Лесные призраки

– Она жива?

– Да, жива. По крайней мере, была, когда мы виделись с ней в последний раз.

– И когда это было?

– Четыре года назад. Ну да что мы стоим, мой рассказ будет долгим, твой не короче. Капитан обещал мне три часа, времени в обрез. Ты-то когда в последний раз картошку с салом ел? А ведь сейчас остынет!

…Несмотря на прожитые годы, рассказ отца получился очень коротким.

В том бою, где был ранен прапорщик Гусев, отца крепко «приголубили» шашкой по голове. Удар пришёлся по лобовой кости, клинок соскользнул вниз, украсив лицо безобразным шрамом, но не убив.

Отец выжил благодаря местным жителям, которые подобрали раненого на поле боя. Ему несказанно повезло, что его не выдали в первое время. Так что отец сумел пережить репрессии, обрушившиеся на участников белого движения в Крыму.

Но немного поправившись, он ушёл из дома своих спасителей. В небольших рыбацких поселениях все на виду, и за помощь белогвардейцу сердобольной семье могло крепко достаться. Вроде поначалу не выдали, все свои. Но кто знает, как повернулось бы дальше?

Отец вскоре попался, но, на его счастье, самые жестокие гонения на белогвардейцев как раз утихли, и вместо казни его отправили на Крайний Север. Скудная, полная лишений жизнь поселенца не пестрит яркими и счастливыми моментами. Скорее, лишениями и ударами судьбы, и отец не стал распространяться на эту тему. И так видно, что пережил многое из того, что не хочется вспоминать в короткий миг счастья.

В свою очередь, я рассказал о своей жизни, поведал свой боевой путь. Как ни старался ужаться, но коротко не получилось, мой рассказ занял всё отведённое нам время. Слишком много задавал папа вопросов о матери, о Дунише, о нашей жизни. Живо интересовался моей борьбой с немцами. Сам он неоднократно писал прошения об отправке на фронт, пусть и в штрафбат. Но их никто не удовлетворил.

– Мещеряковы, время.

В кабинет зашёл завербовавший меня капитан.

– Товарищ…

– Знаю твой вопрос, знаю. Дело поселенца и участника белого движения Александра Мещерякова пересмотрено, он реабилитирован. Вот документы, подписаны контриком, что вёл и твоё дело. Именно он инициировал поиск твоего отца. Кстати, передавал привет. Очень надеется, что не ошибся в тебе, и ты честно, не жалея себя будешь служить Родине. Так же честно и доблестно, как сражался с фрицами.

Вскакиваю и горячо, даже излишне горячо хватаю капитана за руку и долго трясу её в рукопожатии:

– Я оправдаю, я обязательно…

Капитан усмехнулся.

– Привыкай к другой форме благодарности, уставной. Ты же всё-таки теперь советский офицер!

– Служу Советскому Союзу. Товарищ капитан, а…

– А отец твой поедет в Арзамас. Знаешь такой город? Нет? Ничего, мы этот пробел заполним. Пока будет жить в комнате в общежитии, что выделяется под твою семью. Позже мы отправим к нему твою маму, правильно?

Видимо, мои глаза сверкали так радостно, что капитан решил «подсластить пилюлю». Разом потускнев, он уже более официально и жёстко произнёс:

– Но помни, товарищ старший лейтенант. Пересмотреть дело можно в сторону реабилитации, а можно в сторону приговора. В гражданскую твой отец воевал против советской власти, так? Своё наказание он заслужил, даже, может, легко отделался. Будем считать, что твоя кровь в Белоруссии искупила грехи вас обоих, но помни, что теперь его жизнь зависит исключительно от тебя. Шаг в сторону – и сам понимаешь.

Лицо моё окаменело. Отец, видимо, готовый к любому повороту, лишь молча кивнул. А разведчик, широко улыбнувшись, продолжил:

– Но лично мне почему-то кажется, что ты будешь служить со всем рвением. Да и грех жаловаться, всё справедливо. Правильно говорю, хлопцы? Справедливо же?

12 февраля 1945 года

Как же всё-таки в Бискайе красиво. Пусть зима, но убелённые снегом горы и леса, обрамляющие их подножия, представляют собой сказочною картину.

Страна басков снилась мне все последние годы, и я часто задавался вопросом – а увижу ли я в своей жизни ещё раз эту красоту, это великолепие?

