Ясный новый мир

Я лишь развела руками, дескать, знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Мой собеседник, видимо, удовлетворившись первым этапом взаимного зондажа, вежливо попрощался со мной. А я, проводив его, выключила диктофон, с помощью которого была записана наша беседа с мистером Черчиллем, и вернулась к ее началу. Следует внимательно прослушать все нами сказанное, обращая внимание на некоторые нюансы. Тогда мне будет легче написать отчет для последующей передачи его в Петроград.



18 января 1919 года.

Швейцария. Лозанна.

Отель «Beau-Rivage Palace».

Премьер-министр Великобритании

Уинстон Черчилль и начальник

MI-6 кэптен Мэнсфилд Смит-Камминг

– Мэнсфилд, – проворчал Черчилль, взглянув на начальника внешней разведки Великобритании, который стоял перед ним, опираясь на трость, – какая нужда была вам лично приезжать в Лозанну с докладом? Это же огромный риск разоблачения, да и не с вашим здоровьем разъезжать по зимней промозглой Европе. Могли бы вместо себя просто прислать с докладом офицера потолковее и чином пониже.

– Не мог, сэр! – ответил кэптен[27] Камминг. – Информация, которой я владею, касается вопроса жизни и смерти Британской империи, и большая ее часть не на бумаге, а у меня в голове. Если германская разведка узнает, что нами достоверно точно установлен факт подготовки Японии к внезапному нападению на наши и французские дальневосточные колониальные владения, то ваши переговоры здесь, сэр Уинстон, чрезвычайно осложнятся. Если сейчас немцы пытаются содрать с вас одну шкуру, то выяснив, что мир в Европе нам нужен немедленно, они удвоят и утроят свои требования.

– Да уж, Мэнсфилд, – Черчилль вздрогнул и достал из коробки, стоявшей перед ним на столе, толстую гаванскую сигару, – в этом вы точно правы. Едва только кайзер Вильгельм поймет, что у нас на плите подгорает, то он тут же взвинтит цену на свой товар. Такой мир может обойтись нам и подороже той войны, которую мы вели с германцами.

– Но воевать на два фронта нам будет чрезвычайно сложно, – возразил глава MI-6. – Сил не хватит ни там, ни там. И в результате нас неизбежно будет ждать поражение. Наша служба как раз и создана для того, чтобы вы, политики, могли избегать подобных неприятных ситуаций.

– Знаю, – пробурчал Черчилль, – я и не собираюсь вляпываться в это дерьмо. А теперь, пожалуйста, Мэнсфилд, расскажите поподробнее, где, когда и как Япония собирается напасть на наши колонии на Тихом океане? И не блеф ли все это?

Кэптен Камминг немного подумал и начал свой доклад:

– По данным нашего источника, которому я полностью доверяю, окончательное решение напасть на наши и французские колонии было принято на совещании у императора Ёсихито в канун Нового года. Вступив в войну в четырнадцатом году на стороне Антанты, Японская империя, можно сказать, практически не воевала. Захват Циндао и Марианских островов – не в счет, такая добыча японским генералам и адмиралам всего на один зуб. Они попробовали прощупать силы ослабленной во время войны и революции большевистской России, но получив неожиданно жестокий отпор, отступили. А совсем недавно, на примере мелкого китайского царька, большевики продемонстрировали японцам, что они не собираются прощать никому и ничего.

– Мэнсфилд, – спросил Черчилль, – а этот самодельный маршал Чжан был нашей креатурой, не так ли?

– Вы абсолютно правы, сэр Уинстон, – ответил глава MI-6, – мы и французы хотели, чтобы на границе с русскими у нас находился свой человек. Немного оружия, немного денег, несколько второстепенных офицеров-советников и еще много-много лести, на которую так падки тщеславные туземные царьки. Одним словом, разгром этого деятеля обошелся нам относительно недорого. Жаль только наших офицеров, которые не успели вовремя эвакуироваться и были повешены генералом Бережным, этим красным Бонапартом, как какие-нибудь бродяги, на фонарных столбах.

