Кладбище домашних животных

— Уже полдевятого.

— Полдевятого? — тупо переспросил Луис. — Всего-то?

— А ты как думал?

— Я думал, гораздо больше.

— Ну, до завтра, — сказал Джуд, поворачиваясь.

— Джуд...

Он опять повернулся к Луису.

— Джуд, зачем мы ходили туда?

— Как зачем? Мы хоронили кота твоей дочки.

— И это все?

— А что же еще? — сказал Джуд. — Ты хороший человек, Луис, но задаешь слишком много вопросов. Иногда люди делают то, что им кажется правильным. А потом, когда они подумают над тем, что они сделали, начинают сомневаться и задавать вопросы. И им кажется, что они сделали глупость. Понимаешь, о чем я?

— Да, — сказал Луис, опять подумав о том, что старик читает его мысли.

— А они не думают, что прежде всего, когда что-то делаешь, нужно спрашивать свое сердце? Как ты думаешь?

— Я думаю, — медленно сказал Луис,— что может быть, ты и прав.

— И то, что в сердце — об этом много не расскажешь, так ведь?

— Ну...

— Нет, — сказал Джуд, словно Луис что-то возразил. — Не расскажешь. — Его голос был таким уверенным и убежденным, что Луис вздрогнул. — Потому что это тайна. Женщины не могут хранить тайны, но ни одна женщина не разболтает то, что лежит у нее на сердце. Земля тверже человеческого сердца, Луис — как земля в этих старых индейских могилах. Человек растит, что он может... и пожинает плоды.

— Джуд...

— Не спрашивай ничего, Луис. Что сделано, то сделано. Слушай зов своего сердца.

— Но...

— Никаких «но». Смирись с тем, что сделано, и слушай зов своего сердца. Мы сделали все, как нужно... по крайней мере, мне так кажется. В другое время это было бы неправильно.

— Но можешь ты ответить хотя бы на один вопрос?

— Ну, посмотрим.

— Откуда ты знаешь про это место? — этот вопрос тоже возник у Луиса на обратном пути, вместе с подозрением, что в жилах самого Джуда течет кровь микмаков — хоть и не похож, но где гарантия, что все его предки были стопроцентными американцами?

— От Стэнни Б. — сказал Джуд с удивленным видом.

— Он что, просто рассказал тебе?

— Нет. Это не то место, о котором должно просто рассказать. Я похоронил там своего пса Спота, когда мне было десять лет. Он гнался за кроликом и напоролся на проволоку. Раны загноились, и это его убило.

Что-то в этом было не так, что-то не согласовывалось с фактами, уже известными Луису, но он слишком устал, чтобы разобраться. Больше Джуд ничего не говорил, только смотрел на него загадочным стариковским взглядом.

— Спокойной ночи, Джуд.

— Спокойной ночи.

Старик пошел через дорогу, неся кирку и лопату.

— Спасибо! — крикнул Луис почему-то.

Джуд не обернулся, только помахал ему рукой.

И тут в доме зазвонил телефон.

Луис побежал, преодолевая боль в спине и в ногах, но пока он добрался до кухни, телефон прозвонил шесть или семь раз. Он схватил трубку, но оттуда раздавался только длинный гудок.

«Это Рэчел, — подумал он. — Позвоню ей».

Но внезапно ему показалось невероятно утомительным набирать номер, объясняться с ее матерью или, еще хуже, с отцом, говорить с Рэчел, а потом с Элли. Элли еще не спит; в Чикаго время отстает на час. Элли спросит про Черча.

«О, с ним все в порядке. Он попал под грузовик. Да-да, под грузовик «Оринко». Не волнуйся. Грузовик его убил, но не изувечил. Мы с Джудом закопали его на старом индейском кладбище — это рядом с Кладбищем домашних животных, если помнишь. Превосходная работа, малышка. Я как-нибудь отведу тебя туда, и мы положим цветы к памятнику — пардон, к кургану. Когда зыбучие пески замерзнут, и все медведи уснут до весны».


Он снова положил трубку и пошел в ванную. Сняв рубашку, он умылся. Он вспотел, как свинья, невзирая на холод, и пах не лучше этого животного.

В холодильнике нашлось несколько кусочков мяса. Луис разогрел их, положил на хлеб и добавил пару кружочков бермудского лука. После этого он полил их кетчупом и накрыл еще одним куском хлеба. Если бы здесь были Рэчел и Элли, они бы одинаково наморщили нос — фу, как вульгарно.

