Лесные призраки

– Вот видите, в конечном итоге операция имела успех.

– А я и не спорю. Просто немцы после этого боя озверели, нагнали в тюрьму заложников из местных и всех их расстреляли. Никого уже никуда не вывозили: учли, видимо, горький опыт.

– После разгрома аэродрома они, так или иначе, отыгрались бы на заключённых.

– Вот только те, кого спасли в тюрьме, прожили не многим дольше.

25 июня 1942 года

– Ну что, посидим на дорожку?

Виктор, такой же светлый, как и в день нашего знакомства, участливо и тепло смотрит на меня, словно желая подбодрить.

– Посидим… Прости меня. Если бы я тебя тогда не позвал или смог бы участвовать с вами в штурме…

– На всё Божья воля. Значит, моё время пришло. Но я умер на поле боя, за други своя положив живот, защищая Родину. Я ухожу спокойно, так что ты уж особо-то не переживай. Нету тебя на это времени.

Да, что я пришёл. Тебе предстоят очень тяжёлые испытания, теперь я знаю. Путь твой будет тернистым. А потому никогда не забывай о Боге, не нарушай данных обетов, обращайся к Нему и в тяжёлый час, и в счастье. Ты ведь давно уже забросил утренние и вечерние правила читать, хотя бы и про себя? Забросил. И к отцу Николаю ни разу не зашёл. А ведь в церкви можно и должно искать утешения в скорбях, молить Господа за ближних, кто жив и кто ушёл. Так что не забывай о Боге, не теряй Веры, а Отец наш Небесный поможет тебе и укрепит.

Ведь только с Богом ты сможешь пройти весь свой путь. И как бы ни было тебе тяжело, всё пройдёт. А потому не предавайся скорби, а мыслию, молитвой и делом служи Господу по мере сил.

– Но я же не священник, не монах…

– Служение Господу возможно не только в храме и монастыре. Любое благое дело и начинание, совершённое во имя Его, с любовью, и есть служение. Защита Родины от врага есть служение, достойное православного воина.

А теперь иди. Тебе предстоит сегодня тяжёлый день, но только ты сможешь спасти уцелевших.

– Виктор, стой, о чём ты?!

В ответ раздаётся небесный гром…

Двойной взрыв гранат и ударившая пулемётная очередь будят меня. Это же на ближнем посту!

Через пару секунд очередь обрывается.

– Паша, к бою!!!

Товарищ, засидевшийся в санчасти под присмотром любимой (а скорее, уж ревниво присматривая за ней), поднивается со свежевыструганных нар. Нашли нас немцы.

А ведь говорил я Кирееву, что рано к железной дороге выходить! Теперь за несколько подожжённых вчера цистерн мы расплатимся немецкой атакой. Кто знает, какие силы они стянули? Не меньше батальона, а то и двух.

У меня из оружия только старая финка да заранее припрятанный маузер К-96. Не винтовка, но бой вполне приличный, а вот у Пашки вообще ничего нет.

Что старшина сумел сделать, так это обустроить лагерь как опорный пункт, со вполне приличными блиндажами, ходами сообщения, извилистыми окопами и тремя крупными очагами обороны на флангах. В общем плане схема укрепления представляет собой треугольник с вогнутыми сторонами-чашами. В глубине позиций спрятаны дзот с крупнокалиберным ДШК и гнездо единственного лёгкого миномёта калибром в 50 миллиметров. Люди разбиты на отделения, в каждом сформирован пулемётный расчёт, участки обороны заранее поделены.

Вот только половина людей – это слабые бойцы с отсутствием военной подготовки, у трети нет оружия, боеприпасы заранее не розданы, гранат практически не осталось. Из восьми находящихся на базе расчётов я относительно уверен только в трёх.

Партизаны бегают по траншеям с выпученными глазами, судорожно стискивая стволы трофейных винтовок. Отделённые надрываются, пытаясь собрать людей, и вносят дополнительную суету. Что-то кричит старшина, пытаясь организовать оборону. Вот только излишнее напряжение в голосе выдаёт его тревогу.

