Кель. Девочка-убийца влюбилась

Иглы пели, словно пчёлы-убицы и с задорным звоном входили в тела. Они всегда убивали с первого раза.

Когда от цепи осталась половина, участники побежали. Бросали щиты, арматуру и даже срывая платки и балаклавы, словно надеялись, что цивильный вид спасёт их от наказания. Кто-то лез на забор и падал в завалы из ящиков, а кто-то запрыгивал в окна, чтобы уйти коридорами.

Пятнадцать секунд, перезарядка – и на автостоянке осталась только Кель и те, кто не успел увернуться. Раненых не было, они все погибли легко.

Диана подошла к чёрному ходу, переступая через кровавые лужи.

Открыла и вошла.





3


В пустом фойе на посту охранника верещал телефон.

Диана взяла трубку.

– Алло?

– Алло, здравствуйте! – заговорил суетливый мужской голосок, – Это штаб восстания?

– Да, он самый. Кто говорит?

– Это Пацуков, Самсон Иванович. Я вам прекрасно известен. Меня один из ваших ораторов обещал за ноги подвесить.

– Это хорошо, что вам понравилось.

– Если что, я желаю потенциальному временному правительству области всяческих успехов и международного признания.

– Большое спасибо!

– Возможно, после революции появится необходимость в реституции каких-нибудь ценностей. Я готов возглавить и посодействовать!

– Это очень разумно с вашей стороны.

– А пока я готов предоставить девяносто папок первосортного компромата. Там Адамковский, Трофимук, вся эта банда. Свеженький, ещё дымится. Если про это узнает Следственный комитет – это будет о-о-о…

– Благодарю вас. Я обязательно передам. Революции, Самсон Иванович, очень нужны почётные свиноводы.

Кель положила трубку и двинулась дальше. В Доме царила напряжённая тишина.

На широкой лестнице, покрытой бордовым ковром – тоже никого. Все ушли на революцию.

На втором этаже пахло горячими свиным жиром. В соседнем зале на паркетном полу развели костёр и жарили сосиски, нанизав их на сувенирные катаны. Никто не обратил на неё ни малейшего внимания.

Диана поднялась на этаж выше. Прислушалась.

Из-за дубовых двустворчатых дверей доносились голоса.

Диана достала Глок, сняла с предохранителя и потянула за медную ручку.





4


Комната, где расположился штаб восстания, была странной формы. Диане показалось, что она оказалась внутри смятой обувной коробки. Свет невидимых диодных ламп ломался и путался, выхватывая из полумрака большой стол.

За столом восседали может быть люди, а может тени – коммунисты в кожанках, словно из фильмов про Гражданскую войну, молодёжные активисты с шипами на запястьях, пришедшие повеселиться, какие-то правозащитники… Оружия на столе не было, зато сверкала целая батарея водки вперемешку с нарезкой.

Багрымчика за столом не было.

Возле окна сидел кряжистый человечек, заросший самой грандиозной бородой, которую она видела в жизни. А ещё у него были усы – толстые и с острыми кончиками, слово две косматые морковки.

Диана не знала этого человека. А мы прочитали потом в газетах, что это был белорусский народный поэт Витовт Свидригайлович Бульбочка. Он был одним из тех любителей загробной древности, кто помогал Самди в болотных ритуалах на Дражне.

– Принудительно – а почему нет? – вещал Витовт Свидригайлович, – У меня вот был опыт. Иду я как-то ночью домой, почти не пьяный, и на меня скинхеды напали. Им борода не понравилась. И это – на Грушевка, где просто эпицентр белорусского национального возрождения! Ну вы понимаете, московская провокация, к нам московские чекисты нарочно всякое отребье посылают. Так вот, напали на меня скинхеды. Они же не знали, что я крестьянский народный поэт… Короче, достал я любимую огородную тяпку и сразу их побил, всех четырёх. Трое сбежали, а одного я взял в плен. Вот так, хе-хе… Притащил к себе в домик – помнишь мой домик? Он до сих пор такой же, как ты его помнишь – и привязал к батарее на кухне. Открыл холодильник, достал первую бутылку водки, вторую… четвёртую. Четыре дня мы с ним пили, я даже выставку Адамовича пропустил. И на четвёртый день этот скинхед уже говорил на найчысцейшай беларускай мове! Нават тарашкевицай!

Во главе стола восседал лично Самди.


