Кисейная барышня

Гнум отползал спиною вперед, по лицу струилась кровь.

— А ты, — демон обернулся к Ивану, — чародей? Что ж ты без оружия супротив дедушки выперся?

«Эх, мне б сейчас Эльдара сюда или Семена, мы бы живо это пугало скрутили. Его слишком много для меня одного. Он наполнил собою всю залу и истек из нее, как спрут, раскинувший щупальца. Ну напади на меня, образина, соберись, сделай ход, чтоб мне было за что ухватиться!»

— Отчего же без оружия? Да только попусту свой меч-кладенец доставать не желаю. Уж силен ли ты, дедушка или только когтями царапаться горазд? Как баба, право слово!

Иван брезгливо тряхнул рукой и вытер ее о штаны.

— Или сдавайся, мы тебя сызнова на двадцать годков запрем, а там уж пусть другие чародеи с тобою разбираются.

— Как сызнова уж не будет, молодец, — хихикнул демон. — Нынче совсем другие времена настали. Ну некогда мне с тобою лясы точить.

Он взмахнул рукавами, бурый вихрь метнулся к Зорину через залу. Иван отклонился, рубанул ладонью вязкий воздух.

— Еще плеваться можно, — предложил он, — а еще за волосы таскать. Как у вас, девчонок принято.

— А-а-а! — завизжал Крампус, армяк треснул, алые клочки разлетелись в стороны, обнажая алую же плоть. — Получай!

Щупальце хлестнуло по земле, чародей подпрыгнул, увернувшись.

«Снова маска, видимость. Этого мало. Если не получается его разозлить, надо испугать».

Иван воздел руку, призывая оружие. Последний раз он использовал этот аркан еще до начала сыскарской карьеры, когда выступали против него настоящие враги из плоти и крови. Пальцы сомкнулись на рукояти меча.

— Кладенец? — взвизгнул демон.

— Тебя уложит. Ты бы, дедушка, кальмара изображать прекратил. Неудобно богатырю берендийскому гадов морских шинковать. — Он крутанул лезвием, выписывая восьмерку, руки дело помнили. — Это скорее к поварам надо, чтоб колечками тебя порезали да на маслице с лучком…

Земля вздрогнула, спрут исчез.

— Фальк, — позвал Зорин, — ты еще здесь?

— Таки его высокородие приказал ждать, пока можно будет, и Фальк ждет.

Видно, от волнения в речи гнума прорезался простецкий местечковый говорок.

— А разводи-ка, любезный, костер под каждой из ледяных красавиц нашего неприветливого хозяина. — Иван щелкнул пальцами, сбрасывая искру на древесные щепы, усыпающие пол. — А чтоб таяли они побыстрее, бери свою фамильную алебарду и кроши лед в мелкие осколки.

Зорин медленно оборачивался вокруг своей оси, держа меч невысоко перед грудью. На гнума не смотрел, зная, что околоточный исполнит приказ в точности. Вскоре под ногами захлюпало. Фальк хмыкнул, последовал удар железа о лед.

Крампус появился у гнума за спиной, чародей метнулся к нему, отбил своим мечом лезвие огромной косы. Крикнул Фальку:

— В сторону!

Демон, костистый, огромный, в дырявом балахоне, орудовал косой с отменной сноровкой. Иван успел подумать, что против такого оружия биться Фальковой алебардой было бы не в пример сподручнее, а больше ничего подумать не успел, потому что некогда думать. Удар, разворот, связка. Еще и еще. Он начинал уставать. А это уже было плохо.

«Раздобрел ты, Ванечка, на приказных-то харчах, разнежился, привык не в одиночку с разбойниками сражаться. Конечно, с Семеном да с Эльдаркой-басурманином и лениться можно. Вот Геля, к примеру, ни разу не чародейка, этого Крампуса давно бы в бараний рог скрутила и в свою суфражистскую веру обратила для надежности. Потому что Евангелина Романовна не шаблонами вашими чародейскими мыслит. А ты, болван, даже не можешь заставить демона истинную форму принять».

Зорин подпрыгнул так высоко, что чуть не стукнулся макушкой о потолок. Меч отлетел в сторону и исчез, вернувшись в аркан, Иван сплел пальцы обеих рук, порыв вызванного ветра поддержал тело в полете. Заклинание, простейшее, которое мог бы составить любой подмастерье чародейской лавки, разредило смрад острым запахом скошенной травы.

Лезвие косы звякнуло о камень, раскалываясь, руки Крампуса оказались плотно прижатыми к его телу.

— Путы? Путы?! Ты совсем умом тронулся? Мне это на один… — Он напрягся, пытаясь их разорвать.

Но Зорин влил в заклинание еще чуток силы и наполнял его понемногу при каждом усилии демона. Тот тужился, обличье его изменялось, кости-руки превратились в руки-палки, балахон стал ветхой мешковиной, потеряв в процессе трансформации капюшон, голова, блестящая полированной костью черепа, сморщилась, разбухла, и вскоре на палочке-шее красовалась высушенная тыква с неряшливо прорезанными дырками глаз и треугольником рта. Истинный облик демона. Нестрашное и убогое огородное пугало.

— Думаешь, ты меня победил, дурачина? Может, и победил, только скоро ужо придет наше времечко, всю вашу Берендию кровью зальем. А кровь-то у вас, людишек, горячая, греть нас будет…

Вжух! Тыква покатилась по полу.

— Никто не смеет называть Йосифа Фалька получеловеком!

