Кто убил Оливию Коллинз?

— Да.

— Итак, вы что-то хотели нам сообщить?

— Да, действительно. Вы ведь знаете, что я веду бухгалтерию Эда? Эда, моего соседа?

— Знаем.

— Ну так вот, когда вы мне сказали, что у вас есть подозрения насчет Оливии, то есть насчет причин ее смерти, я задумался. Мне кажется, вам нужно знать кое-что про Эда и о том, откуда у него появились деньги. Может быть, это имеет отношение к делу. Насчет предполагаемого самоубийства его отца.

Фрэнк пристально смотрел на Мэтта. У того на губе выступили капельки пота, глаз нервно подергивался. Мэтт не такой дурак, чтобы врать — ему ли не знать, что все сведения про Эда, которые он сообщит, легко проверить. Однако, может быть, здесь другой мотив? Хочет сбить их со следа?

Может, Мэтт собирается сдать им своего соседа, чтобы кого-то выгородить? Кого-то из близких? Или, возможно, себя?

Фрэнк достал записную книжку.

— Слушаю вас, — сказал он.





Оливия

№4




Когда Эд зашел ко мне третьего марта, я сразу поняла, что дело нечисто.

Я уже с утра была на нервах, еще не отошла от выходки Рона накануне вечером. Однако у меня хватило присутствия духа поставить цифровую камеру на камин и, услышав стук в дверь, включить запись. Я решила снимать все на камеру, на случай, если это Рон снова пожаловал ко мне с угрозами. А запись отдам в полицию. Да, я отправила матерям его детей фотографии, где он распивал шампанское и сидел за рулем своей дорогой машины, но в этом нет ничего противозаконного. А вот то, что он сделал, это уже ни в какие ворота. Мне нужны улики.

Когда Эд пришел и уселся на диван, камера уже работала.

Сначала он сказал, что говорил с Полом, своим братом, и что тот сообщил ему о разговоре со мной. А потом стал заливать мне о том, какой отъявленный лжец его братец.

Он же не знал, что и я поддерживаю контакт с Полом. А Пол написал мне, что у него появились новые доказательства обвинений, хотя мне они и без надобности. Я поверила ему сразу, при первой встрече, и согласилась ему помогать следить за Миллерами. Но Пол все равно продолжал убеждать меня. Он писал, что юрист, который изменил завещание отца Эда, сказал, что пытался снова связаться с Эдвардом-старшим, но Эд и Амелия не звали отца к телефону. Это просто установленный порядок, когда кто-то в таком возрасте изменяет завещание: позвонить потом и проверить, окончательное ли это решение. Он не говорил об этом во время следствия, потому что коронер его не спрашивал.

Еще Пол писал, что начал раскапывать историю Амелии и Эда в Дублине и нашел кое-что очень интересное. Оказалось, что бизнес Эда разорился незадолго до болезни отца, но он скрыл это от своих братьев и сестер. Однако настоящее открытие он сделал насчет Амелии. Выяснилось, что Эдвард не первый ее пациент с суицидальными наклонностями. Она ухаживала частным образом за одной пожилой дамой в Дублине, и та умерла от передозировки за несколько месяцев до того, как Эд и Амелия поженились. Старушка не изменила завещание, однако ее родственники считали, что из наличных сбережений, которые хранились дома, пропала большая сумма денег. Когда Эдвард-старший умер, полиция об этом не знала. Пол даже не был уверен, что брат знает об этой истории. Полиция вряд ли пройдет мимо такого.

Я не стала ничего говорить Эду. Письмо Пола лежало в верхнем ящике у меня в платяном шкафу. В коробке, которая до сих пор, не открытая, лежит на складе вещественных доказательств в полиции.

Я выслушала Эда и сказала, что не верю ему. Не смогла сдержаться.

«А разве ты не мог разделить наследство?» — сказала я, самым невинным тоном.

Он аж поперхнулся. Понял, что я все знаю.

А потом он повел себя уже совсем глупо. Я всегда считала Эда и Амелию друзьями. Вот такая я наивная, прости господи. Мне казалось, что мы близкие друзья, почти как родные. Так хотелось поехать с ними куда-нибудь провести вместе время.

Я совершенно не интересовалась Эдом с этой стороны.

Он все неправильно понял. Конечно, они же ничего не знали про нас с Роном.

— Оливия, я очень надеюсь, что на этот раз тебе удастся к нам приехать, — сказал он. — Ну, когда мы уже устроимся. Давно пора нам отдохнуть вместе, тем более на этот раз мы сняли квартиру, где есть еще одна комната.

Пару месяцев назад я пришла бы в восторг от такого предложения.

Эд подвинулся поближе ко мне на диване.

— А вообще-то, Оливия, может быть, нам просто сбежать куда-нибудь вдвоем. Амелия… знаешь, с Амелией не так интересно, как с тобой. — Он протянул руку и погладил меня по щеке. — Понимаешь, у нее нет особых интеллектуальных запросов. По-моему, мы с тобой и без нее прекрасно проведем время. Буду тебя баловать до невозможности. Покажу тебе мир.

Тут он наклонился и поцеловал меня.

У него изо рта пахло луком и табаком, меня чуть не стошнило. Я отпихнула его.

