не давши – крепись». Сама пригласила, теперь деваться некуда.

Я мысленно потираю руки – письмо дошло до адресата и взорвало ситуацию. Но нужно подстраховаться. Прежде чем ехать к Глории на Садово-Самотечную, звоню генералу. Мезенцева как назло опять нет на месте. Набираю Федину. И этот тоже отсутствует. Что же делать?

Решаюсь ехать без санкции. Если Глория уедет и встреча не состоится – сделана будет только половина дела.

Журналистку застаю «на чемоданах». Девушка мечется по квартире и собирает вещи. Сегодня ей было явно не до того, чтобы прихорашиваться – мятые джинсы, футболка. Под которой совершенно отсутствует какое-либо нижнее белье. Мой натренированный взгляд оценивает грудь. Небольшая двойка.

Волосы просто стянуты в пучок и явно не встречались с водой из душа.

– Хай! Ай эм ин э харри, – сразу меня огорошивает журналистка, пытаясь засунуть в чемодан сразу два свитера. Одежда не хотела помещаться, и Глория злилась.

– Спешишь, значит. Извини, я, наверное, все-таки не вовремя, – я сделал вид, что разворачиваюсь и ухожу.

– Стоп! – Стюарт наконец заканчивает свои попытки запихнуть свитер, падает прямо на чемодан. – Ай эм сори.

Мы переходим на английский.

– Все внезапно пошло кувырком. – Глория вытаскивает блокнот, ручку. – Диктофон сломался, меня срочно вызвали в Лондон…

Врет и не очень правдоподобно.

– Ты хорошо меня понимаешь?

Я киваю.

– Расскажи о себе.

Начинаю с биографии, потом перехожу к творчеству. Рассказываю про «Город не должен умереть», про батл на Маяке…

– У тебя неплохой английский, парень, – журналистка быстро записывает. – Но не забывай про правило «нет будущего времени после «если».

Я чувствую, как краснею. Такой детский прокол.

Ни история Кракова, ни батл журналистку не цепляют. Пишет для галочки, чтобы угодить Шолохову или советским властям, что пустили ее в страну. Ее мысли совсем в другом месте. И я даже подозреваю, где.

– Глория, – наконец решаюсь я. – У тебя неприятности?

– Так заметно? – журналистка вздрагивает.

Мы молчим.

– Хочешь чаю? – женщина заканчивает писать.

– Да.

Перебираемся на типичную московскую кухоньку в шесть квадратных метров. Глория ставит чайник, падает на стул, устало закрывает глаза. Тихонько работает радио «Маяк». Ведущий рассказывает о беспорядках в Лиме – столице Перу. Футбольный судья не засчитал гол перуанцам в матче против аргентинцев, после чего в столкновениях погибли 135 и получили ранения около 500 человек.

– Какой ужас! – Глория тяжело вздыхает. – Если бы у тебя была возможность предотвратить эту беду, ты бы это сделал?

– Конечно! – убежденно отвечаю я. – Это долг всякого порядочного человека!

Чайник закипает, и журналистка заваривает чай. Английский, крупнолистовой, в пакетиках. Экзотика!

– Молоко, мед? Ах, да, у вас чай с молоком не пьют. Все никак не привыкну.

На столе появляются сушки, пряники.

– Что тебя мучает? Поделись.

Я дую на чай.

– Не могу. – Глория показывает пальцем на люстру, делает жест рукой возле ушей. Ясно, ее слушают. Вид у журналистки совсем грустный, чуть ли не плачет.

– Каждое утро в Африке просыпается антилопа. – Хорошо, что это слово по-английски звучит почти так же, как и по-русски, иначе бы я сел в лужу с притчей. – Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. Каждое утро в Африке просыпается и лев. Он должен бежать быстрее антилопы, иначе умрет от голода. Не важно, кто ты – антилопа или лев. Когда встает солнце, надо бежать.

– К чему это ты? – Женщина поднимает на меня свои голубые глаза.