Кисейная барышня

— Манифик, — пробормотала я и продолжила нормальным голосом: — Значит, кроме моряков разузнайте мне про руянских ведьм и почему они белые и черные, либо летние и зимние. Кстати, у вас, дорогуши, на теле меток нет?

Меня заверили, что никаких меток, даже предложили заголиться для демонстрации телесной чистоты. Я от осмотра отказалась, подумала, стоит ли сызнова дать денежки, но решила с этим не частить. Обе Марты явно получали удовольствие, вызнавая для меня информацию, а когда работают для радости и не для прибыли, все лучше выходит.

— Старуха Юнг точно ведьма, — сказала Марта-худая. — Поэтому она эту фризку утопшую и приветила.

— И чародею столичному помогать не спешила, — поддержала ее подруга.

— А то, что покойница была ведьмой, все уже знают?

Девушки переглянулись и захихикали.

— Там же Мориц был, когда господин Фальк метку нашел.

— А Мориц женат на двоюродной сестре мужа моей тетушки.

— Ага. На тетушке моего кузена Симона, того, который…

Все они тут друг другу родственники, ничего в тайне не удержится, кроме того, что я больше всего хочу знать.

Горничных я отпустила, Гавру отдала половинку припрятанного со вчера пирожка. Что делать теперь? Спать я буду ночью. Решено, буду. Без Маняши страшно, но выхода нет. Может, она ждет, когда я к ней приду, рассказать что-то хочет, направить.

До ужина время еще есть, надеюсь, обещанный Шароклякиной моцион будет проходить после оного. Аппетит я и так нагуляю. А пока можно посетить отельную библиотеку. Ничего серьезного она мне, конечно, не предложит, там романчики в основном французские. Зато можно полистать подшивки столичных газет.

Я заглянула в гардеробную, присмотрела наряд, в который предстояло переодеться к вечерней трапезе, подозвала Гавра и покинула апартаменты.





ГЛАВА ШЕСТАЯ,

в коей, кроме прочего, происходит совещание чародейского приказа




На море на Океане на острове Буяне лежит камень-латырь, на том на камне баба сидит, у бабы три дочери, первая с огнем, вторая с полымем, третья руду заговаривает да ломоту…

Старинный заговор



Серафиму он догонять не стал, прикрыл дверь, которую эксцентричная барышня оставила распахнутой, и рухнул на постель, прикрыв отяжелевшие веки.

Волшба отняла много сил, а ему предстояло сегодня еще работать. Сима, Фима, Серафима, папина дочка, вздорная барышня, авантюристка, командирша и… просто красавица. Ее порывистый неумелый поцелуй не оставил Ивана равнодушным, да и кого бы оставил, но, к счастью, настолько удивил его высокородие, что тот попросту не успел ничего предпринять в продолжение.

Чародей улыбнулся воспоминаниям. Прощения еще испросила, дурочка.

Он потянул носом, от подушки едва заметно пахло ванилью. Тяжелый аромат духов Натальи Наумовны почти совсем развеялся, но Иван махнул рукой, чтоб створка окна поднялась, впуская в комнату свежий воздух. Однако госпожу Бобынину пора попридержать, пока ее воображение не завело барышню в нелепую ситуацию. Тип женщин, к которым принадлежала кроткая голубица Наташенька, был Зорину прекрасно знаком. Аффектированная жертвенность, душная, жаркая. «Жалейте меня, отважные рыцари, — предлагает она мужескому полу. — Жалейте и оберегайте». И никогда им тех жалений довольно не бывает. Рыцарь чаще всего осыпаем упреками, не словесными, нет, демонстрируемыми скорбными вздохами да тихими слезами.

Он задремал и, когда уже почти погрузился в сладкий дневной сон, был безжалостно из него исторгнут. В коридоре отказывали от места. Громко, безапелляционно, неотвратимо. Голос барышни Бобыниной Зорин узнал, поэтому предположил, что второй участницей скандала была гризетка Лулу. Последняя на упреки не отвечала, но, когда особо едкая тирада завершилась дверным хлопком, до слуха чародея донеслись шаги и скрип лестницы. Бывшая горничная, видимо, не стремилась теперь соблюдать тишину.