Мы с напарником спускаемся к Очандиано. Наш путь пролегает ровно по той дороге, по которой я гулял с Дунишей восемь лет назад. Только тогда мы поднимались в горы, а теперь направляемся вниз. Но сердце бьётся так же бешено, как когда я ждал возлюбленную под сенью весеннего леса…

Пытаюсь отогнать от себя нарастающее с каждой секундой волнение мыслями о задании. Если здесь всё проходит гладко (ну вот опять!), то мы вернёмся в Марсель. Моё знание города и его теневой жизни идеально подходит для выполнения некоторых «деликатных» задач, так что руководство решило не мудрить, а забросить меня обратно. Как говорится: «Где родился, там и пригодился».

Но ведь нужно продумать всё до мелочей: отшлифовать легенду, грамотно выбрать жильё, установить каналы связи с агентами в посольстве, как-то решить вопрос с мафией, про конфликт с которой я заранее предупреждал начальство, но получил довольно обтекаемый ответ…

Между тем мы всё ближе подходим к дому Айнгерра. Ноги становятся ватными и с каждой секундой наливаются непомерной тяжестью, каждый новый шаг даётся всё сложнее. Сон сном, но если на деле они никуда не уехали из Пуатье? Или за ними пришли эсэсовцы, каким-то образом узнавшие место их обитания и уверенные, что это именно я уничтожил остаток группы Вольфа?

Или они жили здесь, а потом переехали? Где их искать и сколько времени даст мне руководство на эти поиски?

Господи, помоги!

– Подожди!

Я обращаюсь к спутнику, не в силах больше сделать и шага. Искомый дом, такой родной, такой близкий – будто и не было этих восьми лет, и мы с Дунишей только вчера его покинули, – находится всего в 15 метрах от нас. Но сил подойти и постучать в дверь уже не осталось. Я очень боюсь, боюсь узнать, что моей семьи здесь нет. Видимо, этот страх – один из самых сильных в жизни.

Сердце бьётся бешено, мне на секунду кажется, что оно разобьётся о стенки рёбер. И действительно, острая боль в груди вдруг скручивает меня.

– Да что с тобой?!

Николай (так зовут моего визави), крепко схватив меня за куртку, поддерживает, не даёт упасть. Я же, просто не справившись с эмоциями, практически ложусь на товарища.


– Сейчас, сейчас…

А рука, поднесённая к глазам, трясётся мелкой дрожью.

Вдруг из открытого окна дома раздаётся счастливый детский визг, и ему вторит невероятно любимый женский голос:

– Котёнок, прекрати убегать! Иди кушать!

Господи, слава тебе!

Боль в груди уступает дикому жару, растёкшемуся по всему телу. Я вырываюсь из объятий Николая и со всех ног бегу к двери.

…Они здесь.

Эпилог

Если человеческую жизнь можно было бы сравнить с книгой, то моя потянет на трёхтомник Льва Толстого «Война и мир». И что самое удивительное, этот роман ещё не дописан, хотя, безусловно, я достиг последних строк его эпилога.

Не буду гневить Господа, моя повесть не лишена счастливых страниц, но, к сожалению, её вряд ли можно посчитать счастливо окончившейся. Тем не менее, она ведь ещё не дописана, верно?

Хех, кого я смешу… Что может измениться к лучшему в жизни 99-летнего одинокого старика? Наконец-то изобретут эликсир молодости? Я сам порой удивляюсь, почему за мной ещё не пришла костлявая. Может, она так устала ждать меня тогда, в далёких 30-х и 40-х, что забыла дорогу? Как знать.

Только ведь смерть никогда не забывает. Значит, пока ещё не время.

И всё-таки, несмотря на все испытания и невзгоды, выпавшие намою долю, мне действительно не за что роптать на судьбу. Ведь те минуты счастья, ту радость, что мой народ познал весной 45-го, вряд ли когда-то доведётся пережить нашим потомкам.

Тогда мы вышли победителями из испытания, сломившего силы и волю любого иного государства или парода. Мы ПОБЕДИЛИ, и практически каждый из нас внёс свою лепту в эту Победу Бойцы Красной армии, пропитавшие своей кровью каждый метр освобождённой земли, партизаны, сражавшиеся в тылу врага и зачастую обречённые на гибель, женщины и дети, сутками стоявшие у станков, чтобы обеспечить армию оружием, – каждый совершил свой подвиг, малый или большой.

…Пасху, 6 мая 1945 года, я встретил в церкви Святого Георгия Победоносца в Марселе. Престольный праздник Небесного покровителя русского воинства пришёлся на Пасху, которая в свою очередь предшествовала акту капитуляции Третьего рейха. Его подписали 7-го, но 6-го он был составлен, и именно к этому времени в Берлине закончились затяжные бои. Как символично!

