Кисейная барышня

До пристани почти бежала.

— Через четверть часа трап спустим, — сообщил матрос, — обождите.

Сам-то он был в прорезиненном дождевике, ему все равно, где ждать. Скотина бесчувственная! Явись я ему расфуфыренной барышней Абызовой, небось на руках бы меня на борт занес. А тут дева лет неопределенных да доходов, судя по виду, мизерных. Вот и куражится.

Закипая злостью, я продолжала стоять под дождем. Море колотилось о пирс, будто тоже ярилось.

— Пытаешься сбежать, Фима? — Над головой раскрылся купол черного мужского зонта.

— Арестуешь?

Глаза Ивана Ивановича запали от усталости, но был он тщательно выбрит и при галстуке, узел которого виднелся за поднятым воротником редингота. Щеголь столичный!

От того, что стояли мы с чародеем под одним зонтом, так близко друг от друга, у меня внутри сладко заныло. Он наклонился еще ближе:

— А есть за что? Не желаешь с повинной явиться?

Я вспомнила, как ночью его начальник велел меня при себе держать, томность ушла. Тут кстати о край пирса ударился корабельный трап.

— Заходите, барышня! — проорал матрос.

— Барышня передумала, — сообщил Зорин громко, а после доверительно, уже только мне: — Пойдем.

Что мне оставалось делать? Бежать опрометью на пароход, вытягивать самолично сходни, ругаясь как извозчик, кричать «гони!», грозя револьвером капитану, а после отстреливаться? Видала я такое в одной модной фильме, до которых Маняша была большой охотницей.

И я пошла. Под руку, под зонтом, вдоль безлюдной и хмурой набережной.

Десять дней его высокородие будет держать меня при себе, десять бесконечных дней я не смогу послать весточку отцу.

Так, Серафима, корону свою воображаемую сними, не от тебя одной все в подлунном мире зависит. Господин Абызов и без советов от дитятки настороже ежечасно. В обморок от вопросов сыскарей не брякнется, удар примет, а после и ответочку сообразит. А ты собою займись, своим положением. О браке с князем придется забыть, не только с Кошкиным, а даже с престарелым Чернятинским. Остаешься ты со своим проклятием до самой смертушки. Девка ты здоровая, кровь, как говорится, с молоком, даже обезумев, лет двадцать еще небо покоптишь. Батюшка тебя не оставит, будет у тебя и горенка больничная, и сиделка — слюни вытирать. Может, даже Маняша сей пост займет, все веселее.

Я вспомнила восковое лицо маменьки, пустое, бессмысленное. Вспомнила, как рыдала, прижавшись к ее коленям. Что ж у нас с тобой все так неладно, сердечная?

Слезы я сдерживала, хотя кто бы их под плотной вуалью заметил?

И правильно, и не реви. Во всем хорошую сторону отыскать можно. Твори, что душе угодно, смерть все спишет! Вот хоть Болвана Ивановича распаляй. Надо же чем-то десять дней островного ареста занять.

— Куда вы меня ведете? — спросила я карамельно-капризно, прижавшись грудью к локтю Зорина, а свободной рукой отбрасывая вуаль.

Он помрачнел:

— Ты не понимаешь, что с тобой происходит, Серафима, я попробую объяснить.

— Вы не находите, Иван Иванович, — перебила я высоким голосом, — сегодня так холодно.

— Чародеи, которые черпают свою силу в стихии огня…

— Как жаль, что я не догадалась захватить на прогулку муфту. В этом сезоне в Мокошь-граде вошли в моду муфты с собольей оторочкой.

— …подвержены обычно сладострастию. В этом нет ничего страшного или, упаси боже, постыдного, это просто особенность темперамента.

До меня наконец дошел смысл его монолога. Он считает меня похотливой? Какое счастье, что мне на его мнение ровным счетом наплевать.

Но кривляться отчего-то расхотелось.

— Этот разговор, Иван Иванович, мне неприятен, прошу вас его прекратить.

— Как угодно.

Зорин отодвинулся, переложил в левую руку зонт, правую поднес к губам и монотонный шум моря перекрыл громкий залихватский свист. Спросить о причине столь странных манипуляция я не успела, услыхала цокот лошадиных копыт о брусчатку, а потом и увидела лошадку, резво поспешающую на зов.

— Погода не располагает к верховым прогулкам, да и, позвольте…

— Я не знал, держишься ли ты в седле, поэтому скакун у нас всего один.

Сейчас он подсадит меня на лошадь, я схвачу поводья и пошлю ее в галоп. А этот болван пусть торчит сам на набережной с нелепым зонтом наперевес.

Зорин кивнул подбежавшему работнику, отдал тому зонт и подхватил меня за талию:

— Она слаба еще, но я упросил лекарей тебя на минуточку допустить.

