Я твой монстр. Книга 2

«Дерсенг тебя подери! Мисс Рид, давайте обойдемся без обмороков!» – Барб психовала, но все ее слова для меня были лишь фоном, раскатами отдаленного грома в моей личной трагедии, где я тупо подыхала.

Моей личной трагедии… моего личного конца света… моего падения…

«МИСС РИД!!!»

Орать полковник Тейн действительно умела, и я, вздрогнув, заставила себя перестать рассматривать ту, которой, в отличие от меня, повезло в этой жизни, посмотрела на Чи… и вдруг поняла, что мы разделили ее на двоих – эту боль.

Он узнал меня сразу.

С первого взгляда. Едва прошел в середину зала, к встречающей его министру Эвертан, и застыл, глядя на меня. Он смотрел на меня все то время, что я рассматривала его невесту.

И сейчас, когда наши глаза встретились… мир окончательно рухнул.

Мне казалось, я сумела собрать себя по осколкам, склеить свою оказавшуюся такой хрупкой психику, как склеивают разбившуюся хрустальную вазу… мне казалось, я вырвалась, перешагнула, прошла этот этап…

Я ошиблась.

Боль никуда не делась – она затаилась, спряталась, как змея под камнем, заползла в душу и просто ждала удобного момента, чтобы ударить, ударить с такой силой, что я онемела, не в силах произнести ни слова, не в силах пошевелиться, не в состоянии управлять своими чувствами, разумом, мыслями…

И казалось бы, сейчас, когда я отчетливо прочла в черных глазах Чи отголосок собственной боли, мне должно было бы стать легче, но не стало. Лучше бы он был счастлив. Лучше бы он светился от счастья, как та, что держалась за его локоть. Лучше бы…

Но наша вселенная рушилась одновременно.

Моя, едва собранная по осколкам, и его, казалось бы монолитная, с невестой, высоким положением и прекрасными перспективами как в будущем, так уже и сейчас. Он должен был быть счастлив, но я смотрю в его глаза и вижу то, что ощущаю сама, – безнадежность. Глухую, полную тоски и осознания, что лучше уже не станет, безнадежность.

Это и отрезвило.

Я не хотела, чтобы ему было больно. Все что угодно, любую боль я готова была выдержать сама, но он… Я не хотела, чтобы ему было больно.

И это был мой выбор – шаг от любви до ненависти сделала я.

И реальность начала накатывать волной, вспышками камер, словами министра Эвертан, которые я должна была переводить… Одна маленькая проблема – я онемела от боли. Слова перевода, они застряли где-то в горле горьким комом, но отчаяние… Я познала слишком много его граней, чтобы не суметь справиться сейчас.

Бывало и хуже, Кей, бывало и хуже. Ты сильная, ты выдержишь.

Поклон, традиционный, яторийский, и я начинаю переводить тому, кто в переводе не нуждался… – Чи превосходно знал гаэрский. Но едва ли взглянув на министра, он глухо произнес на яторийском:

– Легко соблюдать этикет, когда сыт.

Я могла бы сдержаться, но не стала, и все так же глядя в пол, все в той же позе почтения, тихо ответила на яторийском же:

– Невеста и флайт, чем новей, тем лучше.

И, выпрямившись, с вызовом посмотрела на него.

Я видела, как мгновенно и угрожающе сузились его глаза, на хищном лице отчетливо проступили желваки, я помнила о том, что переводчик – суть инструмент, мне в принципе полагается молчать и только переводить, но… я не хотела, чтобы ему было больно, так же больно, как мне, и потому нанесла второй удар, произнеся на языке, которому меня обучил Исинхай и который, как выяснилось, Чи превосходно знал:

– За излишней скромностью скрывается гордость. Я искренне рада, что твоей невесте есть чем гордиться, ведь ты проводишь ночи в ее постели. Несомненно, соблюдай я традиции твоей планеты, украсила бы свою прическу такой же заколкой.

И серая муть отчаяния в его глазах медленно сменяется ненавистью. Был ли у него повод для ненависти? Чисто объективно – нет. Он сделал свой выбор, и я дала понять – я знаю, что он со своей невестой спит. Ложью было сообщить, что мне тоже есть с кем проводить ночи, но я солгала. В очередной раз.

«Что ты видишь, когда смотришь в зеркало, Кей?»

«Я вижу ложь, Чи, я вижу только ложь».

«Мисс Рид!» – с яростью прошипела Барбара.

Работать, Кей, работать.