Церковь была набита битком, я же стоял в самом тёмном её углу. Вряд ли кто-то мог меня узнать или запомнить, большинство присутствующих не были друг с другом знакомы.

Я очень хорошо запомнил чувства, испытываемые мною в те мгновения. Праздничное волнение, восторженный трепет при словах «Христос Воскресе!», сменившийся ликованием, ощущение незримого присутствия кого-то очень близкого, отчего слёзы набегали на глаза… Служба, длившаяся шесть часов, пролетела как один миг, оставив после себя переполняющий душу восторг и ощущение безграничной лёгкости.

Люди говорили друг другу: «Христос Воскресе!», а отвечали: «Воистину Воскресе! С Победой!» Как же тепло и легко было на душе… Я вдруг почувствовал, что безмерно счастлив, и это счастье – самое сильное в моей жизни. Я понял, что мига прекрасней уже не будет, но эта мысль почему-то обрадовала меня ещё сильнее. Победа… дарованная нам Господом, ясно показавшим, что только с Его помощью мы выстояли, и только с Его помощью победили.

Народ Советского Союза, первой революционной державы, истово боровшейся с Церковью за всё время своего существования, обратился к Богу во время войны. Красная армия, пройдя горнило боёв 41–43 гг. и из последних сил защищавшая свой народ и родную землю, была признана преемницей царской армии. И, как открылось людям на Пасху 1945-го, признание это было не только людским, но и Небесным.

Я уверен, что счастье и ликующий восторг, переполняющий меня в те майские дни, испытал и прочувствовал каждый советский человек.

В ночь же с 6-го на 7-е мая мне приснился очень необычный, также отложившийся на всю жизнь в памяти сон. В сновидениях меня вновь охватило чувство незримого присутствиях кого-то близкого. Или зримого? Я увидел яркое облако света, мягко заполонившее всё вокруг меня. И из сияющей белым сердцевины облака начали выходить люди. Каждый из них подходил и с невероятно светлой улыбкой на устах обнимал меня, произнося то же приветствие, что и прихожане после литургии: «Христос Воскресе! С Победой!»

Отец Николай, Паша и Олеся, Виктор, Прохор с Ваней… Оба Владимира-смолянина, пулемётчик и старшина… Олег, Миша Шадов и Александр… Сашка-танкист и лейтенант Евгений Фролов, Максим и прочие бойцы и партизаны, которых я вёл за собой в бой с 41-го года. Но последним был именно тот капитан, за чью батарею так дорого заплатила диверсионная группа Вольфа. Я не узнал его имени, но зато хорошо запомнил. Только в прошлый раз он был хмур и сосредоточен, а теперь в его глазах бегали весёлые огоньки, густые усы смешно топорщились. Капитан улыбнулся мне имолча обнял. В тот миг я проснулся. Рядом уютным и тёплым калачиком свернулась жена, а в маленькой детской кроватке мирно сопел ребёнок. Как же хорошо!

Лучше и не вспоминать эти мгновения так часто. В последнее время нервы совсем плохие, плачу почём зря. Ну а что вы хотели, возраст, 100-летний юбилей.

И ведь никому я, по сути, не нужен. Мои дети сами уже состарились, я недавно стал прапрадедом. Если ясность мысли ещё осталась (относительная ясность), то речь уже давно не та, и сил нет, и здоровья… За мной ухаживает специально нанятая няня, без неё бы давно каюк, но ведь она не близкий человек, с которым можно было бы просто поговорить! К детям внуки привозят меня раз в году, сами навещают дважды: на День Победы и день рождения. Вот, жду очередное 9 мая. Каким оно будет?

Так что все диалоги и мысли приходится прокручивать в голове. А как было бы хорошо их перенести на бумагу да дать людям прочесть! Чтобы поняли, чтобы знали… Да даже просто рассказать свою историю. Ведь в ней было ой как много чего интересного.

…Красное знамя ещё не было поднято над рейхстагом, ещё кипели бои на подступах к Берлину, а в стане союзников назревал крупный (и закономерный) конфликт, способный вылиться в ещё одну военную катастрофу.

История союзничества имела свои светлые и тёмные страницы. Да, с одной стороны, был ленд-лиз и открытый в 1944 второй фронт, оттянувший на себя часть немецких сил.