Он был во всё том же погребально-чёрном костюме. Лысина сверкала, словно натёртая воском. Щёки стали ещё суше, глаза цепче, а пальцы – костлявей. Он заметил девочку и улыбнулся бескровной улыбочкой.

– Здравствуйте, – сказала Диана, – Это вы здесь главный?

– Главный? – Самди покачал головой, – Мы больше не в Советском Союзе. У нас нет главных. Главный у нас – народ! Сам народ! Его живые – и мёртвые!

– Я поняла. А что вы собираетесь делать со мной?

– С этим всё просто. Мы тебя со временем повесим. Если, конечно, мировое сообщество не будет против. На центральной площади. Чтобы все знали, – девочке-убийце Ире Кирунине пришёл конец. Очень просто.

Кель медленно кивнула.

– А если я…. уеду из города?

– Уезжай. И это будет правильно. Девочки-убийцы больше ничего не стоят, – Самди уже завёлся, – В такую ночь всё решает народ. Сотни, тысячи, десятки тысяч человек. Вы можете их долго обманывать – но не сможете остановить. И правду узнают все! Когда убили губернатора Шепшелея, я уже предупреждал, что за убийством стоят чекисты. Чекисты много раз готовили из детей профессиональных убийц и диверсантов! Достаточно вспомнить пионеров-героев времён Второй Мировой Войны, которые на самом деле должны были спровоцировать оккупационные власти и внушить белорусским крестьянам ненависть к цивилизованным немцам и высококультурному гауляйтеру Кубе!

– Это очень интересно. Скажите, кому ещё Багрымчик рассказал про меня?

– Он рассказал это всем, кому считал нужным.

– Я могу уточнить у него?

– Если найдёшь.

– Где он?

Самди поднялся, подошёл к окну, стукнул пальцами по стеклу.

– Отсюда я вижу сквер Мясникова, – сказал он, – Мы его потом, конечно, переименуем. Только что стояли два автозака. Теперь остался один. Поехал забирать тех, кого взяли в Красном переулке. Багрымчик шёл туда. Я думаю, его взяли.

– Вы будете его освобождать?

– Мы побеждаем на других направлениях. Не вижу смысла. Когда мы победим, то просто выпустим всех задержанных. Как большевики.

– Разумно. Я хочу, чтобы вы знали – я решила не уезжать. Я остаюсь в городе.

– Будешь воевать за губернатора Адамковского?

– Нет. Мне есть за кого воевать.

– Воевать! Она будет воевать! – рот Самди был чёрным, как антрацит, – И как ты собираешься воевать против всегда народа? Что ты можешь сделать! Убить хочешь, а? Убить?

В изломанной комнате – напряжённая тишина, словно опустился невидимый занавес. Все смотрят то на Диану, то на Самди. Что же будет?..

– Может быть, – ответила Диана.

– Стреляй, – скомандовал Самди.

– Что?..

– Ну, стреляй! Вы, чекисты, всегда только так и решаете любую проблему. Стреляй в меня, убей! Давай, девочка-смерть! Для меня большая честь. Меня убьют, как всегда убивали в России достойных людей! Я стану мёртвым доказательством, что чекисты продолжают свой террор. Вы убивали людей миллионами – но народ всё равно живёт и помнит. Убей меня и все поймут, кто тебя нанял, кто тебя выучил, кто убил Шепшелея и на что готов губернатор. Помоги мне победить – стреляй!

Кель слегка повела головой. На сжатых губах затрепетали улыбка.

Зрачки старика были похожи на иголки.

– Ну что? Будешь стрелять? Давай! Стреляй!

Кель развернулась, чтобы уйти. Потом вдруг завела руку с пистолетом за спину. Из-под полы пиджака сверкнуло дуло – и спустя мгновение грянул выстрел.

Первую секунду все смотрели на неё. Потом на Самди.

Сначала казалось, что пуля просто исчезла. Не разбилось оконное стекло, и на пиджаке никаких дыр. Как если бы Диана стреляла холостыми.

Но вот лицо Самди дёрнулось и скривилось, словно ему врезали мокрой тряпкой. Захрипела, схватился за пах, рухнул на стол, завопил и скатился на пол.

Он выл.

– Что с вами? – спросил белорусский народный поэт Витовт Свидригайлович Бульбочка.

Между пальцами бежали кровавые ручейки.

– Она мне яйца отстрелила! Яйца! Сука! ЯЙЦА!