Иван Иванович понял, что сызнова заснуть ему не удастся. Посмотрел на часы, половина четвертого, до заката часов пять. Этого времени довольно, чтоб восстановиться магически, значит, усмирение Крампуса произойдет сегодня еще до полуночи.

Библиотеку Зорин посещать не собирался. Он, всего лишь умывшись и сменив сорочку, решил прогуляться, но, встреченный на первом этаже Ларисой Павловной Шароклякиной, был решительно пленен и назначен провожатым.

— На руки книг не выдают, — жаловалась матрона, — жадные сарматы, а я без романчика ко сну отойти не смогу. Те, что с собою прихватила, читаны уже, не работают как следует.

Библиотечная зала находилась в другом крыле с отдельным входом и представляла собою уютнейшее двухуровневое помещение, где кроме заполненных фолиантами шкафов и столиков, отделенных друг от друга расписными ширмами, стояли кожаные диванчики и кресла. Посетителей, кроме Ивана с спутницей, не было. Шароклякина кивнула служителю, кряхтя, устроилась в кресле у окна.

— Присаживайтесь, Иван Иванович, — мне-то уж знают что принести. А вы желаете полистать что-нибудь или так и будете на мою неземную красу любоваться?

— Нет ли у вас «Бархатной книги», любезный? — спросил Зорин библиотекаря, а Ларисе Павловне улыбнулся, тетка была ему симпатична.

Искомая книга нашлась, и, судя по девственному ее виду, чародей был первым, кому предстояло шуршать мелованными страницами. Романчик Шароклякиной, напротив, оказался потрепан жизнью и читателями.

— Уединения желаю, — кокетничала Лариса Павловна, — вы, мальчик, гардиночку вот тут поправьте и креслице чуть поверните. Да не мое! Ой, пусти, надорвешься, проказник! То, в которое его высокородие сядет!

«Мальчик», седоволосый господинчик средних лет, прислуживал на совесть, в результате чего Зорин с пожилой чаровницей оказались как будто в алькове.

— Славно, — решила Шароклякина и, оглянувшись по сторонам, водрузила на нос пенсне. — Что там мой злонравный Ромуальд, смягчила ли его черное сердце прелестная Розалинда?

Она раскрыла книгу на середине, полистала, отыскивая закладку.


Зорин подождал, пока Лариса Павловна погрузится в чтение, и придвинул к себе «Список старых и честных родов Берендии». Самый первый «Список» некогда, еще во времена становления династии, был переплетен в бархат, отчего и получил свое название «Бархатная книга». Наталья Наумовна немало гордилась тем, что ее предки в этой книге фигурировали, и Ивану Ивановичу стало любопытно, за какие именно заслуги Бобыниных туда включили.

Список не был алфавитным, персоны распределялись по времени. Иван Иванович начал с конца, с царствования теперешнего Берендия Четырнадцатого, пролистывал в обратном порядке берендийских полководцев, многочисленных канцлеров, князей, великих и не очень.

— Я, кажется, догадываюсь, что вы ищете.

Зорин поднял взгляд на Шароклякину, та снимала пенсне.

— Лариса Павловна, а как же Ромуальд?

— Тряпка какая-то оказался, — фыркнула матрона. — После первого же лобзания все свое злонравие презрел. Бобыниными интересуетесь?

— Любопытствую.

— Ну так с начала и начинали бы. Среди подвижников Берендия Первого ищите.

— Неужели? — Он захлопнул книгу, чтоб открыть ее сызнова.

Генеалогия Бобыниных вела начало из времен темных стародавних, от которых остались потомкам лишь родословные росписи. Пращура звали Бобыня, и был он царским приспешником. Более в Бархатной книге о нем ничего написано не было. Жена Любава, двое сыновей, младший получил фамилию, от него продолжился род.

— Приспешник. Слово-то какое простецкое. Но, кажется, так раньше величали советников?

— Бобыня был волхв.

— Чародей? Никогда о таком не слыхал.

— Сами вы, юноша, чародей. — Шароклякина фыркнула точно так же, как и на тряпку-Ромуальда. — Тогдашние маги не чета вам, нынешним, были. Предсказатель, жрец, сновидец, лекарь, травник, воин, мудрец. Повелевал погодой и морскими течениями, мог говорить с мертвыми, даже поднимать их. Вот вас какая из стихий ведет? Не отвечайте. Сама догадаюсь. Не огонь, не земля…

— Если бы ваш Бобыня был столь могуч, — перебил ее бормотания Зорин, — о нем бы приготовишкам в школе рассказывали.

