Кладбище домашних животных

Часть вторая. ИНДЕЙСКИЕ МОГИЛЫ




«Когда Иисус пришел в Вифанию, он

увидел, что Лазарь уже четыре дня во гробе.

И Марфа, услышав, что идет Иисус,

вышла встретить его.

«Господь, — сказала она, — если бы ты

был здесь, не умер бы брат мой. Но вот ты

здесь, и я знаю, чего Ты попросишь у Бога,

даст тебе Бог».

(Евангелие от Иоанна)

«Хей-хо, а ну пошли!»

(Группа «Рамонес»)





36




Наверное, не существует пределов ужаса, который может испытывать человек. Напротив, кажется, что по какому-то непостижимому закону темнота, в которую он погружается, становится гуще и гуще, ужас накладывается на ужас, одно горе сменяется другим, еще более тяжким, пока, наконец, финальная завеса тьмы не скрывает все. Самый страшный вопрос здесь — до каких границ кошмарного может дойти человеческий рассудок, оставаясь при этом здоровым и дееспособным. Бесспорно, что в самых пугающих событиях присутствует некоторая доля абсурдности. Наконец они просто начинают вызывать смех. Это и есть, вероятно, та точка, за которой здоровье может сохраниться или безвозвратно погибнуть; одно лишь чувство юмора может от этого спасти.

Если бы Луис Крид мог тогда мыслить достаточно здраво, может быть, такие мысли посетили бы его на похоронах его сына, Гэджа Уильяма Крида, семнадцатого мая, но всякий здравый смысл тогда покинул его, о чем свидетельствовала его потасовка с тестем прямо в похоронном зале — последний акт безобразной мелодрамы, окончательно лишивший Рэчел остатков самообладания. Кошмарные события того дня завершились тем, что ее, рыдающую, отвели в фойе и поручили заботам Сурендры Харду.

Во всем этом было только одно утешительное обстоятельство, если его можно было считать таковым: эта потасовка Луиса Крида с мистером Ирвином Голдмэном произошла бы еще утром, если бы Рэчел была тогда в состоянии прийти в зал для прощания. Но она сидела в те часы дома с Джудом Крэндаллом и Стивом Мастертоном. Луис не мог представить, как он обошелся бы без этих двоих в предыдущие сорок восемь часов.

Для Луиса — как и для всех троих оставшихся членов семьи — было благом, что Стив так быстро появился в доме, потому что Луис был в тот момент неспособен принять любое, самое простейшее решение, хотя бы попытаться вывести жену из шокового состояния. Он даже не заметил, что Рэчел собралась идти на церемонию в домашнем халате, весьма небрежно застегнутом. Волосы ее были немыты и нечесаны. Ее глаза, обведенные черными кругами, вылезали из глазниц, как у ожившего мертвеца. Кожа одрябла и на лице отвисала. Утром того дня она сидела за завтраком, чавкая тостами и кидая временами бессвязные фразы, лишенные смысла. Один раз она сказала: «Ты как-то хотел купить «Виннебаго», — и Луис вспомнил, что об этом в последний раз шла речь в 1981 году.

Он только кивнул и продолжал завтракать. Он сварил себе какао. Гэдж очень его любил, и Луису теперь захотелось выпить какао. Вкус был отвратительным, но Луис терпеливо выпил всю чашку. Потом он одел свой лучший костюм — не черный, нет; Луис терпеть не мог черных костюмов, а темно-серый. Он побрился, причесал волосы, и выглядел весьма пристойно, несмотря на шок.

Элли была в джинсах и желтой блузке. Она держала в руках фото, когда завтракала. Фото было снято «поляроидом» на ее последнем дне рождения. На карточке Гэдж улыбался во весь рот из глубин голубой куртки, сидя на санках вместе с Элли. Рэчел стояла сзади за спиной Луиса и улыбалась Гэджу. Он улыбался ей в ответ.

Элли держала фото и молчала.

Луис с трудом выносил вид жены и дочери; он завтракал молча, то и дело возвращаясь в мыслях к катастрофе, хотя направление мыслей было различным. Трагедия произошла из-за того, что Гэдж не остановился, когда они кричали ему.

Только Стив понял, как надо вести себя с Рэчел и с Элли. Он запретил Рэчел идти на утреннюю церемонию прощания (слово «прощание» было не очень уместным, так как гроб был закрыт, но если бы он был открыт, подумал Луис, то все, включая и его самого, с воплями выбежали бы из зала), и Элли тоже. Рэчел сначала стала протестовать. Элли же сидела молча, держа фотографию Гэджа.