От раздраженного возгласа Зорин удержался с трудом. Ну еще бы минуточку, может, Крампус что-нибудь любопытное рассказал.

— Ты с ним довольно долго возился, — сказал гнум с упреком.

— Да сглупил немного, — покаялся Иван. — Обладание силой любого избаловать может, а тут надо было хитростью действовать.

— Все равно молодец, лихо мечом махал.

Зорин покраснел:

— Не говори никому.


— Как прикажет его высокородие. С покойницами что делать прикажете?

Зорин уже сложил останки Крампуса в середину алтарного круга.

— Это не покойницы, Йосиф, это то, что мы с тобой должны были освободить. Сейчас лед растает и страдалицы наконец обретут покой.

— Может, дров добавить?

— Не нужно. — Иван придержал гнума за плечо. — Смотри.

Стая прекрасных белоснежных птиц взвилась к потолку из клубов пара, и камень пещеры расступился, открывая ночное небо, усыпанное звездами. В это небо они устремились, бесшумно взмахивая крыльями.

— Семь, — сказал Фальк, Зорину показалось, что гнум сдерживает слезы. — Я тебе говорил, два пустых места было.

Иван хлопнул себя по лбу:

— Точно! Ваше благородие, теперь тебе и карты в руки. Где-то здесь в катакомбах госпожа Неелова блуждает. Она слишком недавней жертвой была, чтоб ее во льду рассмотреть можно было бы. Так что ее невидимая птица сейчас к хозяйке навстречу отправилась. Отыщи Марию Анисьевну да помощь окажи.

— А ты?

— У меня еще дело здесь.

Фальк перевел взгляд с чародея на останки Крампуса, вернул обратно:

— Даже спрашивать дальше не желаю, мне и того, что сегодня было, до конца жизни хватит. Хорошо, что мои ведьмы руянские этих ваших фокусов не знают.

И он побрел, опираясь на алебарду:

— Дорогу-то обратную без меня отыщешь?

— Отыщу.

Когда шаги затихли в отдалении, Зорин тщательно наложил защитные чары на каждый из выходов. Сначала зов, потому что за полночь оба его друга-сослуживца по домам спят, а потом…

В своих силах Иван Иванович был уверен больше, чем когда-либо. Потому что именно сейчас ему было ради кого стараться, потому что от его стараний зависело будущее Серафимы Абызовой, вздорной кисейной барышни, папиной дочки и просто красавицы.



Голова не болела. То есть абсолютно. А должна бы была. Я же первый раз за четыре года без Маняши ко сну отошла. Без бормотаний и заговариваний, без заунывных молитв и пассов над моим распростертым телом. Может, я все еще сплю?

— Авр-р! — Кот, зевнув, вонзил мне в живот когти сквозь тонкую ткань сорочки.

— Брысь! — Я согнала разбойника, растерла ладошкой царапину.

Точно не сплю.

Вид у Гавра был слегка озадаченный.

— Какие же мы с тобою молодцы! — Решив для себя дилемму, что страннее: разговаривать сама с собою или с бессловесной животиной, я назначила собеседником питомца. — И на прогулку выбрались, и незамеченными остались. И голова не болит!

Гаврюша принялся вылизываться, я пружинно потянулась, встала на прикроватный коврик, присела раз сто, пока не ощутила испарину на коже. Во время сна у меня обычно деревенели все члены, поэтому по совету, вычитанному в модном столичном журнальчике, я разгоняла вялость гимнастикой.

— Мы завтракать не успеем, — приступила я к наклонам, — что-нибудь можно будет в порту в Штреле купить пожевать. Что значит, зачем? Ты же рядышком стоял, разговор слышал. Нам папеньке телеграфировать надобно. Потом-то вернемся, без Маняши я отсюда не уеду, но папеньку надо предупредить всенепременно, до того, как к нему чародейский приказ с расспросами нагрянет.

Я выбрала дорожное платьице с застежкой впереди, чтоб облачиться самостоятельно, простое, даже слишком простое, грубой серой шерсти, непонятно как затесавшееся в мой гардероб, и удобные ботинки, приколола к шляпке густую вуаль, под которой не разглядишь, восемнадцать лет путешествующей без сопровождения барышне или приличные для одиночества двадцать пять.

— Пошли?

Гавр поднялся, пошатываясь. Только сейчас я заметила, что он совсем нездоров.

— Разбойник? — Присев, я попыталась к нему прикоснуться, но кот заскулил, только мои пальцы коснулись его спины.

— Это потому, что я ночью по тебе потопталась? Извини. Тогда в апартаментах оставайся. Я похлопочу по дороге, Марту к тебе отправлю, которая встретится, либо Хильду. И велю доктора прислать и завтрак.

Из-за неплотно прикрытой двери второй спальни мне послышался храп. Маняша?

Я заглянула в щель. На Маняшиной постели разметалась Наталья Наумовна в папильотках. Ах, ну да, мы же вчера решили, что вместе теперь жить станем.

— У меня посиди тихонечко, — прошептала я Гавру. — Горничных жди. Вечером буду.

В этот ранний час коридоры отеля были пустынны, я заглянула на кухню, где горничные, как я знала, собираются до роботы выпить кофе. Хильда пообещала за Гаврюшей проследить, а парень-посыльный вызвался привести к моему страдальцу Карла Генриховича, который и скотину домашнюю пользовать не чурался.

Погода по сравнению со вчерашней испортилась ужасно. Осень. Уже совсем осень. Порывистый ветер, секущий косой дождь. Ветер трепал вуаль, дождь ее мочил. Зонт я взять не догадалась.