Кровь на Дону

— Да, смелый, а я… да ладно. Смотрим за ним, насколько возможно.

— Надо остальных предупредить, чтобы были готовы идти на помощь ратнику, если его схватят басурмане.

— Нет, Дмитро, старший наказал в том случае разослать гонцов к другим отрядам от оврага и уходить в Галурмак.

— Оставим его басурманам на растерзание?

— Это его наказ, а раз он старший, то мы обязаны сполнять его. И не говори боле ничего. Покуда смотрим.

— Смотрим, — вздохнул Вислый.

Гордей Бессонов спокойно прошел до берега Дона и двинулся по кромке. Дошел до места, где поодаль от воды горели костры. Почуял запах вареного мяса — турки или крымчаки готовили еду.

Гордей осмотрелся, прислушался. Услыхал обрывки речи. Говорили крымчаки. Все боле жаловались на бесполезность этого похода. Но главное, они не выставили пост охранения у реки. И Бессонов, миновав участок костров, подошел к началу причала и залег за кустом. У Карандара стояли уже восемь галер, две баржи, три парусных судна. Охрана малая, всего два турка. Те отличались только кривыми саблями и тюрбанами на головах. Были отличия и в одежде, крымчаки одевались немного по-другому. Заметно, что османы нервничают в этом месте. Видно, впервые так далеко ушли от своей Блистательной Порты. Но глядели они на суда, на восток, на береговую полосу не обращали внимания. Гордей решил проплыть вдоль судов. Он быстро разделся, уложил одежду и сапоги в узелок, закрепил его на голове, вошел в воду и тихо поплыл. Тут было глубоко, но течение не сильное. Переплыл причал, вылез на берег к саманному дому без крыши и окон. Что уж тут было раньше, неведомо. В хате этой Гордей и укрылся. Оделся, обулся, посмотрел в малые проемы окон, дверей, выходящих к реке через передний двор и к саду по заднему двору, но басурман не заметил. Запомнил количество судов. Вышел в сад. Дошел до старой, во многих местах разрушенной городьбы, увидел улицу и собрался уже перебежать ее, как рядом возник татарин. Это был рядовой крымчак. С ним молодая женщина, со связанными руками и заткнутым в рот кляпом. Крымчак подгонял ее:

— Иди быстрей, тут недалеко!

Женщина что-то промычала, начала было сопротивляться, за что получила удары плеткой. Кричать из-за кляпа она не могла, лишь плакала да пряталась, когда крымчак поднимал плетку.

Бессонов понял, что татарин выискал среди невольников молодую женщину и вел ее в ту хату, из которой он сам недавно вышел. Для чего вел, понятно без слов. Он сопел от нетерпения. От него исходил запах пота и какой-то гнили.

— Иди, сучка русская! Иди, нам хорошо будет.

В какой-то момент крымчак оказался рядом с Гордеем, и тот вышел навстречу, что вызвало оторопь и у татарина, и у женщины. Крымчак раскрыл рот, но его тут же раскрошил удар кулака Бессонова. Гордей бил во всю силу, кроме того, что свернул обе челюсти, он еще сломал татарину и нос. Тот без звука рухнул на тропу и задергался в судорогах.

Полонянка, закрыв глаза, села на корточки, подвывая.

Гордей быстро раздел дергающееся тело крымчака. Рубаха в крови, но у него своя по покрою и цвету такая же, главное, штаны с поясом не испачканы и на ичигах нет крови. Он снял с трупа и оружие, кривую саблю, такой же кривой тесак, широкий пояс, что разворачивают для проведения намаза — мусульманской молитвы вне мечети. И только после этого подошел к женщине:

— Я открою тебе рот, не кричи и не вой. Тихо поговорим. И не бойся, я свой, русский, поняла?

Она закивала головой.

Женщина была стройна и красива, особо привлекли внимание ее пышные русые волосы, длинные и заплетенные в косу.

Гордей вытащил кляп, и она, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, посмотрела на него:

— Откуда ты взялся? Сбежал из полона?

— Не важно, главное, ты на свободе. Как зовут-то?

— Катерина.

— Откуда будешь?

— Из-под Калуги.

— Давно ли в полоне?

— Год. Как взяли в деревне, забив маму, отца и братьев старших, привели в Кафу. Там продали местному мурзе. Наложницей была у него. А в конце весны хан наказ какой-то дал, меня и еще с десяток молодых наложниц вывезли поначалу в Перекоп, оттуда в Азов. Ну, а недавно сюда на галере привезли.

— Для чего? Ублажать басурман?

— И это тоже было поначалу, но потом главный тут и в Карандаре, и в Самаке мурза Шалар запретил насильничать нас, для того других баб привезли. Меня же с теми, кто из Кафы, доставили и определили в стряпухи. Нас десять баб. Готовим еду охранным сотням. Ты, человек, руки мне развяжи, а то затекли.

— Да, конечно, извиняй, — спохватился Бессонов и ножом срезал путы.

— А тебя-то как звать?

— То тебе знать не треба, как назвала человек, так и зови. Ответь, где татары стряпух держат?

— Тут недалеко, в пристройке к конюшне. На рассвете выгоняют к кухням, затемно возвращают. И закрывают. Ставят охранника.

— Как же этому псу, — указал на убитого крымчака Гордей, — удалось увести тебя?

