Как не умереть в одиночестве
Часть 18 из 44 Информация о книге
– Нет, не все. Но сказать особенно нечего, так что… – Пегги бросила салфетку на стол. – Это может показаться немного странным, но я хочу попросить тебя кое о чем. – Конечно. – Ладно. Закрой глаза. – Э… хорошо. – Эндрю вспомнил, что о том же иногда просила его Сэлли и это неизменно заканчивалось плохо. – Можешь прямо сейчас представить самый счастливый для вас с Дианой момент? Эндрю почувствовал, как потеплели щеки. – Получилось? Поколебавшись, он кивнул. – Расскажи мне. – Что? Что рассказать? – Когда это было? Где? Что ты видишь и чувствуешь сейчас? – Уф, ладно. Эндрю перевел дух. Ответ пришел не из чего-то написанного и прочитанного, а откуда-то из глубины. – Мы только-только окончили университет и начинаем жить в Лондоне. Мы в Брокуэлл-Парке. Самый жаркий день того лета. Совершенно сухая, почти выгоревшая трава. – Продолжай. – Мы сидим спина к спине и в какой-то момент понимаем, что нужна открывашка для пива. Диана пытается подняться, оттолкнуться от моей спины и едва не падает. Мы оба смеемся и таем от жары. Она идет к соседям, совершенно незнакомым людям, берет у них зажигалку, открывает бутылку и возвращает зажигалку. А потом идет обратно ко мне, и я вижу ее и вижу за спиной у нее ту пару. Они смотрят ей вслед, и я понимаю, что она произвела впечатление, теперь они будут помнить о ней до конца дня. И вот тогда до меня доходит, какой же я счастливчик, как же мне повезло, что у меня есть она, и я уже хочу, чтобы этот день никогда-никогда не кончался. Удивительно и странно. Эндрю и сам не ожидал от себя такой ясности и последовательности. Картина как будто встала перед глазами, к которым, когда он заканчивал, уже подкатились слезы. Он открыл глаза. Пегги смотрела в сторону. – Зачем тебе это? – спросил он, немного помолчав. Она грустно улыбнулась. – Затем, что когда я пытаюсь сделать то же самое, то не вижу ничего. И ничто другое не убеждает меня так, как это, что счастливого конца я, похоже, не увижу. Сказать по правде, я предъявила Стиву ультиматум: или берись за ум, или все, конец. Проблема в том, что я и сама толком не знаю, чего хочу. Ну да ладно, что ни случится, все к лучшему. Эндрю пытался и не мог разобраться в мешанине чувств. Злость на Стива, похожего на здоровенный нарцисс; боль при виде Пегги, как-то вдруг осевшей, понурившейся, с влажными глазами, в которых гасли непокорность и дерзость. Но было и что-то еще. Эндрю вдруг поймал себя на том, что в последнее время и вплоть до сегодняшнего дня он слишком уж старался найти повод подобраться поближе к Пегги и в то же время страшился того направления, которое принимала его жизнь. Одна его половинка действительно искала возможность сблизиться с Пегги, но из этого следовало, что другой половинке нет дела до того, расстроена она или нет. Кто уступает цинизму и себялюбию, тот не достоин друга. И вот теперь, отчаянно стараясь придумать, что сказать Пегги, Эндрю осознал, что боль, которую он чувствует, скрывает другую правду. В этот момент он совсем не думал о себе и хотел только одного: чтобы Пегги была счастлива. А боль появилась оттого, что он не знал, как это сделать. Глава 14 В следующие две недели на передний план вышла смерть. Коронер, казалось, звонила практически через час, пытаясь вспомнить, какие дела она обсудила с ними, а какие нет («Мы ведь все решили насчет Теренса Деккера, правильно? Ньюбери-роуд? Подавился маршмэллоу, так? Нет-нет, подождите, это кто-то другой. Или мне только приснилось»). Работы было столько, что порой Эндрю и Пегги приходилось жертвовать почтительностью в угоду прагматизму, поскорее, наспех разбираясь в хаосе и неразберихе пустых, оставшихся бездушными комнат. Объекты попадались разные: от тесных двухэтажных квартирок с дохлой крысой в уголке, застывшей с гротескной ухмылкой на усатой мордочке, до примыкавшего к парку роскошного особняка с семью спальнями, завешанными клочьями паутины коридорами и секретами, таящимися в каждой комнате. Трудности у Пегги начались еще раньше, и ей приходилось особенно нелегко. Облажался ли опять Стив и пришлось ли Пегги исполнить обещанную угрозу, Эндрю не знал. В первый раз увидев, как она вернулась из туалета с покрасневшими, припухшими глазами, он