Лето бабочек

– Нина? Слава богу.

Я подпрыгнула и посмотрела вверх. Там, на третьей или четвертой ступеньке, сидела мама, такая неподвижная, что я не заметила ее среди пальто и стопок книг и журналов.

– Боже, – сказала я, хватаясь за грудь. – Ты меня напугала. – Я кашлянула. – Значит, ты встала с постели?

– Когда моя дочь сутки не приходит домой, я встаю с постели, да, – тихо сказала мама. – Я думала, с тобой что-то случилось.

Я рассмеялась.

– Не смеши меня, мам.

– Ты могла бы позвонить мне.

Я слишком устала, чтобы быть вежливой.

– С какой стати мне звонить тебе? У тебя нет мобильного, а стационарный телефон на кухне, так что смысла не было. – Я начала спускаться по лестнице.

– Сегодня утром я ходила к адвокатам, – крикнула она через перила.

– Сегодня воскресенье, – раздраженно сказала я и исчезла на кухне.

– Я подписала бумаги отца и оставила их охраннику. Ты рада?

– Здорово, мам! – крикнула я. – Правда здорово.

Мама появилась на верхней площадке кухонной лестницы.

– Так ты скажешь ему, когда увидишь? Когда… когда вы там собираетесь в Кипсейк?

Я сказала коротко:

– Я не еду.

– Что?

– Он сбежал. Снова.

Она спустилась по лестнице, и мы стояли под резким светом прожектора. Волосы у нее были сальные, гладкие, кожа восковая и бледная от недельного отсутствия солнечного света, а под глазами залегли огромные круги. Она с любопытством посмотрела на меня, на мое высохшее старое платье и мокрые волосы.

– О, – сказала она. – Тогда ладно.

Я отвернулась и включила чайник.

– Завтра я все же съезжаю, – сказала я. – Я возьму сумку на работу, а потом перееду к Элизабет на пару недель, пока не найду другое место.

– Но тебе не обязательно съезжать.

– Что, потому что в конце концов я не ослушалась твоих указаний? Конечно. – Я жевала хлеб.

– Нет, потому что я не хочу, чтобы ты уходила, – сказала мама. – Я серьезно. Пожалуйста, останься, милая.

– Я должна, мам. Это… не работает. Мне лучше уйти. Я хочу быть с тобой в хороших отношениях. В данный момент я думаю, что, если я продолжу жить здесь, у нас может вообще не быть отношений.

Я видела, как она удивилась, но я была уставшей, потной, грязной и поняла, что просто не в силах долго разговаривать. Мне было все равно.

– Нина, я знаю, ты считаешь меня плохой матерью… – начала она.

Я устало покачала головой:

– Нет, мам. Слушай, мы можем просто оставить этот разговор? Я очень устала. Не лучше ли нам просто немного побыть порознь?

– О, мне очень жаль, – сказала она, ее губы дрожали, и пока я смотрела на нее, я почувствовала, как что-то пронзило меня, ярость, которую я не знала раньше, подплыла так близко к поверхности.

– А вот и нет, мам, – сказала я. – Тебе не жаль. И меня тошнит от того, что мы с Малком скачем вокруг тебя, пока ты не решишь, как тебе лучше. Я знаю, у тебя были трудные времена. Но я все время доказываю, что ты не плохая мать. – Я вытянула руки. – Ты неплохая мать. Вряд ли кто-то вообще плохая мать. Я устала тебе это говорить. – Я откусила еще немного хлеба, пытаясь притвориться, что контролирую ситуацию. Я подняла руки. – Но да, это правда, ты не была такой уж замечательной большую часть времени. Ты это хочешь услышать? Я люблю тебя, но это правда. – Мои руки бессильно опустились. – Давай просто забудем об этом. – Я взяла еще хлеба. – Пойду соберу свои вещи.

Она глубоко вздохнула.

– Ну, если ты так считаешь, конечно… н-но, Нина, я думаю, что некоторые воспоминания искажаются со временем.

– Рождество 1999 года! – вдруг закричала я. – Ты провела весь день в постели, потому что не хотела спускаться вниз. Серьезно, ты собираешься притвориться, что этого не было? Ты делала это всю мою жизнь.

– Что?

– Подводила меня, когда ты была нужна мне больше всех.


Мы посмотрели друг на друга, и я думаю, мы обе были поражены, что я говорю такие вещи, но теперь я была как ребенок, который тычет палкой в осиное гнездо, не в силах остановиться. Я приложила ладонь к голове.

– На премьере школьной пьесы, когда я была Хеленой и говорила монолог, ты не пришла, потому что у тебя была лекция в Бристоле. Помнишь? И, мама, это действительно не имело бы значения, я знала, что ты должна работать, только ты кричала и устроила такую большую драму, что я попросила у тебя прощения за то, что премьера пьесы была в тот же день, что и лекция. Ты делаешь все только для себя! – Я уже кричала. – Все, черт возьми! Мой отец вернулся спустя двадцать пять лет, а ты все это время лгала мне, и это я чувствую себя виноватой, это меня отчитывает Малк, а ты просто уходишь в свою комнату и дуешься целыми днями. И не пытайся сделать вид, что это не просто обида. Ты была нужна мне. – Я была как пьяная, как под кайфом, адреналин бурлил во мне. – Я знаю, что все было невыносимо тяжело, мне жаль, что у тебя была передозировка. Мне жаль, что я была ужасным ребенком, который все время кричал, и мне жаль, что папа ушел, и он был дерьмом в первую очередь, мне жаль за все, но – мама! Я ведь ни в чем не виновата! – закричала я. – Ни в чем! Поэтому… – Я остановилась перевести дух. – Перестань вымещать все на мне. Я больше этим не занимаюсь. С меня хватит. Понятно?