«Но вас тут нет, леди», — подумал Луис с некоторым удовлетворением и откусил кусок. Вкус показался ему восхитительным. «Мудрец Конфуций сказал: кто пахнет, как свинья, тот ест, как волк», — подумал он и улыбнулся. Он запил бутерброд молоком прямо из пакета — еще одна привычка, которой Рэчел не выносила, — и потом поднялся наверх, разделся и рухнул на кровать, даже не почистив зубы. Все его боли слились в одну сплошную ноющую боль, которая даже как-то успокаивала.

Часы были на месте, и он посмотрел на них. Десять минут девятого. Просто невероятно.

Луис потушил свет, повернулся на бок и уснул.

Он встал в три утра и пошел в ванную. Он мочился, щурясь от яркого света, когда внезапно в голову ему пришла мысль, заставившая его проснуться совсем.

Вечером Джуд сказал ему, что его пес умер, когда ему было десять лет — сдох после того, как напоролся на проволоку. Но летом, когда они все вместе ходили на Кладбище домашних животных, Джуд говорил, что пес умер уже старым и похоронен там — он даже указал место, хотя надпись за годы стерлась.

Луис вышел из ванной, потушил свет и вернулся в постель. Что-то здесь было не так — и через миг он понял это. Джуд был ровесником века, и тогда на Кладбище говорил, что его пес умер в первый год Великой войны. То есть, ему тогда должно было быть четырнадцать. Или даже семнадцать — если он подразумевал год, когда Америка иступила в войну.

Но вечером он сказал, что Спот умер, когда ему, Джуду, было десять.

«Ладно, он же старик, они часто путают даты, — подумал он. — Он сам говорил, что иногда забывает совсем простые вещи. Хотя для своих лет он чертовски хорошо соображает... и помнит. Но ничего странного, если старик забыл, когда умерла его собака. Или при каких обстоятельствах. Не обращай внимания, Луис».

Но он долго не мог уснуть; он лежал в пустом доме, прислушиваясь к завываниям ветра.

Он так и не помнил, когда он заснул; во всяком случае, очевидно, он уже спал, когда ему показалось, что скрипнула входная дверь, и затем послышался медленный скрип ступенек. Он подумал: «Оставь меня в покое, Паскоу, оставь меня, что сделано, то сделано, и мертвые мертвы», — и шаги стихли.

И хотя в этом году произошло еще много невероятных событий, Луису никогда больше, ни во сне, ни наяву, не являлся призрак Виктора Паскоу.





23




Он проснулся утром в девять. За окном сияло солнце. Звонил телефон. Луис схватил трубку.

— Алло?

— Привет, — сказала Рэчел. — Ты что, спал?

— Ты меня разбудила, свинья, — сказал он, улыбаясь.

— Ох, какие выражения! В таком случае, ты старый облезлый хряк. Я тебе звонила весь вечер. Опять сидел у Джуда?

Он колебался не больше секунды.

— Да, — сказал он. — Пили пиво. Норма устроила праздничный ужин. Я хотел тебе позвонить, но... ты знаешь.

Они поболтали немного. Рэчел рассказала семейные новости, которые слабо интересовали Луиса, хотя он почувствовал некоторое удовлетворение от известия, что ее отец быстро лысеет.

— Хочешь поговорить с Гэджем? — спросила Рэчел.

Луис улыбнулся.

— Да, конечно. Только не позволяй ему ронять телефон, как в прошлый раз.

На другом конце послышалась возня. Он услышал, как Рэчел учит ребенка говорить «Привет, папа».

Наконец, Гэдж соизволил сказать:

— Привет, па.

— Привет, Гэдж,— сказал Луис. — Как у тебя дела? Как живешь? Ты еще не разбил дедушкин телефон? Ничего, надеюсь, скоро ты до него доберешься.

Гэдж радостно что-то пробормотал, перемежая лепет всеми известными ему словами — «мама», «Элли», «деда», «баба», «бибика» и «кака».

Наконец Рэчел забрала у него трубку, и Луис почувствовал облегчение — он очень любил сына, но разговаривать по телефону с ребенком, которому не исполнилось и двух лет — все равно, что играть в криббидж с лунатиком.

— Как там у тебя? — спросила Рэчел.

— Все в порядке, — сказал Луис, не колеблясь; он уже переступил черту, когда Рэчел спросила его, где он был, и он солгал, что сидел у Джуда. В уме его внезапно всплыли слова Джуда: «Земля тверже человеческого сердца». — Немного скучаю, ты же знаешь.

— Ты же говорил, что обожаешь спокойствие?