принялся спрашивать, все ли у нее в порядке, но Пегги спокойно оборвала его и задала какой-то вопрос насчет запланированной инспекции. С того дня каждый раз, когда Эндрю видел, что она расстроена, или случайно слышал, как она сердито разговаривает по телефону на лестнице, он готовил ей чашечку чаю или посылал сообщение – что-нибудь легкомысленно-шутливое, отвлекающее, насчет последнего гигиенического ужаса Кита. Однажды Эндрю даже попытался испечь бисквиты, но конечный результат напоминал что-то такое, что ребенок мог бы использовать в качестве глаз для снеговика, поэтому Эндрю отказался от бисквитов в пользу покупных сладостей. Но ему почему-то казалось, что этого недостаточно. Однажды, в короткий перерыв в уголке для отдыха, перекусывая «твиксом» и «киткэтом» – Пегги называла это «альтернативными бананами», – Эндрю мимоходом упомянул Эллу Фицджеральд. – Это та, джазистка? – с набитым ртом спросила Пегги. – Та джазистка? – Эндрю уже приготовился выговорить ей за такой уничижительный отзыв, но в последний момент удержался – в голову постучалась интересная мысль. Людям ведь до сих пор нравятся микстейпы, так? А что может взбодрить человека лучше, чем волшебное пение Эллы? Если она произведет на Пегги то же впечатление, что и на него, то это может стать своего рода откровением, краеугольным камнем комфорта, как случилось с ним самим много лет назад, когда он впервые услышал Эллу. Так началась череда мучительных вечеров, занятых отбором песен, которые дали бы более-менее полное представление о творчестве певицы. Эндрю хотел охватить весь спектр – вещи радостные и мрачные, отшлифованные до блеска и рыхлые, – а еще и показать, какой веселой, забавной, заразительно озорной она могла быть на концертах. Реплики и шуточки между песнями были для него не менее важны, чем самые вдохновляющие мелодии. После пятого вечера появились сомнения: а по силам ли вообще ему такая задача. Составить идеальную коллекцию записей не получалось. Оставалось только надеяться, что подборка сотворит правильную алхимию и сможет стать для Пегги источником душевного покоя, когда у нее возникнет в этом потребность. Решив дать себе еще один вечер, чтобы окончательно все оформить, Эндрю в итоге рухнул в постель уже за полночь под недовольное ворчание желудка, напомнившего, что за всеми делами он остался без ужина. Вручая итоговый результат на ступеньках у входа в офис, Эндрю нацепил маску безразличия, за которой попытался спрятать ворчливый голосок, напоминавший, что ничего столь странного он еще не делал. – Кстати, я тут подборку Эллы Фицджеральд состряпал ради интереса. Записал несколько песенок, которые, как мне кажется, могут тебе понравиться. Конечно, ты не обязана слушать их прямо сейчас, или в ближайшие дни, или недели, или вообще когда-либо. – А, спасибо, – кивнула Пегги. – Торжественно клянусь прослушать все в ближайшие дни, или недели, или вообще когда-либо. – Она перевернула диск и прочитала надписи на обороте. Эндрю пришлось потрудиться, чтобы написать названия песен приемлемо аккуратным и разборчивым почерком, и теперь он заметил, что Пегги смотрит на него с любопытством и интересом. – И долго ты ее стряпал? – спросила она с озорным блеском в глазах. – Ради интереса? Эндрю фыркнул и пожал плечами. – Пару часов, наверно. Пегги раскрыла сумочку и положила в нее компакт-диск. – Что вы отличный составитель, Эндрю Смит, в этом я нисколько не сомневаюсь, но вот лжец из вас никудышный. – И с этим Пегги преспокойно вошла в офис. Эндрю же постоял еще секунду-другую, глуповато улыбаясь и стараясь найти логическое объяснение непривычному ощущению, что Пегги, скрывшись за дверью, как будто прихватила с собой его желудок, сердце и еще некоторые жизненно важные органы. Презентация – прекрасная штука, чтобы затоптать зеленые ростки счастья, особенно со звуковыми и визуальными эффектами. Кэмерон был особенно доволен тем, что ему удалось вывести на экран спираль букв с саундтреком пишущей машинки, фиксирующую 28-процентный рост числа пожилых людей, чувствующих себя одинокими или брошенными. Центральным пунктом был ютубовский клип, карикатурное скетч-шоу, не имевшее отношения к презентации, но вставленное «для интереса». Они сидели в напряженном молчании чуть в стороне от