– Мэнсфилд, – Черчилль нахмурился и строго посмотрел на своего собеседника, – запомните – генерал Бережной – это не Бонапарт, а скорее красный Мюрат или Ней. Большевистский Бонапарт в России уже занял место первого консула и сейчас всемерно укрепляет свою личную власть. И все попытки лишить его этой власти будут приводить лишь к прямо противоположному результату. Как вы понимаете, я говорю о господине Сталине, и только о нем. Генерал же Бережной, как нам известно, собственных политических амбиций не имеет и полностью поддерживает своего красного императора.

– Я это запомню, сэр Уинстон, – кивнул кэптен Камминг и добавил: – При разгроме так называемой армии «маршала» Чжана генерал Бережной успешно использовал тактические приемы, которые в ходе Великой войны не были известны ни нам, ни бошам. Хотя, если честно сказать, они выдали несколько сюрпризов, которые под конец войны чуть было не поставили нас на грань поражения…

– Если вы о так называемой «Парижской бойне», – пробурчал Черчилль, затягиваясь сигарой, – то если бы ее и не было, то стоило бы придумать. Где бы мы еще могли почти один к одному разменивать наши колониальные войска на чистокровных германских гренадер! Хотя должен признать, что на лягушатников погром их столицы произвел угнетающее впечатление. Но это уже их проблемы.

– Для японских генералов, – заметил глава MI-6, – «Парижская бойня» стала свидетельством общей слабости Антанты, изнемогающей в тяжелой борьбе с Центральными державами. И в то же время, как вы понимаете, их впечатлил разгром маршала Чжана и его болтающаяся на фонаре тушка. Тем более что эту операцию они наблюдали не с галерки, как мы, а прямо из первых рядов партера. Японской армии такой противник, как корпус генерала Бережного, явно не по зубам. Флотом же сопок Маньчжурии не завоевать. Более того, скажу вам прямо – если бы тринадцать лет назад Россия была бы более стойкой к внутренним смутам и не поспешила бы заключать мир, а вела бы войну до победного конца, то в итоге Японская империя умудрилась бы проиграть уже выигранную войну, что тогда стало бы для нас катастрофой…

– Боюсь, – сказал Черчилль, – что тогда, желая уязвить Россию, мы сами вырастили врага и конкурента. Но это все лирика. А теперь скажите, когда и в каких пунктах мы можем ожидать нападения?

– Точно это пока неизвестно, – пожал плечами кэптен Камминг, – но пара месяцев как минимум у нас еще есть. По счастью, война отличается от обычного вооруженного разбоя как раз тем, что нуждается в длительной предварительной подготовке. Повышение боеготовности японского флота началось недавно, как и дипломатический зондаж различных государств на предмет выяснения – чью сторону они займут в грядущем конфликте. Тем более что, планируя вторжение в Советскую Россию, японское командование уделяло основное внимание армии, а не флоту. Сейчас же все должно измениться с точностью до наоборот.

– Одним словом, – подвел итог Черчилль, – времени у нас практически не осталось. Если у японцев в тех водах имеется, пусть не самый боеготовый, но все-таки флот, то у нас на базах в Сингапуре и Гонконге имеется лишь откровенное старье, пригодное только для того, чтобы гонять пиратов и контрабандистов. Чем все это может кончиться, Мэнсфилд, вы можете хорошо представить. Впрочем, кому я все это рассказываю? Возможные последствия негативного развития событий вам должны быть ясны. Так что идите и помните, что отныне у вас есть только две задачи – главная и второстепенная. Главная – добыть японский план нападения на наши дальневосточные владения и выяснить точную дату начала войны. А второстепенная задача – постараться как можно дольше сохранить все это в тайне. Иначе последствия могут быть непредсказуемыми, вплоть до возобновления боевых действий в Европе в тот самый момент, когда в наш загривок на Тихом океане вцепятся японцы.

Когда глава MI-6 ушел, Черчилль надолго задумался. Дела у «империи, над которой никогда не заходит солнце» шли все хуже и хуже. В любой момент к уже имеющимся проблемам могли добавиться новые. Ирландские мятежники, потерпевшие поражение во время так называемого «Пасхального восстания», не успокоились и решили перейти к тактике, опробованной временем и русскими революционерами – индивидуальному террору.