Участок вокруг лагеря немного подчистили от кустарников и молодых деревьев, так что немцам не так просто спрятаться. Но среди грабов и дубов, окружающих наши позиции, замелькали единичные фигурки, закутанные в камуфляж. С их стороны доносятся первые выстрелы, достающие высовывающихся новичков. «Ягдкоманда»! В ответ тут же бьют длинные, рассеивающиеся очереди трофейных «машингеверов».

– ПУЛЕМЁТЧИКИ!!! ОГОНЬ КОРОТКИМИ, ЭКОНОМИТЬ ПАТРОНЫ! ЦЕЛЬТЕСЬ ЛУЧШЕ, ПРИКЛАД ДО УПОРА В ПЛЕЧО!

Кажется, хотя бы часть наших услышала мой бешеный крик, очереди стали получаться короче и точнее.

Командный голос – это да, это я могу после двух лет в артиллерийской школе.

Пристёгиваю маузер к кобуре. В таком состоянии у пистолета прицельная дальность до двухсот метров, можно и в перестрелке поучаствовать.

Немцы работают осторожно, каждый стрелок делает один, максимум два выстрела с одного места и тут же меняет позицию, в основном перекатами.

Навожу прицел, совмещенный с мушкой под только что мелькнувший огонёк выстрела. Дважды жму на спуск. Бой у пистолета сильный, но я в своё время достаточно практиковался именно на этой модели. Результата не вижу, но почему-то кажется, что попал.

Один из «охотников» неудачно для себя пытается переместиться короткой перебежкой. Мгновенно ловлю цель, двигающуюся сбоку, упреждение полфигуры… выстрел! Немец падает, так и не закончив бег.

Но больно уж редкий огонь со стороны противника. Не пытаются они подавить расчёты, прижать людей. Их мало. По-моему, они просто выявляют наши огневые точки.

– ПУЛЕМЁТЧИКИ, ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ, МЕНЯЙТЕ ПОЗИЦИИ!!!

Вот теперь меня уже не особо слушают: люди увлеклись боем, который, как им кажется, вполне успешно протекает.

– Паша, найди Миху, стрелков с СВТ, достань хотя бы по паре гранат на брата и карабин себе. Дуйте на правый фланг, откройте по немцам прицельный огонь, отгоните их. Но осторожнее: это бойцы «ягд-команд», стреляют метко.

– Есть!


Сам бегу к старшине.

Огонь с обеих сторон усиливается. Противник стреляет из трофейных полуавтоматических винтовок, карабинов и пулемётов. В ответ бьют практически все наши МГ и большая часть бойцов. Правда, их огонь ни хрена не прицелен, в отличие от точной стрельбы бывших егерей и охотников.

– Миномётчики, подавите пулемёт к грёбаной…

Крик старшины обрывается: получив апперкот в «солнышко», Киреев впечатывается в стенку окопа и медленно сползает. Бойцы вокруг тут же направляют на меня оружие. Но стрелять не спешат.

– Слышь, командир самозваный, я с себя полномочий не слагал. Это мой отряд, ты в нём лишь боец. И если не умеешь командовать, не берись. Немцы вызывают огонь на себя, выявляя наши огневые точки. Минут пять, от силы десять, и по нам ударят миномёты. И ударят прицельно.

– Посыльные! – обращаюсь уже к собравшимся вокруг бойца. – Бегом по траншеям, предупредить пулемётчиков, пусть срочно прекращают огонь и меняют позиции. На будущее, огонь короткими. Всем по блиндажам, перекрытия должны выдержать, у немцев максимальный калибр миномётов 81 мм. Огонь вести остаются только опытные стрелки. БЕГОМ!

Бойцов сносит как ветром.

Поворачиваюсь к продышавшемуся старшине.

– Я кадровый командир и получше некоторых знаю, как вести бой. Задача для тебя: собираешь остатки штурмовиков, и вообще всех с автоматами, включаешь в группу два расчёта МГ, на которые есть «улитки», и садитесь в резерв.