— Она? — Поводья были пока у Ивана, что мешало реализации коварного плана. — Кто — она?

— Ну разумеется, Маняша. Я же обещал тебе ее найти.


Он запрыгнул в седло, я покачнулась:

— Стой! Боком неудобно! Мы в скорости потеряем. Да не ерзай так!

Юбка задралась почти до бедер, но мне было плевать, я перекинула колено через лошадиную шею, сжала коленями круп, отобрала поводья.

— Дорогу указывай да держись покрепче! — Я дала шенкеля.

— Бешеная, — произнес Зорин, как мне показалось, восхищенно.

Дождь перестал быть заметен, а может, и вовсе перестал. Широкая грунтовая тропа за вершиной холма сменилась узкой тропинкой, пришлось пустить лошадь шагом.

— Нам на другую оконечность острова надобно, — сказал Иван, — это верстах в пяти, дальше бездорожье начнется.

— Что там? Маняша сильно пострадала? Где ты ее нашел? Как? Когда?

— Там военный морской госпиталь, куда я твою Маняшу на излечение определил. Главное, что она жива, о состоянии справимся у лекарей. — Он отвечал по порядку, дыша мне в шею и что-то пытаясь сделать руками.

— Что за непристойности?

— Юбку хочу опустить.

— Свою заведи, с ней и упражняйся, а мою не замай.

— У тебя панталоны видно.

— И панталоны прикупи личные. Ты не ответил. Когда? Где? Как?

— За полночь, она в холмах блуждала. Когда господин Фальк Крампуса упокоил…

— Околоточный?

— Не перебивай, у меня и так все силы на то, чтоб в седле держаться, уходят.

— Был бы нормальный чародей, наколдовал бы лошади второй вагон, да и бедному гнуму с демонами сражаться бы не пришлось.

— Ничего не буду тебе рассказывать. — Зорин обвил руками мою талию, прижался грудью так плотно, что стало трудно дышать. — К слову, панталончики у тебя премилые, адресок, где заказывала, потом запиши, я наведаюсь.

Ага, и примешься гостинцами пассий своих одарять, Жозефину или Евангелину Романовну. Первая представилась мне рыхлой блондинкой, а вторая — брюнеткой, суровой теткой за тридцать, с гладкой прической и чтоб непременно с усиками над поджатыми губами.

Лошадь шла шагом, мы молчали. Стало скучно.

— И как же господин Фальк Крампуса упокоил?

— Фамильной алебардой, — с готовностью ответил чародей, — голова с плеч, плененные души девичьи свободу обрели, Маняшина в том числе.

— Иван, — взмолилась я искренне, — давай оставим на время пикировки, расскажи мне все толком. Пожалуйста!

Он поерзал, устраиваясь, даже приподнял меня слегка, чтоб освободить больше места для себя.

— Демон Крампус, любезная Фима, свил себе гнездышко на Руяне довольно давно. Фрау Юнг, уважаемая ведьма, из тех, кого здесь называют «старшие», рассказала мне, что испокон веков их неназываемая богиня претерпевала от демонова злонравия и боролась с ним в меру своих сил. Боролась с переменным успехом. Демон пленял ведьм, стремясь, чтоб в его коллекции их оказалось девять.

— Три по лету, три по зиме…

— Пока забудь, про эту считалку я тебе потом расскажу, когда до нее дойдет. А пока вернемся к древней истории. Полной коллекции ему никогда собрать не удавалось. Фрау Юнг помнит те времена, когда число жертв доходило до семи, тогда погода на острове становилась непредсказуемой: в серпене мог пойти снег с метелью или, напротив, грудень встречали, упревая от жары.

— А почему же ведьмы не смогли его изничтожить?

— Потому что ведьмы, Фима… — Он открепил мою вуаль и пустил ее по ветру.

— Так почему? — проводила я взглядом летящий тюль.

— Да не знаю! Не смогли и не смогли, сил мало, силы не те. Ты о ведьмах более моего осведомлена, еще и потому, что одного с ними полу.

— Продолжай. — Я не обиделась нисколько, мужчина, хоть и чародей, чего еще от него ждать.

— Помнишь пещеру, в которой ты нашла Гаврюшу? Это было старое логово Крампуса, из него его выкурили лет четыреста назад. Бог знает, сколько их он обустроил после, но теперь он обитал в катакомбах, неподалеку от расколотого руянского дуба. Знаешь такую местную достопримечательность?

На оба вопроса я только кивнула. Из-за туч показалось солнце, и я подставляла лицо под его лучи.

— В девяти арках, которые виднелись в стенах, демон помещал похищенные сущности девушек. То есть, уточню, страсти эти происходили вовсе не на реальном уровне нашей действительности, а как бы в нави.

Я поняла, что он имеет в виду не граничащее с нами Навское царство, а мифические пределы мертвых.