— О нет, Эд, — ответила я. — Кажется, ты неправильно меня понял. У меня нет к тебе таких чувств. И потом, я слишком хорошо отношусь к Амелии, чтобы так поступить. Честно говоря, я не ожидала, что ты так мало уважаешь свою жену и меня. Как ты себе это представляешь: жену оставишь дома и поедешь со мной развлекаться на выходные?

У него глаза чуть не вылезли от испуга, и он отодвинулся. За его плечом я видела красный огонек видеокамеры. Все записывалось.

— Или ты хочешь вообще ее бросить? — продолжала я. — Так что ли, Эд? Бросишь свою жену ради меня? Ужас какой! Что же будет с бедняжкой Амелией? Пожалуй, тебе лучше уйти. Прошу тебя, уходи.

Он встал, весь багровый.


Как только он ушел, я села к компьютеру и написала сообщение его брату о том, что мне очень страшно, что только что приходил Эд и практически угрожал мне, чтобы я никому не рассказывала о том, что он сделал со своим отцом. Что он пригласил меня поехать с ним и Амелией отдыхать и что у меня возникли ужасные подозрения, мне кажется, я чудом спаслась от смерти. Сбросят меня с обрыва или что-нибудь в этом роде.

Он сразу же написал ответ, и я подтвердила, что пока со мной все в порядке.

Естественно, следующие три месяца я уже не отвечала на его письма. В почтовом ящике остались шесть непрочитанных сообщений от очень обеспокоенного отправителя.

Отправив письмо Полу, я вытащила карточку памяти из цифрового видеомагнитофона и положила ее в конверт. Улучив момент, когда меня никто не видел, я прошмыгнула к дому Миллеров и бросила конверт в их почтовый ящик. Адресованный Амелии.

Всегда умела отомстить обидчикам.

Я отсутствовала дома всего несколько минут.

Но Элисон Дэли хватило и этого, чтобы забраться в мой дом. Я, правда, ее не заметила.

Последним живым существом из Долины, которое я видела, была Лили-Мэй. Наверное, она искала своего брата и не могла найти. Его не было в шалаше Кэма на дереве, это уж точно. Может быть, прятался у себя в комнате, залез под кровать, чтобы она его не нашла.

Однако ей такое в голову не пришло, и она, решив, что он снова тайком пробрался ко мне, тихо выскользнула из дома, пока родители не уложили спать.

Уже стемнело, но она все равно зашла ко мне на участок и постучала в дверь. Никто не ответил, но ее это не остановило.

Увидев опущенные жалюзи, она подошла к краю окна, потоптавшись на клумбе под подоконником. У самого края оставалась щель, через которую можно было заглянуть в дом. Если бы полицейские, которых я вызвала, подошли бы к этой щели, меня нашли бы намного раньше. По крайней мере, еще в человеческом виде.

Я сидела в своем кресле, парализованная, в агонии, умирая от обширного сердечного приступа, и наши взгляды встретились. Я обратила отчаянную беззвучную мольбу к этой сопливой девчонке, которая подглядывала в окно.

Может быть, она не поняла, что происходит. А может быть, и поняла.

Она ушла.

Маленькая Лили-Мэй не очень-то меня жаловала. Наверное, я это заслужила.





Фрэнк




Шесть месяцев спустя



Дороги столицы сегодня опустели: начался снегопад, и горожане предпочитали отсиживаться в уюте дома или в приветливо освещенных барах и ресторанах.

Фрэнку это нравилось. Он наслаждался иллюзией, что в этот холодный зимний вечер весь город принадлежит ему одному.

Он сделал запрещенный левый поворот с главной дороги, проехал чуть дальше и снова повернул налево, на паркинг у самой большой в Дублине тюрьмы.

Тюремная администрация знала о его визите. Фрэнк ушел в отставку в сентябре, и его проводы прошли с несколько большей помпой, чем обычно. Несмотря на раздражительность, безапелляционность и явную мизантропию, Фрэнка до сих пор высоко ценили. Как-никак, один из лучших и самых опытных детективов в стране — этой репутации хватит еще на пару лет, по крайней мере, пока о нем не забудут.

— Мы его отвели в комнату для посещений, — сказала молодая женщина-охранник, которая впустила Фрэнка в тюрьму. — Он не знает, кто к нему приехал. Я вас отведу.

— Отлично. Ну и погодка сегодня, а?

— Потрясающе. У нас смена заканчивается через час, потом собираемся пойти в «Дарби». Присоединяйтесь, если хотите.

— Увы, извините. У меня сегодня еще свидание.

Женщина покраснела.

Они прошли по тихим тюремным коридорам, через приемное отделение, и вышли в общую зону, где находилась комната для посещений.

Мужчина сидел за одним из синих пластиковых столов, ссутулив плечи и опустив голову. Серый тюремный комбинезон облегал мускулистые плечи, намекая: я тут времени зря не теряю.

Он поднял голову, когда открылась дверь и вошел Фрэнк. Вошла и женщина-охранник, но остановилась у входа, на почтительном отдалении.

— Ну, привет, — сказал Фрэнк, садясь к столу напротив мужчины.

Тот посмотрел на него.

— Вы кто? — спросил он.

— Меня зовут Фрэнк. Бывший детектив-инспектор Фрэнк Бразил, отдел особо тяжких. Теперь Фрэнк, просто Фрэнк.