И что бы ни говорили про ленд-лизовские поставки, к ним надо относиться объективно. Бронетехника, поставляемая союзниками, имела значительный ряд недостатков: слабое вооружение, в большинстве случаев – недостаточное бронирование, практически все танки были малопригодны для русского бездорожья, не говоря уже о русской зиме. Но даже учитывая, что зачастую поставлялось «что нам негоже», в 1941–1942 гг. у союзников не было лучших танков, чем «Матильда», «Валлентайн», «Стюарт», «Ли». При этом максимальные поставки тяжелого вооружения по ленд-лизу пришлись на самый сложный для СССР военный период. В конце 1941-го Верховный главнокомандующий лично поштучно распределял танки и орудия между армиями. Эвакуированная промышленность только запускала производственные мощности, и даже незначительное число пусть и слабой бронетехники было очень кстати.

Авиация, поставляемая союзниками, также имела многочисленные нарекания. Англичане отправили на Восточный фронт не так и много современных «Спитфайров», что сумели остановить немцев в небе над Ла-Маншем. Большую часть поставок составили уже устаревшие «Харрикейны». США отправляли «Кёртисс», что массово выходили из строя зимой, и «Аэрокобры», имевшие достаточно низкие оценки американских пилотов. Но, опять-таки, в 1941–1942 году авиация была самым слабым местом ВС СССР. Ни Яки, ни МиГи, ни ЛаГГи ещё не были достаточно модернизированы, чтобы на равных драться с «мессершмиттами», а большую часть лётного парка составляли устаревшие «ишачки» и «чайки». «Аэрокобра», очень капризная в руках молодых пилотов и малоэффективная в боях на больших высотах, на малых (где и шли воздушные схватки в СССР) сумела стать достойным противником «худым». «Харрикейны» и «Кёртисс» были всяко современнее бипланов бюро Поликарпова.

Так что любая поставляемая техника, что в 1941, что в 1942, пришлась кстати. Немцы блокировали Ленинград, бои шли на подступах к Москве и в горах Кавказа. В Сталинграде в самый тяжёлый период боёв советскими войсками удерживалась узкая, насквозь простреливаемая полоска берега. В эти тяжёлые дни в топку боёв бросалось всё, что было под рукой, и ленд-лиз действительно выручил СССР.

Также не стоит забывать, что чуть ли не 40 % советского автомобильного парка тяжёлых грузовиков составили американские «Студебеккеры», сыгравшие значительную роль в обеспечении войск во время наступлений и их подготовки. Полюбился в войсках бронетранспортёр «Скаут», по ленд-лизу поставлялось неплохое стрелковое вооружение: винтовки «Спрингфилд», автоматы «Томпсон» и др. Правда, в войсках они пользовались не очень большой популярностью: один-два боя, и боеприпасов к новому оружию уже не достать. Впрочем, эта проблема решалась перевооружением импортными образцами крупных подразделений.

Но самыми важными и значимыми стали поставки по ленд-лизу промышленного сырья, взрывчатки для начинки боеприпасов и сельскохозяйственной продукции. Американской взрывчаткой была заполнена чуть ли не половина отечественных снарядов, патронов и гранат, а тушёнка, шоколад, масло позволили прокормить армию тогда, когда сельское хозяйство СССР было разрушено.

Бомбардировки союзников наносили мощные удары по Руру, сокращая производственные мощности германской промышленности. Британские и американские моряки мужественно вели конвои с ценным ленд-лизовскым грузом сквозь льды Арктики, под регулярными атаками с моря и воздуха. И стоит отметить, что в истории взаимоотношений простых солдат с обеих сторон есть куча примеров доблести и мужества, самопожертвования и выручки.

Но всё это только одна сторона медали.

И в 41-м, и в 42-м Сталин настойчиво требовал открытия второго фронта, который мог бы оттянуть на себя от 30 до 40 дивизий противника (примерно шестую часть воевавшего в СССР вермахта). Для начала боевых действий рассматривались Балканы или Италия. Но союзники лишь обещали, ссылались на активную борьбу в Тунисе и Египте.

Да, общая численность итало-немецких сил в Африке на пике мощи достигала чуть ли не 400 тыс. солдат. Но немцев из них было лишь 130 тыс., остальную часть составляли гораздо менее боеспособные итальянцы и союзные франиузские подразделения, подчинявшиеся правительству Виши. То есть союзники оттянули на себя меньше трети тех сил, что просил Сталин.

Немцев и итальянцев вёл в бой один из самых талантливых генералов вермахта, Эрвин Роммель, делами заслуживший прозвище «лис пустыни». Но разве военные гении Модели, Гота или Манштейна сильно уступали Роммелю? Или «быстроногий Гайнц» Гудериан был слабее его? Лучшие военачальники рейха сражались именно на советской земле.