Кель. Девочка-убийца влюбилась

– Как попасть в лагерь под Алектоево?

– Неужели не поняла, что ты одна в этом мире?

– У меня есть друг. И Опекун.

– На связь ещё не выходил?

– Это не ваше дело и вы больше не следователь.

– Я жалею, что не смог его найти. Он, наверное, интересный человек. Таких любопытно допрашивать.

– Как попасть в лагерь под Алектоево? – повторила Диана.

– Четвёртый поворот по Казанскому шоссе. Он почти не заметный. Дальше едешь по грунтовке. Будет развилка, указатель на Алектоево. Тебе в другую сторону.

– Откуда Зарецкий знал, что я смогу вас перехватить?

– Он много где оставил это сообщение во многих местах. Ты бы его нашла. Рано – или поздно.

– Ясно. Спасибо. Всё.

Диана потащила его обратно, откинула засов, распахнула дверь и швырнула, словно мешок со старой одеждой. Захлопнула дверь, засов вернулся на место.

– Увозите, если сможете.

Багрымчик сидел на полу и слушал. Другие задержанные устали и затихли, поэтому он отлично различал, что происходит снаружи.

Шаги Дианы пропали – значит, забралась на мотоцикл. Пауза – одевает шлем.

Завёлся мотор. И начал удаляться – прочь от автозака. Всё дальше и дальше – и вдруг словно захлебнулся, а потом двинулся вбок.

Багрымчик закрыл глаза и кивнул сам себе. Всё идёт, как он и думал.

Диана поднялась на Казанский мост и взяла курс на Алектоево.





2


Автомобиль свернул с основной дороги и замер под высокими соснами.

– Выходим!

Барсучонок вышел и увидел кусты. Повернул голову в другую сторону и увидел барсука.

Весёлый собрат был ростом в человека. И, кажется, гипсовый.

Одной рукой он опирался на лопату, а другой указывал на трёхэтажный синий корпус с верандами, как у дачи.

К корпусу они и зашагали. Судя по неухоженным дорожкам и пчёлке, наклеенной на фасаде, это был заброшенный пионерский лагерь.

Они прошли через холл и поднялись на площадку третьего этажа. Внизу, под перилами, – запущенный зимний сад. Днём, когда сквозь стеклянную крышу падает солнечный свет, он, пожалуй, был бы красив – но сейчас напоминал зловещую чёрную яму. Из мрака поднимались густые кроны деревьев.

Барсучонка отвели в угол. Они не стали связывать его или привязывать. Охранник просто стоял рядом – достаточно близко, чтобы охранять и достаточно далеко, чтобы было непохоже, что его охраняют.

Зарецкий стоял на другой стороне, возле стола, накрытого белой простынёй. Судя по буграм странной формы, простыня скрывала тело робота.

– Вы меня убьёте? – осведомился Виктор.

– Пока нет, – ответил Зарецкий, даже не глядя в его сторону, – я просто хочу сократить время. Без тебя мне бы пришлось искать Иру. А она сама сюда придёт. Я думаю, ей хватит одного часа.

– Вам, наверное, непросто было работать с Адамковским.

– Да, к сожалению. Он очень скандальный. И никогда не приходил вовремя.

– А разве в наше время бывают нескандальные политики?

– Бывают. Но не выше депутата.

– А как вам Самди?


– Годится только создавать шум. Он не только скандальный, но ещё и сумасшедший. Верит в то, что несёт. Это снижает его потенциал. Но пока работает – пусть работает. Это нам полезно.

– Если не секрет – за что Адамковский вас выгнал?

Зарецкий посмотрел тяжёлым взглядом.

– Давай ты заткнёшься, а?

Наступило молчание.

– Можно мне сесть? – спросил Барсучонок.

– Я не возражаю, – Зарецкий снова смотрел в зимний сад.

– А куда мне сесть?

– Это уже твои проблемы… Принесите сюда три стула, – крикнул Зарецкий в лестничный проём.

Тот, что был за рулём принёс три стула. Барсучонок сел и сразу почувствовал, как отяжелела его голова и как ноет побитая дубинкой рука.

Он то проваливался в сон, то выныривал наружу. Голова хотела спать, рука ныла. Они перетягивали Виктора, словно канат.

А потом канат лопнул и Барсучонок нырнул в чёрную воду сна.





3


Сначала он увидел школу – немного со стороны, словно на киносъёмке. Теперь там разместилась больница.

Выше здания школы, на фоне огненного закатного неба летит совершенно чёрный воздушный шар в форме клизмы, а из окон ему машут врачи в белых халатах. Тянет холодным ветром и краски настолько мрачные, что это уже не смешно.

Потом – Барсучонок снова в гимназии. Школа пока остаётся школой и Барсучонку предстоит учиться несколько лет. Осталось два года до полёта чёрной воздушной клизмы, время ещё есть.

Город дичает. Заросли прорастают повсюду, центр города зарос не хуже Набережно. По улицам бегают волки и даже лисы.

– Это Заранду штормит, – произносит Андрей Данилович, – вот животных и выплёскивает.

– Меня это вдохновляет, – говорит Барсучонок, – Я барсучонок, я хочу в лес.

Ему пора на урок.

– В Шим-Биг, – говорит вслед Андрей Данилович, – мучение заключается в чувстве стыда.

Коридор второго этажа уже совсем плох. В полу зияют дыры, похожие формой на лужи, их приходится обходить по стенке.

Дверь открывается. Оказывается, прошло уже три года. Класс превратился в операционную. Горят софиты, стены затянуты белым.

Вокруг операционного стола. В одном из них легко узнать поэта Гугуку. Второй, может быть Моськин.

На столе лежит Адамковский. Его голое буро-жёлтое тело словно сделано из папье-маше. Дряблые веки накрыли глаза, морщинистое лицо перекошено страданием.

– Давай, – говорит Гугука, – режь!

Барсучонок хватает скальпель правой рукой и сжимает его так сильно, что пальцы белеют. Локоть по-прежнему ноет.

– Режь! – кричат люди в белых халатах.

Виктор смотрит на скальпель, но не знает, что делать. Резать? Пырнуть кого-то из санитаров? Или разодрать себе горло?

– Диана пришла! – раздаётся голос.





4


– Диана пришла!