Камея из Ватикана

Сапожник дядя Арсен и туфли из ГУМа.

Тонечка перестала писать и постучала себя ручкой по зубам.

Если туфли заказать было сложно, а мама говорит, что практически невозможно, значит, племянник не врет, и старая княгиня вовсе не была обыкновенной нищей старушкой, которая прожила тридцать лет в Дождеве и до этого еще сорок в Москве.

Майор Мурзин сказал, что «они с Москвы», хотя что он может знать!..

Если Лидии Ивановне туфли шили в ГУМе, то почему не могло быть всего остального, в том числе и папы римского?..

И тогда понятно, что в ее доме искали именно ценности!

Но кому и откуда о них стало известно? И почему именно сейчас?

Может быть, старая княгиня что-то кому-то сболтнула перед смертью?

Тут Тонечка пинками выгнала из своей головы оживившегося было сценариста.

…Последний день жизни Лидии Ивановны прошел почти что на глазах у нее, у Тонечки, и уж совершенно точно на глазах у Родиона! Никто у старой княгини не гостил, с чужими она не беседовала, а местные прожили с ней бок о бок тридцать лет, и вряд ли она ни с того ни с сего решила поделиться своими секретами, например, с… кассиршей в магазине!

Наверняка внук – внучатый племянник! – знает о сокровищах больше, чем все остальные, если тетя Лида проводила с ним времени больше, чем остальные родственники.

Он так сказал, явно намекая на то, мать им не особенно интересовалась!..

А если он что-то знает и не до конца безумен, значит, с ним нужно поговорить.

Понаблюдать. Проанализировать. Посоображать.

И Тонечка отправилась в дом старой княгини. Предлог она придумала моментально – кастрюля с бульоном стояла у нее в холодильнике с самого понедельника.

Она вооружилась бульоном и пошла.

Внучатый племянник сидел посреди разгромленной комнаты своей покойной тети за столом. Перед ним лежал тот самый женский портрет, который Родион хотел поднять, но Тонечка не разрешила.

– Я принесла вам бульон, – сказала гостья, когда он поднял на нее взгляд. – Его сварила ваша тетя, и я… убрала его в холодильник. Я считаю, вы просто обязаны его съесть.

– Спасибо.

Тонечка водрузила кастрюлю на стол.

– Мой сын много ее рисовал, Лидию Ивановну. Он хорошо рисует! Мы можем вам показать. Хотите?

Федор Петрович кивнул.

Они помолчали.

– Вы не знаете, здесь есть какая-нибудь мастерская? – спросил вдруг племянник. – По ремонту мебели?

Тонечка вытаращила глаза.

– Ночевать у вашей подруги мне неловко, – признался Федор Петрович. – В тетину кровать мне не хочется, да я и не помещусь, а диван, сами видите… приведен в негодность. – Он вздохнул. – Мебельные магазины сейчас все закрыты. Может, есть мастерская?

Тонечка вдруг сообразила, что у нее на примете имеется превосходная мастерская!

– Я вас провожу, – сказала она. – Я знаю!

И они отправились в будку к дяде Арсену.

Он сидел на пороге, ровно положив на колени руки, и смотрел прямо перед собой.

– Здравствуйте, дядя Арсен, – поздоровалась Тонечка от души. Ей было приятно его увидеть, и она радовалась, что придумала ему работу.

– Вай мэ, дочка, батынки парвалысь? Дядя Арсэн чыныть нэсешь? Хадыть не в чем?

– Знакомьтесь, это Федор Петрович, внук Лидии Ивановны, – зачастила Тонечка. – Он вот… только сейчас приехал. А дядя Арсен вашей тете обувь чинил.

– Харошый женсчина был твоя тетя! – Сапожник поднялся со своей табуретки и поклонился Федору. – Жалкий женсчина, жалел людэй и меня жалэл! Другой такой нэту, разве вот дочка!..

– Спасибо, – пробормотали хором Федор Петрович и Тонечка.

– Федору нужно диван починить, – продолжала она. – В дом Лидии Ивановны забрались какие-то хулиганы и все там разорили.