Это Стив сделал Рэчел укол, а Элли дал ложку бесцветного лекарства. Элли обычно бурно возражала против любого вмешательства медицины, но сейчас выпила лекарство безропотно, не проронив ни слова. В десять утра она уснула, все еще сжимая в руке фото, а Рэчел сидела напротив телевизора, смотря «Колесо Фортуны». Стив задавал ей разные пустяковые вопросы, на которые она медленно, но отвечала. Шок остался, но ее лицо потеряло то выражение сосредоточенного безумия, так напугавшего Стива утром.

Джуд, конечно, участвовал во всех приготовлениях. Он был так же спокоен, как и на похоронах своей жены три месяца назад. Перед тем, как Луис отправился на церемонию, Стив отозвал его в сторону.

— Я думаю, ей придется пойти туда днем, если она только сможет, — сказал он.

— Да, конечно.

— Сейчас ей вроде бы получше. Твой друг мистер Крэндалл сказал, что посидит с Элли в это время...

— Хорошо.

— ...и поиграет с ней в «Монополию» или...

— Ага.


— Но только...

— Ладно.

Стив прервался. Они стояли у гаража, любимого места Черча, куда он приносил своих дохлых крыс и птиц. Тех, за которых был в ответе Луис. Сейчас там было пусто, неподалеку прыгал дрозд с весьма деловым видом.

— Луис, — сказал Стив, — ты должен держать себя в руках.

Луис взглянул на Стива с вежливым удивлением. Он не слышал его, думая об одном — если бы он немного поспешил, он мог бы спасти сына — но этого «немного» как раз и не хватило.

— Я думаю, все будет в порядке, — сказал Стив, — но Элли все молчит. Да и Рэчел получила такой шок, что потеряла, по-моему, даже представление о времени.

— Да-да, — подтвердил Луис с неожиданной горячностью, сам не зная почему.

Стив положил ладонь на плечо Луиса.

— Лу, теперь ты нужен им больше, чем когда-либо. Может, даже больше, чем когда-нибудь в жизни. Постарайся... Я могу повлиять на твою жену, но ты... видишь ли, Лу... о Боже, как же все это ужасно!

Луис со смутной тревогой увидел, что Стив плачет.

— Конечно, — пробормотал он, снова вспомнив, как Гэдж бежал по лужайке к дороге. Они кричали, чтобы он возвращался, но это же так весело — убегать от папы с мамой, и, когда они побежали за ним, Луис быстро обогнал Рэчел, но Гэдж уже был далеко, он смеялся, он убежал от папы — это же игра — и Луис никак не мог его догнать. Теперь он сбегал по склону лужайки к самой обочине дороги номер 15, и Луис молился, чтобы он упал — малыши ведь часто падают, когда бегут, почти всегда падают, у них не такая хорошая координация движений, как у взрослых. Луис молился, чтобы он упал, да-да, упал, чтобы разбил нос, содрал коленку, что угодно, ибо теперь он явственно слышал за поворотом гудение грузовика, одной из десятиколесных махин, снующих безостановочно туда-сюда между Бангором и фабрикой «Оринко», и он снова прокричал имя Гэджа, веря, что тот услышит и остановится. Гэдж, казалось, понял, что игра кончилась, что родители не стали бы так кричать, если бы это была игра, и попробовал затормозить, но теперь гудение грузовика было очень громким, невероятно громким, оно заполнило собой весь мир. Это был настоящий рев. Луис метнулся вперед длинным прыжком, его тень ложилась на траву впереди, словно тень стервятника на поле в тот мартовский день, и ему казалось, что кончики его пальцев уже коснулись светлой курточки Гэджа, но тут инерция бега вынесла Гэджа прямо на дорогу, где на него налетел грузовик, ревущий и сверкающий желтыми бортами. Это было в субботу, три дня назад.

— Я в порядке, — сказал он Стиву. — Я сейчас иду.

— Если ты будешь держаться и помогать им, — сказал Стив, вытирая глаза рукавом, — они тоже смогут тебе помочь. Вы все трое должны помогать друг другу, Луис. Только так. По-другому нельзя.

— Все верно, — согласился Луис, продолжая прокручивать в уме картину случившегося, думая, что если бы тогда он прыгнул чуть дальше и поймал Гэджа за полу куртки, то ничего бы не случилось.

Когда в зале происходило прощание, Элли бесцельно и молча передвигала фишки «монополии», сидя за доской с Джудом Крэндаллом. В другой руке она все еще держала фото Гэджа на санках.