И я откровенно лгу министру инопланетных дел Гаэры о том, что господин премьер-министр Ятори искренне рад встрече. После перевожу ее слова, перевожу идеально правильно, несмотря на то, что превосходно знаю – он понимает каждое слово миссис Эвертан, и в принципе ему полагалось бы сообщить об этом, и тогда по протоколу мне следовало тихо исчезнуть и не мешать переговорам… Но Адзауро умел делать больно и потому всем своим видом продемонстрировал, что очень сильно нуждается в переводчике.

Добро пожаловать в пыточную, называется.

Я отгородилась от ситуации, как могла. Я заставляла себя безразлично следить за ситуацией, не позволяя туману слез росой опасть на ресницы. Я знала, что выдержу. Знала, что сумею выжить. Знала и убеждала себя в этом раз за разом, давно наплевав на чувство собственного достоинства, потому что… Адзауро не успокоился. И в плавную дипломатическую речь раз за разом врывались яторийские пословицы типа «И на жемчуге бывают царапины», «Глаза так же красноречивы, как и губы», «Гордыня ведет к поражению».

И получал в ответ жесткое: «Дровами огонь не тушат».

Удар, удар, удар.

Мы, как два гребаных дуэлянта, не могли остановиться, несмотря на свидетелей, несмотря на барьеры, несмотря ни на что.

– Мы всегда готовы пойти навстречу разумному шагу Гаэры. Кто он? – произносит Адзауро.

И это министр Эвертан не понимает ни слова на яторийском, а невеста Чи, сидящая рядом с ним, лишь удивленно вскидывает бровь, при всей своей сковывающей воспитанности не сумев сдержать эмоции.


А я… я перевожу фразу министру, затем озвучиваю ее ответ:

– Гаэра, в свою очередь, готова к любым инициативам Ятори. – И добавляю: – Не твое дело.

Адзауро практически не смотрит в мою сторону, когда произносит:

– Мы также хотели бы пересмотреть условия таможенного контроля. – И, не меняя интонации, не меняя голоса, так, словно продолжал фразу: – Не беси меня, кто он?!

Ответственно перевожу фразу министру Эвертан, та мгновенно подключает к переговорам министра экономики, и ответом для Адзауро звучит:

– Мы готовы к диалогу в данном направлении. – И от меня лично: – Иди к девятихвостому черту.

Огромные глаза сестры императора становятся еще больше, по протоколу она не имела права произнести ни звука, по тому же протоколу я, как переводчик, была всего лишь инструментом, и не более, но все протоколы летели туда же, куда я послала Чи.

Я не смотрела на него, в принципе не поднимая глаз от поверхности стола, но его прожигающий меня насквозь взгляд ощущала отчетливо.

Еще один обмен фразами, ничего не значащими, скорее формальными, нежели имеющими вес, его глухое:

– Кто он?

И мое:

– Как полномочный представитель Гаэры, я приношу вам искреннюю благодарность за эту встречу и рассчитываю на плодотворное сотрудничество. Не лезь в мою жизнь.

Встреча завершена.

Стороны обменялись поклонами и заверениями в искренней радости от встречи, после со стороны нашей делегации был вручен подарок невесте господина Адзауро. С ним возникла небольшая накладка: наши готовили подарок для госпожи Натуэро, но сейчас ситуация была совершенно иной, и вместо подарка, символизирующего безмерное уважение, нашим пришлось спешно искать тот, что был традиционным подарком к свадьбе. Фигурку черепахи, как знак того, что мы желаем молодым крепкого многодетного союза и выражаем искреннюю надежду, что наш подарок будет беречь их брак от невзгод, как панцирь защищает черепаху. На Ятори к черепахам особое отношение, они считаются, с одной стороны, бессмертными, с другой – черепаха как бы создает свой собственный мир внутри себя, отгораживаясь от реальности крепким панцирем. Так что фактически мы пожелали молодым создать свой собственный мир, мир искреннего счастья, наполненный гармонией, терпением и радостью от рождения и воспитания детей.

Подарок выбирала я.

Как дополнительное издевательство надо мной, вынужденной парировать выпады первого министра, одновременно выбирая подарок для него и той… кому, в отличие от меня, повезло. Или не повезло. Переговоры, что длились всего два часа, вытрепали мне нервы до такой степени, что боли уже не осталось – начала просыпаться глухая и вполне резонная ярость.

Какого дохлого дерсенга он вообще смеет задавать мне, со всей очевидностью понимающей, что сам он имеет свою невесту по полной программе, вопросы типа: «Кто он»?