– Вах, какой пазор! Какой стыд!

– Вы сумеете? Зашить?


– Сначала сматрэт, патом шыт! Дядя Арсэн сначала сваим глазам должен пасматрэт!

Сапожник принялся снимать синий фартук, повязанный поверх замусоленной куртки. Он сопел носом и укоризненно качал головой.

– Люды, люды, – бормотал он себе под нос. – Что с вами сдэлалос? Женсчина умэр, как в его дом залэзть? Развэ это харашо? Развэ можно?

Он замкнул будку на замок, проверил, надежно ли заперто, и все втроем они медленно пошли вверх по улице.

Тонечка придумывала, что нужно сделать, чтобы оставить сапожника на обед. Впрочем, если он возьмется чинить диван, и придумывать ничего не придется, до обеда он все равно не починит.

По дороге дядя Арсен все рассказывал Федору, какой «хароший женсчына был его тетя», тот молча кивал.

Тонечка посматривала на него, но никаких признаков безумия пока что не могла обнаружить.

Впрочем, она и не знала, что это могут быть за признаки! Глазами он не вращал, диким смехом не хохотал и за деревьями не прятался.

В доме Лидии Ивановны дядя Арсен вновь начал цокать языком и качать головой, и Тонечке показалось, что он готов заплакать.

– Кофе мене угащал! – повторял сапожник. – Вот здэсь сидэл! Па душам со мной гаварыл! Никто не гаварыл, а ана гаварыл!

Он подошел к дивану, опустился на колени и стал ковырять обивку, по-прежнему качая головой.

– Вы с ним не были знакомы? – тихонько спросила Тонечка. – Лидия Ивановна вас не знакомила, когда вы к ней приезжали?

– Я редко приезжал, – признался Федор Петрович. – Она ко мне в Москву чаще наведывалась.

…Вот это новость! Тонечка посмотрела на него.

Выходит, старая княгиня не была такой уж одинокой! И этот мужик – прямо полноценный внук, раз она ездила к нему в Москву.

– Но все равно мы виделись мало, – продолжал он словно с досадой. – У меня такая работа, меня никогда не бывает дома!

Тонечка хотела было спросить, что это за работа, и не стала.

– Дядя Арсэн пачиныт, – объявил сапожник. – Шовчыки будут адын к аднаму, под мыкраскопом станэшь искать, нэ найдэшь! За ынтсрумэнт схажу! Вы здэс жди!

Он протопал сапожищами по гулким половицам, за ним протащился шлейф запаха дешевого табака, кожи и дегтя.

– Спасибо вам за помощь, – промолвил Федор Петрович, когда голова дяди Арсена проплывала под окнами. – Я бы сам не догадался, конечно.

– Дядя Арсен говорит, что у вашей тети обувь была превосходного качества.

Он кивнул.

– У нее все было превосходное! – И улыбнулся. – Она не любила подделок ни в чем. И сама была… настоящей.

Тонечка разогналась было спросить про Рубенса, Голландию и папу римского, но он ее перебил:

– Вы же наверняка и священника знаете, Антонина.

Тонечка секунду вспоминала, знает она священника или нет.

– Да, конечно, – спохватилась она, уяснив, что речь идет об отце Илларионе.

– Мне к нему нужно сходить, – сказал Федор Петрович. – Проводите меня?

– Ну, конечно. Только я должна проконтролировать Родиона. Если его не усадить заниматься, он будет все время только рисовать. И обедать тоже не будет.

– Ему нравилось рисовать тетю Лиду?

Тонечка хотела было сказать, что Родиону вообще нравится рисовать странное, но вовремя остановилась.

Федор Петрович остался снаружи, а Тонечка забежала в дом и поднялась на второй этаж.

Родион, разумеется, не учил уроки, но почему-то и не рисовал. Он сидел в обнимку со своей собакой, подтащив ее к самым глазам, и перебирал шерсть на спине, словно что-то искал.

Тонечка изумилась:

– Что ты делаешь?

Не поднимая головы, Родион пробормотал:

– Ищу клещей.