– Я автоматы отделённым…

– Пусть передадут наиболее надёжным бойцам, разъясните им, что и как. Мне нужно ударное отделение, будем прорываться. Вы пойдёте на острие, и ты поведёшь людей. Вот ещё: соберите оставшиеся гранаты. Всё равно большинство не умеет их бросать, тем более с задержкой. Осядьте в командирском блиндаже, я пришлю посыльного. Выполнять!

– Есть!

Кажется, Владимир осознал, что сейчас лучше поумерить эго.

Бросаю вдогонку:

– Хоть ДШК придержал…

…Мины начинают сыпать через шесть минут. Как я и думал, бьют 81-мм батальонные SGrW, им вторят разрывы 50-мм «огурцов». Да они расстреливают нас! Вой падающих мин заставляет всё внутри сжиматься, скручивая нервы в тугой узел. Ну, нельзя к этому привыкнуть, нельзя… Конечно, деревья отчасти рассеивают чувствительные немецкие мины, детонирующие при ударе даже о тонкую ветку, но большая часть снарядов всё равно рвётся на позициях.

Чуть приподнимаюсь над окопом, осматриваюсь. Тут же прячусь. Сердце предательски ноет. Могу ошибаться, но по нам работает примерно 12 средних «самоваров» и без счёта мелких. То есть окружило нас примерно два батальона пехоты…

Господи, помоги нам сдюжить!

Мины сыплются словно дождь, накрывая окопы и пулемётные гнёзда. Если бы я вовремя не спрятал людей, как минимум половина отряда сейчас бы полегла. Но, Слава Богу, мои бойцы попрятались в блиндажах, выдерживающих попадания средних мин. Нет пока у немцев аналога советскому 120-миллиметровому миномёту.

Правда, отсутствие тяжёлых миномётов фрицы успешно компенсируют просто огромным запасом снарядов.

Снова приподнимаюсь над окопом. Могу ошибаться, но фрицы вполне могут приблизиться к нашим позициям под прикрытием мин.

Нет, пока вроде не рискуют.

Движение в соседнем окопе заставляет меня схватиться за рукоятку «маузера». Что это?

Над траншеей показывается черноволосая женская голова. Олеська?!

Девушка изо всех сил тянет окровавленного парня. Да куда же ты полезла, дурёха! Ведь его не спасёшь, да себя погубишь!

Вот только и фигура, и форма раненого (или уже погибшего) бойца до боли знакомы. Пашка.

Бросаюсь вперёд, внутренне холодея от страха: девушка тянет любимого, не обращая внимания на мины. А между тем её голова всё время приподнимается, служа ориентиром фрицевским наводчикам.

…Разрыв осколочной мины накрывает обоих ребят, когда мне остаётся до них чуть больше пяти метров. Волна горячего воздуха бьёт в лицо, кожу на поднятых руках секут мелкие осколки и куски земли. Не успел я.

К собственной смерти.

Заставить себя подойти к ворочающейся девушке, кишки которой растеклись на полметра из разорванного живота, я не смог. У Паши отсутствует лицо, видно только оголённые кости и болтающиеся в черепе мозги.

Меня минуту выворачивает наизнанку, после чего я с животным воем ужаса и боли дважды стреляю в тело умирающей. Иногда добить раненого – это и есть высшая степень добродетели.

Вот теперь меня накрывает. В глазах мутится, но не от удара, а от жгучей ярости.

Вы ответите.

Ныряю в окоп чудом уцелевших миномётчиков. Командир расчёта, сержант с соответствующей квалификацией, сидит с бледным лицом рядом с трофейной «трубой». То ли боится, то ли жаждет ответить, но не ослушивается моего распоряжения.

– Разворачивай на 60! Возвышение 75, дистанция 240, угломер 30. Веха – обломанная ветка дуба. Видишь?

Артиллериста из меня не вытравить. Хороший глазомер – это профессиональное уже после Испании. А батальонные «трубы» немцев выдают себя столбом дыма метров на 10. И, кстати, вряд ли они успели окопаться.

– Так точно.