Да кто угодно!

Ты оставил мне жизнь, Чи. Бросил мне эту подачку, не интересуясь моим мнением в принципе. И ты поступил жестоко, Акихиро Чи Адзауро, потому что, откровенно говоря, даже на Ятори знают, что «иногда и смерть – милосердие». Так вот, милосерднее было бы убить. Просто убить, а не вот это вот все…

Но ты бросил мне мою жизнь как подачку. Я наступила на горло собственной гордости – подняла и приняла. Так какое ты теперь имеешь право интересоваться моей жизнью? Ты, успешно построивший свою собственную с той, что была на порядок красивее меня. Той, что была счастлива рядом с тобой настолько, что… Она ведь светится от счастья, Чи, разве ты не видишь? Разве не понимаешь, что это вижу я? Так какое право ты имеешь на ревность, Адзауро?!

Я дожила до конца переговоров.

Дожила.

Я в принципе знала, что доживу, потому что… бывало и хуже, Кей, бывало и хуже.

Так что дожила.

И когда министр вручила подарок будущим молодоженам, недрогнувшим голосом перевела ее пожелание множества здоровых детей и семейного счастья.

Да, я смогла даже это.

Не взглянув ни на тебя, мой монстр, ни на нее, ту, что обнимает тебя по ночам.

Я не смотрела им вслед, когда делегация Ятори покидала здание саммита. Я не смотрела, кажется, уже ни на что.

Убедившись, что министру более не требуется моя помощь, спустилась вниз и подчистила протокол и записи переговоров, удалив всю нашу с Чи «словесную дуэль». Операторы видеонаблюдения несколько настороженно отнеслись к моей деятельности, но тут как раз зашел Удав с бутылкой виски и двумя стаканами отпраздновать мой «дебют», и когда я молча забрала у него всю бутылку и начала пить, продолжая чистить видеоряд, никто не решился задать мне ни единого вопроса. Даже Удав. Он посидел со мной пару минут, видимо надеясь, что мне половины бутылки хватит, но когда понял, что я намерена выпить все до дна, встал и ушел, унеся вместе с собой сиротливые пустые стаканы. Такие, как Удав, всегда знали, когда не нужно лезть к человеку с расспросами, все-таки класс Титан – это класс Титан. А вот Барбара Тейн этого не понимала, и потому мне на сейр (наушник я давно вышвырнула к дерсенгам) одно за другим шли сообщения о моем непрофессионализме и о том, что мне следует завтра присутствовать на переговорах премьер-министра Ятори с министром экономики Гаэры, а потому пить явно не следует… Кажется, я ее послала. Не помню точно, к тому моменту в бутылке уже ничего не осталось, и все, на что я была способна, – механическое выполнение команд, правда… только рациональных команд. Поэтому, когда полковник Тейн приказала мне писать заявление по собственному, так как я уволена, я послала ее повторно. Похоже, дальше, чем в первый раз, потому что она заткнулась. А возможно, до нее просто дошел тот факт, что я и так в принципе не сотрудник языковой службы и в целом не работаю на Гаэру, так что с увольнением это она не по адресу.





* * *


Удивительно, но операторскую я покидала уверенным и ровным шагом, даже несмотря на каблук и отчетливое ощущение, что по мне промчалась стая дерсенгов, окончательно втоптав в грязь.

На часах было что-то около полуночи, в голове туман от невыплаканных слез, впереди лифт, до которого я тоже дошла практически уверенным трезвым шагом, вошла, не запнувшись о порог, протянула руку к сенсорной панели, собираясь нажать кнопку четвертого этажа, на котором был мой номер, и замерла, увидев, кто ждет меня в лифте.

Я считала Адзауро монстром? Я его недооценила. Сильно недооценила, он был хуже, чем монстр, он был лезвием, которое кромсало мое сердце, он был гением, который дерсенг его ведает как проник в сверхохраняемое здание саммита, он был чудовищем… абсолютно слетевшим с катушек чудовищем.

В полупьяном бреду, со сниженной реакцией и на каблуках… Говоря откровенно, я изначально была ему не противником, а тут просто без шансов.

Но Чи, похоже, об этом даже не подумал и не оставил мне даже призрачной надежды на сопротивление. Шагнув впритык, он, перехватив мои запястья, вздернул руки над головой, прижал своим телом к зеркальной стене в кабине лифта и, кажется, еще успел определиться с конечным пунктом назначения лифта, выбрав третий уровень парковки, а потом в ад провалились мы оба.