Стив Мастертон решил, что для Рэчел будет лучше пойти на дневную церемонию; впоследствии он горько сожалел о своем решении.

Чета Голдмэнов прилетела в Бангор утром и остановилась в гостинице. Отец Рэчел звонил четыре раза, и Стив под конец уже едва не кричал на него. Ирвин Голдмэн сказал, что никакие черти не удержат его вдали от дочери, когда она в нем нуждается. Стив отвечал на это, что Рэчел необходимо отдохнуть перед тяжкой дневной церемонией. Не знаю, как черти, сказал он, но одному американскому доктору шведского происхождения очень не понравится, если к Рэчел будет кто-нибудь врываться до того, как она сможет выйти из дома сама. Но он понимал, что поддержка родственников ей не помешает, и хотел, чтобы она пошла на дневную церемонию.

Старик обругал его на идиш и швырнул трубку, прервав связь. Стив ожидал, что он все-таки придет, но Голдмэн решил ждать. Рэчел тем временем стало чуть лучше. К ней вернулось чувство времени, и она вышла на кухню поискать сэндвичей или еще чего-нибудь съедобного.

— Наверно, все, когда вернутся, захотят есть? — спросила она Стива.

Он кивнул.

Колбасы или ростбифа не было, но в холодильнике нашлась индейка, и она сунула ее в раковину оттаивать.

Заглянув на кухню через некоторое время, Стив увидел се плачущей возле раковины.

— Рэчел?

Она посмотрела на Стива.

— Гэдж любил ее. Он очень любил индейку. Я только подумала, что он... он никогда больше не сможет ее есть.

Стив отправил ее одеваться — последний тест на способность ориентироваться,и, когда она вышла в простом черном платье с поясом, держа маленькую вечернюю сумочку, он решил, что все в порядке, и Джуд тоже так подумал.

Стив отвез ее в город. Он стоял вместе с Сурендрой Харду у порога зала и смотрел, как Рэчел, словно тень, движется по узкому проходу к утопавшему в цветах гробу.

— Как они, Стив? — тихо спросил Сурендра.

— Чертовски плохо, — сказал Стив хрипло, — Как ты думал, это должно быть?

— Я думаю, это действительно чертовски плохо, — сказал Сурендра, вздохнув.

Неприятности начались еще утром, когда Ирвин Голдмэн отказался пожать руку своего зятя.

Присутствие такого количества друзей и родных вывело Луиса из состояния шока, подсказав ему, что он должен что-то говорить и делать. Он преодолел ту степень горя, которую так любят эксплуатировать в своих интересах работники похоронных бюро.

Перед залом было небольшое фойе, где можно было покурить или посидеть на довольно ветхих стульях. Стулья выглядели так, словно их сбыли сюда прямо из какого-нибудь старинного английского клуба. Перед дверью зала стояла небольшая доска, черная с золотыми буквами, надпись гласила: «Гэдж Уильям Крид». Если пройти чуть дальше по этому уютному белому зданию, похожему на обычный старый дом, можно было наткнуться на такое же фойе и зал за ним, перед которым стояла доска со словами «Альберта Бернхэм Нидо». Сзади был еще один зал, но перед его дверью не было таблички; он пустовал в этот день. В нижнем зале выставлялись образцы гробов всех размеров и типов, и если заглянуть туда, как это сделал Луис, гробы могли показаться сборищем странных животных.

Джуд ходил вместе с ним в воскресенье, на следующий день после гибели Гэджа, выбирать гроб. Они спустились вниз, и вместо того, чтобы сразу войти в зал, Луис долго стоял, уставясь на дверь, похожую на ту, что соединяла в ресторане обеденный зал с кухней. Джуд с похоронным агентом в один голос сказали: «Не туда», — и Луис послушно отошел от двери. Но он знал, что за ней находится. Его дядя был могильщиком.

В восточном зале, где лежал Гэдж, стояли новые стулья, дорогие, с плюшевыми сиденьями и спинками. Впереди, в углублении наподобие церковного нефа, стоял гроб Гэджа. Луис выбрал модель из розового дерева под названием «Вечный покой». Гроб был изнутри обит розовой шелковой материей, и агент особенно настойчиво подчеркивал это достоинство, говоря, что это гораздо лучше голубой. Луис заметил, что вряд ли это так уж важно для них с Рэчел. Агент только кивнул. Он спросил, как Луис собирается оплачивать похороны. Он сказал, что может предложить несколько способов.

В уме Луиса всплыла игривая реклама: «Я без проблем уплатил за гроб моего сына купонами Рэли!»

Как во сне он сказал:

— Я оплачу все по моей кредитной карте.