В Индии же объявился некто Махатма Ганди, призывающий туземцев к освобождению от британского владычества, пока ненасильственными методами.

Но и это еще не всё. Буры в Южной Африке, во времена его молодости покоренные с помощью британских пушек и пулеметов, тоже ничего не забыли и готовят планы мести, впрочем, как и все остальные народы, которые Британская империя завоевала, ограбила и разорила. И за всем этим, Черчилль был уверен, стоит чья-то злая воля, желающая Британии гибели и разорения, а той политике, которую она проводит, – полного краха.



22 января 1919 года.

Швейцария. Лозанна.

Отель «Beau-Rivage Palace»

Переговоры между участниками мирной конференции шли споро. Обе стороны гнали их, стараясь как можно быстрее заключить если не полноценный мирный договор, то хотя бы длительное перемирие. Мир был нужен и странам Антанты и Германии. Если он не будет заключен, то вся Европа (и не только она) погрузится в хаос.

Дело в том, что войска противоборствующих сторон смертельно устали от непрекращающегося пятилетнего военного кошмара. После установившегося на фронтах затишья солдаты начали передвигаться не перебежками, а ходить, как положено людям – во весь рост, не шарахаясь от звука выстрелов и не опасаясь, что тебя в любую минуту могут убить. И теперь их вряд ли снова удастся загнать в залитые водой и липкой грязью окопы. А если командование и попытается это сделать силой, то солдаты взбунтуются и, бросив винтовки, разбредутся по домам.

Зная все это, политики днями напролет вели жаркие дискуссии за столами переговоров. Обе стороны старались выторговать для себя более предпочтительные условия мирного договора. Если же добиться консенсуса не удавалось, то спорные пункты просто откладывались на будущее. Мир, главное мир – а остальное все приложится!

Позиция Германии на переговорах была более предпочтительная. Ведь вражеские войска не занимали ее территорию, да и армия кайзера Вильгельма не пала духом. И хотя она тоже безмерно устала от войны, но еще не начала разлагаться.

А вот в войсках Антанты не все было благополучно. Если полки и батальоны, сформированные из французов и англичан, сохранили некое подобие боеспособности, то колониальные части окончательно вышли из-под контроля своих белых офицеров. Они бросили позиции, разбрелись по всей Франции и гуляли по городам и селам, словно в Европу снова вернулись времена Тилли и Валленштейна. Но даже ландскнехты и солдаты шведского короля Карла-Густава не позволяли себе то, что позволяли арабы, африканцы, малайцы и прочие обитатели британских и французских колоний.

Чтобы спасти мирное население от разнузданных грабежей и насилия, командованию войск Антанты пришлось снимать с фронта надежные части, сформированные в метрополии, и посылать их в тыл, чтобы навести там порядок. С пойманными мародерами и насильниками поступали по всей строгости законов военного времени. Но и войска несли немалые потери – бандиты из числа солдат туземных частей знали, что их не помилуют, и сражались до последнего.


Наблюдающая за переговорами в Лозанне Нина Викторовна Антонова знала, что, помимо неприятностей в Европе, представителей стран Антанты серьезно беспокоит положение в их тихоокеанских колониях. Люди, прибывшие в Лозанну в составе команды полковника Антоновой, сумели установить в помещениях, которые занимали британская, французская и германская делегации, «жучки». И Нина Викторовна время от времени прослушивала записи разговоров, которые вели члены этих делегаций.

Она узнала, что до Черчилля уже дошла информация о том, что Япония готовит нападения на британские колониальные владения. Это сильно озадачило сэра Уинни. Империя не имела права потерять Сингапур и Гонконг. Военное поражение Британии вызовет цепную реакцию. Ведь вслед за падением этих колониальных форпостов империи начнется крушение всего того, что в течение многих веков завоевали британские джентльмены с «твердой верхней губой»[28].