— Так он и был охранником ныне ночью.

— Из пристройки забрал?

— Нет, я по нужде попросилась. Он выпустил. Довел до отхожего места… а потом ударил по голове, связал, в рот кляп засунул и потащил сюда.

— Зачем тащил, поняла?


— А чего непонятного? Снасильничал бы, убил да бросил тело в реку. За ночь течением далеко унесло бы или под причал затянуло.

— Но с него спросили бы за тебя.

— Сказал бы, что от отхожего места в бега к реке подалась, прыгнула в воду и все. Утопилась. Чего ему было бы? Наказал бы мурза или помощник его, сотник, за то, что не догнал, но то наказание не тяжкое, мы же не люди для них.

— Теперь он поплавает в Дону. Как ты выходила из пристройки, твои подруги видели?

— Не-е, за день так умаемся, что спим без задних ног. Будят плетками.

— А другие басурмане видели, как этот потащил тебя к хате в саду?

— Нет.

— Точно?

— Точно. Я, человек, смотрела, кого на помощь позвать. Некого было.

— Ладно. А скажи, ты не ведаешь, где держат басурмане невольников, что роют канал?

— Рабочих — тут неподалеку, в землянках, что они и сделали, а невольников — тех уводят в Самак. Где держат там, извиняй, не ведаю.

— А сотни, что охрану несут и в селении стоят?

— Мы готовим трапезу на три сотни и полусотню. Это для басурман. На всех ли это или только для тех, что в Карандаре, не ведаю. Но, мыслю, для всех.

— Ясно. А теперь, девица, слушай меня внимательно. Сейчас тихо вернешься в свою пристройку и ляжешь спать. С утра не показывай вида, что что-то было. Охранника станут искать. Не говори, что выходила по нужде, иначе пытками замучают, ты не могла пройти незаметно от него. В общем, спала ты всю ночь, как и все. Уразумела?

— Да.

— Ну и, само собой, обо мне ни слова.

— То ясно и без напоминания. Спасибо тебе, человек.

— Не на чем. Иди, да гляди, не попадись.

— Не попадусь, тут сейчас нет турок. И крымчаков нету, они дальше, ближе к переволоке.

— Да, а в Самак я пройти незаметно смогу?

— Только не берегом. Коли хочешь в гости к мурзе наведаться, то лучше обойди Карандар с востока и зайди в Самак оттуда. Там сможешь. Вот только надо ли?

— Ну, это уже мое дело.

— А этого, — брезгливо пнула ногой труп насильника Катерина, — не найдут утром?

— Если только в воде. Ну, а как и пошто утонул, пусть разбираются.

— Ладно. Пойду, и еще раз спасибо тебе.

— Иди. Может, и встретимся еще, Катерина.

Женщина исчезла в кустах.

Бессонов поднял на себя убитого крымчака, до того обернув его разбитую голову его же рубахой, дабы не запачкаться, отнес к берегу, прошел с ним до глубины, там бросил. Течение потащило труп по дну и на юг к причалу.

Потом он надел ичиги крымчака, штаны, на свою рубаху пояс, заткнул за него саблю, на голову тюбетейку. Конечно, странно смотрелся русский бородатый мужик в этом одеянии, но издали да в темноте вполне мог сойти за татарина.

Припомнив советы полонянки, Бессонов прошел к южной околице. Прополз между двух постов охранения в поле, дальше двинулся в обход селения. Вышел ко рву, что успели вырыть невольники и рабочие, и подумал: «Да, безумное это занятие, на семьдесят верст прорыть канал, чтобы по нему могли пройти османские боевые галеры. Но это их дело».

Вскоре Гордей достиг восточной окраины селения Самак.

По пути мыслил, как идти по нему, но того не потребовалось. С возвышенности, что находилась северо-восточнее, он разглядел судна у причала — тринадцать галер, шесть барж, два струга малых. Охрана тут была тоже четыре человека. На улицах разъезды, но всего два. А главное — это большая площадка, огороженная каменной невысокой стеной с тремя воротами на севере селения. Даже ночью там можно было увидеть лежащих прямо на земле невольников. Много невольников, пять сотен будет.

Бессонов довольно хмыкнул. Молодец, Катерина, дело подсказала. Без нее пошел бы и дале берегом, а вот мимо крымчаков не проплыл бы и не прошел, на кормах стругов малых была отдельная охрана, смотревшая за Доном. В ночной штиль всплеск от пловца она бы услышала и в воде прибила бы пловца. Получилось, невольница, которую спас он, спасла и его.

Посмотрев еще недолго на Самак и отметив большой дом с охраной в три то ли турка, то ли крымчака, где мог быть только мурза Шалар с приближенными людьми, теми же сотниками и десятниками, он двинулся в обрат по пути обхода Карандара.

Вышел к холмам, когда небо уже просветлело, начиналась утренняя заря.

Встретили его казаки радушно.

Перелыга хотел было обнять смелого ратника, но сдержался, ни к чему эти нежности.

— Мы уже и не знали, что делать. Как шел до берега, видели, как плыл вдоль причала, тоже заметили, как нырнул в сад. И все, пропал. Смотрели на сад, вроде какое-то движение в нем, но ни черта не видно. Прости меня, Господи! — Десятник трижды перекрестился. — Куда ж ты девался, Гордей?