Кэмерона, который с нарастающим отчаянием лишь тихонько посмеивался. Когда вся чертовщина уже вроде бы подходила к концу, в правом нижнем углу экрана появилось уведомление о письме: МАРК ФЕЛЛОУЗ Re: возможные сокращения Кэмерон тут же встрепенулся и закрыл окошечко, но было уже поздно. Скетч продолжался, и в новой, изменившейся атмосфере смех аудитории звучал особенно ужасно. Скажет ли кто-нибудь что-то? Эндрю не знал. Предвидя худшее, Кэмерон захлопнул крышку ноутбука и торопливо, как человек, только что выступивший с заявлением у здания суда и теперь спешащий избежать встречи с папарацци, вышел, не ответив даже Мередит, которая уже пыталась задать очевидный вопрос насчет поступившего письма. – Наложил в штаны, – пробормотал Кит. В то же утро, но уже позднее, Пегги и Эндрю, все еще чувствуя себя немного оглоушенными, отправились осматривать дом по адресу Ансуорт-роуд, 122. – Мне эту работу потерять никак нельзя, – сказала Пегги. – Думаю, все будет хорошо. – Эндрю решил сохранять спокойствие и не подбрасывать дровишек в огонь. – И ты делаешь этот вывод на основании… чего? – Э… – Сохранить спокойствие оказалось не так-то просто. – Слепого оптимизма? – Эндрю нервно рассмеялся. – Хорошо, что ты не доктор и не даешь пациенту прогноз продолжительности жизни. Они надели защитное снаряжение, и Эндрю, заглянув в дом сквозь матовое стекло, мгновенно пожалел, что они с Пегги оказались здесь, а не где-нибудь еще. – Прекрасный способ отвлечься от проблем – порыться в барахле мертвеца. – Пегги вставила ключ в замок. – Ну, готов? Она толкнула дверь и коротко, резко вдохнула. Эндрю невольно напрягся и собрался с духом. Он провел, должно быть, больше сотни осмотров, и каждое жилье, в каком бы состоянии оно ни было, оставило на нем свой след, запомнилось какой-то мелочью, зацепившейся за память деталью: ярким аксессуаром, необъяснимым пятном, душераздирающей запиской. Запоминались и надолго оставались запахи, причем не только неприятные или отвратительные. Где-то сохранялся аромат лаванды, где-то пахло машинным маслом или сосновыми иголками. С течением времени связывать впечатления с человеком и домом становилось все труднее. Но стоило только Пегги отступить в сторону, как Эндрю понял, что Алан Картер и дом 122 по Ансуорт-роуд запомнятся надолго, если не навсегда. Сначала Эндрю и не сообразил толком, что именно видит. Батареи, пол, столы, полки – все горизонтальные поверхности были покрыты какими-то деревянными штучками. Опустившись на пол, Эндрю поднял поделку. – Это же уточка, – сказал он и осекся, почувствовав себя неловко, будто сморозил глупость. – По-моему, они все – уточки. – Пегги присела рядом с ним. Будь это сон, Эндрю задумался бы, наверно, о том, что именно говорит ему подсознание. – Это что же, игрушки такие? Он их коллекционировал? – Даже не знаю. Разве что… Постой-ка! Думаю, он сам вырезал их из дерева. Тут, наверно, сотни этих уточек. Между расставленными на полу поделками проходила узкая дорожка, оставленная, вероятно, полицейскими. – Напомни-ка мне, что это за парень, – попросила Пегги. Порывшись в сумке, Эндрю нашел нужный документ. – Алан Картер. По данным коронера, близких родственников нет. Господи. Я понимаю, что она занята, но уж об этом могла бы упомянуть. Пегги взяла уточку с туалетного столика, провела пальцем по ее голове, изгибу шеи. – Знаешь, о чем я сейчас думаю? Кроме, конечно, какого черта? Так вот… почему утки? – Ну, может, он их любил? – предположил Эндрю. Пегги рассмеялась. – Я люблю уток. Моя дочка, Сьюзи, несколько лет назад даже нарисовала мне крякву в подарок на День матери. Но я не такая фанатка, чтобы настрогать тысячи этих… Прежде чем Эндрю успел предаться дальнейшим размышлениям на тему, в дверь постучали. Он направился к двери, на мгновение позволив себе легкую фантазию: утку в человеческий рост на крылечке, явившуюся выразить соболезнования серией печальных кряк-кряк. Но нет – за дверью стоял мужчина с голубыми глазками-бусинками и прической в стиле брата Тука. – Тук-тук, – сказал незнакомец. – Вы ведь из муниципалитета, да? Мне так и сказали, что вы будете сегодня. Я – Мартин, сосед. И это я позвонил в полицию насчет бедолаги Алана. Подумал, что… – Он не договорил, споткнулся на полуслове, увидев резные фигурки.