У французов же были и другие причины спешить с прекращением боевых действий и заключения хотя бы перемирия. Территория Франции выглядела, словно по ней нанесли ядерный удар. Ее восточная и центральная части, где в основном велись боевые действия, представляли собой сплошные развалины. Население бежало, спасаясь от ужасов войны, и немногие оставшиеся в живых обитатели чудом уцелевших домов со страхом ожидали смерти. Ведь ни наступающие, ни обороняющиеся не обращали внимания на каких-то там штатских, которые почему-то оказались на линии соприкосновения войск. И мирные жители одинаково страдали от артиллерии бошей и стран Антанты.

Германские представители на мирной конференции припугнули французов тем, что если переговоры затянутся, то доблестные войска кайзера Вильгельма II, покидая захваченную ими территорию, превратят ее в пустыню. И, хорошо зная бошей, французы не сомневались в том, что именно так оно и будет.

В общем, тянуть время, чтобы выторговать более выгодные условия будущего мирного договора, у представителей стран Антанты просто не было возможности. Мир нужно заключать на любых условиях – Нина Викторовна, прослушав записанные «жучком» горестные сетования англичан и французов, сардонически усмехнулась, – получалось что-то вроде Брестского мира, только с несколько другими участниками. Не хватало лишь того, кто сыграл бы роль убиенного Льва Давидовича Троцкого с его знаменитыми словами: «Войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем».

Однако вожди Антанты оказались гораздо умнее «демона революции». Они решили – коль у них ничего не вытанцовывается с миром, то следует заключить хотя бы перемирие на год или два, с последующей его пролонгацией. За это время дипломаты и политики будут отшлифовывать статьи окончательного мирного договора. Но не факт, что они будут более выгодными для стран Антанты. Однако людям, даже если они, как все профессиональные политики, прожженные циники, хотелось верить в лучшее.

Представители кайзера Вильгельма II были не прочь заключить такой «эрзац-мир». В конце концов, можно, по истечении установленного в нем срока, просто его не пролонгировать. Догадываясь о грядущих больших неприятностях для Британии и Франции, немцы были уверены, что им удастся получить максимум того, что им хотелось бы.

Примечательно, что никто из переговорщиков стран Антанты даже не заикался о каких-либо контрибуциях и репарациях. Точнее, Жорж Клемансо, прозванный своими соотечественниками Тигром, в самом начале переговоров попытался было что-то невнятно сказать – дескать, не мешало бы немцам возместить ущерб, нанесенный в ходе боевых действий собственности, принадлежащей гражданам Французской республики. Но Вальтер Ратенау в свою очередь намекнул, что и у германской стороны есть встречный иск, в котором сумма ущерба, нанесенного подданным императора Вильгельма II, будет на порядок больше.

– Если господин Клемансо настаивает, – с бесстрастным выражением лица произнес Вальтер Ратенау, – то мы можем заняться подсчетом взаимных претензий. Думаю, что баланс окажется не в вашу пользу.

И тема репараций и контрибуций больше на заседаниях мирной конференции не поднималась.

После визита Черчилля, о котором, по всей видимости, пронюхали французы, на полковника Антонову вышел глава делегации Франции Жорж Клемансо. Он хотел, чтобы она, как представитель Советской России, урезонила германцев и сделала хоть что-то, чтобы умерить их аппетиты.

– Мадам! – картинно заламывал перед ней руки Тигр Клемансо. – Вы должны вспомнить – Франция всегда была верным союзником России! Неужели вы допустите, чтобы боши – наши исконные общие враги – грубыми сапогами прусских гренадеров растоптали бы мою милую Францию!

Нина Викторовна лишь пожимала плечами и с деланым удивлением заявляла, что она здесь находится в качестве частного лица. К тому же Советская Россия с Германской империей мирный договор уже заключила. И никто не мешает Франции сделать то же самое.

Слова Антоновой Жорж Клемансо воспринял как утонченное издевательство. Бормоча под нос ругательства, он выбежал из номера Нины Викторовны и больше не просил у нее аудиенции. Правда, члены французской делегации рангом пониже не раз, как бы случайно, попадались ей навстречу на улицах Лозанны. Но «мышки», охранявшие Антонову, бесцеремонно оттирали от нее французов.