Мама закрыла голову руками.

– Сядь, – сказала я. – Ради бога, посмотри на меня.

– Не разговаривай со мной так, – сказала она. – Не груби. Я не могу смотреть на тебя, не когда ты…

– Да ты просто не понимаешь! – Я даже топнула ногой. – Ты не слушаешь меня, мама! Дело не в тебе! На этот раз точно не в тебе!

Она подняла глаза и тихо рассмеялась.

– Почему ты смеешься?

– Просто это кажется забавным, вот и все. Милая, ты говоришь мне, что я не плохая мать, а потом перечисляешь кучу случаев, когда я тебя подвела. Как некому было за тобой присматривать. Это чудо, что ты такой выросла.

– У меня была миссис Полл, – сказала я, и наступило напряженное молчание.

Она кивнула:

– Конечно.

– Это не чудо. Это все она, – сказала я решительно. – Мы обе знаем, что она спасла нас обеих. Пока не появился Малк. Это все они. А вовсе не ты.

Я увидела, как лицо мамы сморщилось, и поняла, что зашла слишком далеко.

– Я знаю, – сказала она. Она нервно вытерла глаза и рот костяшками пальцев. – Эта женщина… Боже, я любила ее, но иногда мне кажется, что ее послали, чтобы выставить меня шарлатанкой. – Она встряхнулась. – Забудь. Ты права. Ты совершенно права.

– Мам, прости меня. Я зашла слишком далеко… Я… Я знаю, что все хорошее досталось миссис Полл.

– О, не обязательно. Она тоже много чего сделала. Это она сказала мне, что у тебя вши, а потом про твои кошмары. – Она пожала плечами. – Хотела бы я лучше во всем этом разбираться. Но я начала верить, что уже все испортила настолько, что было чертовски хорошо, что она была рядом, чтобы все поправить. Спасти тебя. Любить тебя.

– Это безумие, – сказала я, и у меня защипало глаза. – Да ладно, мам, она не была тобой, она никогда не была тобой.

– Ха. – Мама подняла брови. – Знаешь, когда я пыталась читать тебе, ты слезала с моих колен и кричала: «Мамочка Полл! Я хочу мамочку Полл!»

– Это ужасно, – сказала я, покраснев. Я осознала, что стою там в своем испорченном платье, мои волосы все еще влажные на затылке. – Мам, это только потому…

– У нее получалось гораздо лучше. У нее все получалось лучше. – Мама поморщилась. – Да благословит ее Бог, но иногда она действительно заставляла меня чувствовать себя паршиво. А потом, оставив нам квартиру и деньги, она стала святой. Ведь я никогда не смогу ей отплатить. Я знаю, что она не хотела так. Я так ей благодарна. – Она замолчала. – Забудь.

Это была наша первая критика в адрес миссис Полл в этом доме.

– Она просто хотела помочь, – сказала я растерянно.

– Да, я знаю. – Мама еще раз обняла меня и успокаивающе похлопала по спине. – Я знаю, милая. Но дело в том, что она… – Она замолчала. – Знаешь что? Теперь все в прошлом. Я не смогу ничего изменить. – Она стряхнула с кухонного стола весь мусор и протянула руку. – Ну, из меня не получилась мама, которая печет пироги и заплетает тебе волосы. Но могу ли я быть мамой, которая хороша в других вещах?

Я взяла ее за руку.

– Ты и была, мама, не глупи. Ты чуть не оторвала ухо Эми, когда она издевалась надо мной. Ты разрешала мне смотреть с тобой «Баффи», когда я была еще маленькая, потому что знала, что мне понравится, и ты была права. И ты напоила меня перед тем, как я поехала в колледж, чтобы я знала, как это ужасно, и никогда не захотела делать это снова. И когда я ушла от Себастьяна и приехала сюда, ты… Ты никогда не говорила то, что я тебе сказала. Ты никогда не отшивала его. – На глаза навернулись слезы, я сглотнула и потянулась за булочкой. – Ты только сказала мне, какой он хороший и как плохо, что ничего не вышло. Ты заставила меня почувствовать себя нормальной, впервые в жизни.

Она уставилась на меня:

– Но ты нормальная, милая.

Я рассмеялась.

– Но я не чувствую себя нормальной.

Мы все еще держались за руки. Я наклонилась через стойку и поцеловала ее в щеку, а она убрала прядь волос с моей челки.

– Ты все еще моя маленькая девочка, – прошептала она, и я услышала, как это сдерживаемое, наполненное болью напряжение лопнуло, как будто я наконец вдохнула после долгого пребывания под водой. Я снова сглотнула, всхлипнула, и она улыбнулась.

– Не плачь, милая. Не плачь из-за меня. Сейчас все хорошо, да?

Возможно, мы всю жизнь ждем, чтобы понять, что наши родители не идеальны. В тот момент я очень любила маму, потому что знала, что она старается. И я поняла, что она, скорее всего, снова подведет меня, и я могла либо позволить этому грызть меня, либо научиться с этим жить и быть благодарной ей за то, что она здесь, что она решила остаться. Я осторожно отодвинулась от нее.

– Давай выпьем чаю, – предложила она.

– Может, выпьем?

– Хорошая идея. – Она достала из холодильника бутылку вина и открыла ее. Первый глоток был восхитителен: пузырьки и прохлада ударили в голову. Мы чокнулись, не совсем понимая, за что пьем, и застенчиво улыбнулись друг другу.