— Особенно неплохо на юные умы подействовал бы рассказ о том, как Берендий Первый вел в бой супротив Нави армию из своих же полегших в предыдущей битве воинов!

— Всем известно, что против навской орды выступили объединенно белые и северные племена.

— Причем неоднократно, — хихикнула зловеще Лариса Павловна. — Сколько их поднимал Бобыня, столько и выступали.

Тетка переставала нравиться Ивану Ивановичу. Безумная барыня.

— Мой покойный супруг, — она возвела очи горе, — профессор Шароклякин всю жизнь посвятил исследованию древней истории, а точнее — личности величайшего берендийского волхва, незаслуженно, либо преднамеренно забытой.

Понятно, значит, безумие — это у них семейное.

— И вы, овдовев, его дело решили продолжить?

— Я? — Лариса Павловна посмотрела на чародея ошарашенно, затем расхохоталась. — Я, Ванечка, решила свою жизнь на эту ерундистику не тратить. Так какова ваша стихия?

— Нету у нас, у современных ничтожных чародеишек, такого разделения, — просто ответил Зорин, — черпаем, откуда получится, понемногу.

— Врете небось. Вводите в заблуждение пожилую женщину, — притворно обиделась собеседница, но, выслушав положенные комплименты моложавости своей и цветущему виду, улыбнулась. — Однако как же измельчали Бобынины на протяжении истории своего рода! Я была так удивлена, когда узнала, что эта похожая на лошадь старая дева — прапрапра… не знаю уж, сколько там еще «пра», внучка самого Бобыни! А брат ее — кажется, его зовут Аркадий, — форменное ничтожество. Тля! Морфинист и садист.

— С ним вы также знакомы?

— Еще чего не хватало. — Матрона вздернула подбородок, все три подбородка. — Чудеснейшая Феодосия Львовна, с которой я свела здесь дружбу, ах как жаль, что Феодосичкин вояж подошел к концу и она вернулась в столицу, держит лавку артефактов по соседству с Бобыниными. И, представьте, эта лошадь Натали даже не раскланялась с нею, встретившись здесь, на Руяне. А уж она, Наталья Наумовна, в Феодосичкину лавку чуть не через день хаживала, да за такими вещицами…

Шароклякина многозначительно похихикала, прикрыв лицо романчиком.

Иван Иванович, так и не решивший, нравится ему эта тетка или нет, продолжал изображать внимание и интерес. Работать со свидетелями сыскарь Зорин умел лучше прочих, отточено, расчетливо, незаметно заставлять собеседника слой за слоем снимать с истины шелуху фантазий и недомолвок. Ну и приколдовал помаленьку, чего уж скрывать. Поддерживал, так сказать, разговорчивость.

— Если Наталья Наумовна предпочитает покупать артефакты, наследственного дара у нее нет, — пожал он плечами. — Но, может, им обладает господин Бобынин? Кажется, Аркадий?

— О-о-о, — протянула Шароклякина, — там все еще хуже. Разгульный игрок. Феодосичка поставляла ему кроличьи лапки, чтоб привлечь везение в картах.

Тут Зорин не сдержал улыбки:

— А лапки ваша подруга покупала у мясника?

— Ну не губить же невинных зверушек ради чужого невежества!

— А зелье господину Бобынину также предлагалось Феодосией Львовной? Вы, кажется, упомянули, что молодой человек — морфинист, но в Мокошь-граде эта отрава не пользуется особым спросом.

— Воображаете, что вышли на след притона? — грозно вопросила Шароклякина. — Оставьте! Феодосичка не торгует эдакой дрянью и именно поэтому не знает, какое название носит зелье, коим этот Аркадий увлекается. Но она уверена, что употребляет, и препоганое. И, чтоб совсем притушить ваш сыскарский азарт, сообщаю, в лавке моей подруги вы не отыщете никаких навских артефактов, запрещенных на всей территории империи. Феодосичка чтит закон!

Иван Иванович торжественно изрек:

— Уверен, дражайшая Лариса Павловна, что вы можете водить дружбу лишь с самыми достойными женщинами.