А Черчилль, после того памятного разговора с Ниной Викторовной, почтительно раскланивался с ней, приподнимая цилиндр над своей лысеющей головой.

Лозаннский договор был, наконец, подписан. С точки зрения дипломатии он был ужасно коряв и, действительно, был больше погож на перемирие перед новой схваткой за раздел мира. Но лучше такой мир, чем вообще никакого…

Тем более что новая война в Европе не может случиться раньше, чем через двадцать лет, которые необходимы для того, чтобы забылись ужасы предыдущей бойни, а у участвовавших в ней народов выросло бы новое поколение молодых балбесов, жаждущих реванша. А пока ни одна страна не достигла в этой войне поставленных целей. Победителей среди участников этого перемирия не было, проиграли все. Выиграла только Советская Россия, получившая двадцать лет мирной передышки на форсированное развитие, и Япония, у которой из-за ослабления основных мировых игроков теперь были развязны руки в Тихоокеанском регионе. «Вае виктис!» – как говорили старики-римляне «Горе побежденным!»



24 января 1919 года.

Североамериканские Соединенные Штаты.

Нью-Йорк. Уолл-стрит

Еще год назад ничто не предвещало беды. САСШ, которые в самом начале общеевропейской бойни считались невоюющим союзником Антанты, укрывшись от военной грозы по ту сторону Атлантического океана, щедро снабжали воюющие страны амуницией, вооружением и боеприпасами. Сперва поставки шли за наличные, а потом, когда у воюющих стран закончились резервы, в ход пошли кредитные линии. В долг брали не только правительства Англии, Франции, России и Италии, приобретающие за океаном инструменты для убийства себе подобных, а также необходимые материалы и продовольствие, но и промышленные предприятия стран Антанты, коим для расширения производства в условиях острого дефицита трудовых ресурсов требовались материалы, станки и оборудование.

Набирали долги и американские заводы, которые в связи с резким ростом заказов принялись интенсивно расширять производство. Американская промышленность росла такими темпами, будто в нее вбросили большую порцию свежих дрожжей. Создавались новые рабочие места, выпуск продукции, в основном военной, рос не по дням, а по часам, и оплатить этот банкет должны были побежденные в мировой войне Германия и Австро-Венгрия.

В нашей истории только взысканные с Германии огромные репарации смогли погасить астрономические долги стран-победительниц и накачать Североамериканские Соединенные Штаты таким количеством шальных денег, что там началось так называемое «просперити», то есть «процветание».

На самом деле никакого процветания не было, а переизбыток шальных денег в полном соответствии с теорией Маркса только разгонял рост цен. В данном случае на биржах стремительно дорожали акции, которые стали единственной формой вложения излишней денежной массы. И чем больше они росли, тем больше средств (включая кредиты под акции) направлялось на их покупку, что и вызвало эпический обвал, который позже назвали биржевым крахом 1929 года. На самом деле человечество это уже много раз проходило, да только ни у кого не хватило мудрости учесть исторические уроки.

Но в этой версии истории, где Мировая война закончилась совсем иначе, не было и не могло быть денежного пузыря, который так хорошо сработал в нашем прошлом. Пузырь, раздувшийся на финансовом рынке, носил противоположный знак, поскольку состоял не из избытка денег, а из большого количества долгов, обеспечение которых, то есть возможность для Антанты закончить войну победой, постоянно обесценивалось.

Сначала американское правительство, опасавшееся не успеть к разделу европейского пирога, использовало инцидент с «Лузитанией»[29] для того, чтобы объявить войну Германской империи. САСШ, став воюющей державой, объявила мобилизацию, а американские власти начали нести военные расходы. Но даже тогда для американцев внешне почти ничего не изменилось, война шла где-то далеко в Европе, а у германских подводных лодок просто не хватало дальности для того, чтобы действовать в американских водах.

Потом из обоймы выпала переживающая внутренние потрясения Россия. После нескольких пертурбаций пришедшее к власти правительство Сталина наотрез отказалось выплачивать долги предыдущего режима. «Нам, то есть стране, эта война не нужна, мы ее быстренько закончили почетным Рижским миром, и платить по долгам тех, кто втянул Россию в кровавую бойню, мы не собираемся – поищите дураков в другом месте».

Тогда американских банкиров эта новость мало встревожила, а некоторых она, наоборот, обрадовала. Дело в том, что родное российское правительство деньгами «до получки» снабжали в основном французские банкиры и рантье, скупавшие выпускаемые русским правительством долговые бумаги. Так уж оно все устроилось за время существования сначала франко-русского союза, а потом Антанты. Конкурентов франкобанкиры не терпели и гоняли их с российского кредитного рынка, не стесняясь в средствах.

Следующий звонок (даже не звонок, а колокол громкого боя) прогремел, когда германским подводным лодкам удалось последовательно, один за другим, потопить два оставшихся больших британских трансатлантика, «Мавританию» и «Олимпик», на которых во Францию перебрасывалась целая пехотная дивизия армии САСШ. Гибель в морской пучине столь большого количества молодых американских парней привела Конгресс САСШ в состояние, близкое к панике, и он запретил трансатлантические воинские перевозки. Фактически Америка была выбита из войны и не могла больше рассчитывать на свою долю от победного пирога.

Потом было кровавое лето 1918 года, началом которого был разгром Италии, апофеозом стала знаменитая «Парижская бойня», а концом – Нормандская операция германской армии, которая была уже в шаге от победы, но вынуждена была отступить.

Осень 1918 года характеризовалась общим истощением сторон и апатией. Но все равно где-то в глубине подсознания у держателей долговых бумаг теплилась надежда, что все еще образуется, что французская и английская армии соберутся с силами и так надавят на бошей, что те побегут к Рейну, бросая по пути обозы и тяжелое вооружение.

И тут, как выстрел в висок, известие о заключенном мире. Мире вничью. Мире, по которому Германия не должна будет выплатить Антанте ни цента. И сразу за этим миром прошло известие о том, что английское и французское правительства аннулировали все свои военные заказы, а также отказались забирать и оплачивать уже произведенные, но еще не отгруженные амуницию, боеприпасы и вооружение. Война закончена – оставьте это себе. На складах и так уже накопилось огромное количество стреляющей и взрывающейся дряни, чтобы закупать дополнительно еще что-то. Стало известно, что средств для оплаты по счетам американским банкам у европейских правительств тоже нет.

Франция разорена, север страны лежит в руинах, столица разрушена, и для того, чтобы восстановить все это, понадобится астрономическая сумма. У Британии дела идут несколько лучше, но колониальная система, создаваемая веками, трещит по швам. Рвутся на свободу Индия, Ирландия и Южная Африка. Ситуация там настолько взрывоопасна, что достаточно одной искры – и бабахнет так, что мало никому не покажется. Об отделении от метрополии подумывают канадцы, австралийцы и новозеландцы, считающие, что без Британии им будет лучше. Косятся жадным взглядом на владения Соединенного королевства не только японцы, но и американцы, которые не прочь заполучить себе Канаду.

Но у них и у самих тлеет зад, потому что Мексика может потребовать вернуть назад свои исконные земли по реке Рио-Гранде. Там сейчас побеждает Фронт народного единства, главными моторами которого являются Эмилиано Сапата и Панча Вилья, а также грозный пришелец из далекой России команданте Махно.

Одним словом, новость о заключенном в Лозанне мире оказалась настоящей бомбой, которая разнесла вдребезги все биржи Нового Света. В первый день, «черный четверг» 23 января, индексы просели на пять процентов, но, как оказалось, это были еще цветочки. В первой половине дня 24 января индексы, будто опомнившись, даже начали расти, но потом снова рухнули, потеряв разом двенадцать процентов. К концу торговой сессии по итогам дня общее падение составило шестнадцать процентов.

«Дальше будет только хуже» – буквально вопили американские газеты, и этот прогноз звучал как приговор. В Европе, впрочем, тоже было несладко всем, там люди не успели отойти от ужасов мировой бойни, а тут еще этот кризис.

Относительно неплохо было только в Германии и Советской России, которые избежали самого плохого варианта развития событий и теперь могли смотреть в будущее с некоторым оптимизмом.