Любовь к красному

Зигерт уселся так же с другой стороны. Более того, уперся руками о поверхность и навис над мумией, следя за каждым моим действием.

Снова мысленно передернувшись, с трудом сдерживая отвращение, я аккуратно подхватила кулон, стараясь свести к минимуму контакт с мертвым телом. Сосредоточилась и послала импульс запроса, сквозь ресницы наблюдая за происходящим. И именно внимание и глубоко укоренившийся страх перед мертвецами спасли меня от беды.

Сначала я получила «ответ», но, не успев разложить информацию по полочкам, ощутила, что кулон в моей ладони нагревается. А следом краем глаза заметила, как исказились черты лица… мумии, выражая неистовую ярость и злобу. Я выронила артефакт на грудь эядарки, а уже в следующее мгновение ее высохшие руки резко вскинулись, целясь мне в горло.

С воплем отшатнувшись, я едва не сбила с ног стоящего позади профессора Хааля и рухнула задницей на пол. А вот Зигерт увернуться не успел, ведь ему наверняка не приходилось работать в «Теренс и Крылов», где твою высокооплачиваемую выдержку и внимание тренируют маньяки, террористы, призраки-убийцы и прочая сомнительная публика.

Бедный артефактор ухватился за сухую коричневую кисть мертвеца и захрипел, вытаращив глаза из орбит. Еще чуть-чуть — и ему конец. Вот и не верь в детские страшилки о походах в полночь на кладбище.

— Осторожно! — заорал Хааль. — Не повредите древнейший экспонат…

И пока Зигерт синел, задыхаясь и безуспешно пытаясь отцепить скрюченные пальцы мумии от своего горла, ценители древностей бестолково бегали, вероятно, соображая, как ловчее, а главное — безопаснее для мумии освободить его.

Ну уж нет, я, сложив руки, смотреть, как человек погибает, не собиралась. Сконцентрировала сгусток энергии на кончиках пальцев да шарахнула этой давно почившей красотке промеж глаз. Помогло!

Мумия на мгновение замерла, жуткими засохшими глазницами таращась на меня, а тем временем Зигерт, отломав высохшие пальцы от своего горла, освободился из смертельного захвата. И пока он, стоя на четвереньках, пытался отдышаться, остальные его коллеги, приоткрыв рот, в каком-то священном ужасе наблюдали за ожившим экспонатом.

В этот момент мумия рухнула на прежнее место, под дружный испуганно-трагичный стон ученых. Правда опасения за целостность ценного трупа уступили место другому потрясению: вполне видимый из-за высокой энергетической составляющей призрак продолжил сидеть в саркофаге и, мало того, злобно щериться на живых.

Четкие контуры сероватой дымки фантома позволили хорошо рассмотреть внешность давным-давно погибшего мужчины: красавца с тонкими чертами лица, сейчас жутко искаженными. Но и доли минуты хватило понять, что именно он изменил внешность мумии эядарки, оставив энергетический отпечаток в выражении и чертах лица. Вот и разгадка тайны!

Словно из ниоткуда раздался голос фантома, сочившийся ненавистью и яростью. По счастью, мне это древнее наречие не знакомо, а вот двое ученых побледнели и отскочили от стола. А фантом тем временем поднимался, тянулся к краю саркофага.

— Бежим! — закричал лаборант.

И все как один защитники древностей рванули к дверям.

— Стойте! — окликнула я запаниковавшую толпу. — Он пленник саркофага и выйти оттуда не сможет.

— Откуда вы знаете? — проблеял Хааль.

— Я же сутевик, — хмыкнула я, немного успокаиваясь и возвращая себе уверенность и апломб. — Этот кулон — привязка к месту, а внутри суть погибшего мужчины. Честно говоря, господа археологи, я лишь читала о подобном, но никогда раньше не сталкивалась.

— Аморон? — дружно выдохнули алчные до древних находок ученые мужи, передумав убегать, и уставились на очередную загадку. — Неужели это настоящий аморон?

— Да, это темница для проклятого, — подтвердила я. — Преступника наказали за разграбление древних святынь: прикончили на месте и привязали дух к покойнице, чтобы провел вечность в одиночестве рядом с той, кого хотел обокрасть. По сути, лишить чести.

— Кошмар… — выдохнул Хааль.

— Да, вы правы, профессор, смерть ужасна, а подобное посмертие вообще не поддается пониманию…

— Кошмар, как нам повезло! — Профессор горящими глазами смотрел на меня, честно сказать, пораженную его заявлением. — Вы только представьте, настоящий аморон в нашем музее. Такие исследовательские перспективы! Ведь подобного не делали тысячи лет.

— Я уверена в одном, — холодно заявила я, обводя взглядом ученых, — этот человек заплатил за все, что натворил. И с лихвой. Необходимо вызвать экзорциста, чтобы освободить его дух. Он отбывал свое наказание уже несколько веков с момента Объединения народов. Фактически один из первых северян, хлынувших через океан на древних летательных устройствах.

— Да-да, конечно, пригласим. Надо только осторожно, чтобы не повредить артефакт.

— Я могу быть свободна? Моя работа выполнена? — бесцветным голосом спросила я.

— Да-да, конечно, — твердил Хааль, наверняка забыв обо мне в тот же миг.

Зигерт встал, потирая шею, кивнул мне на выход и тоже поплелся к дверям. Возле проходной он проскрипел, сильно напрягая поврежденное горло:

— Эвелина Андреевна, не думайте, что мы звери. Я вам обещаю, нет, клянусь, что в течение недели мы решим вопрос об освобождении этого несчастного духа. Я лично прослежу.

— У вас доброе сердце, доктор, — улыбнулась я. — Ведь вы могли погибнуть.

— В свое время смерть придет за каждым, в чем у меня была возможность убедиться. И мне не хотелось бы думать, что может быть такое… посмертие.

Я протянула руку, и мы скрепили наше общее отношение к жизни, смерти и бедным проклятым душам крепким рукопожатием. И расстались довольные знакомством.





Глава 16




Утром меня ждал сюрприз — красная, еще не раскрывшаяся роза на крыльце, на которой сидела маленькая, яркая, солнечно-желтого цвета бабочка. Остановившись в дверях, я сначала любовалась, затем, присев на корточки, с улыбкой, очень осторожно взяла цветок, каждую секунду ожидая, что бабочка упорхнет, испугавшись, но у нее даже крылышки не дрогнули, пока я подносила розу к лицу. Цветок оказался почти без запаха, на плотных упругих лепестках остались капельки росы, а шипы так и норовили уколоть — и все же он прекрасен. Замершее насекомое перебирало лапками, показывая, что живое, и упорно не хотело покидать «насест».

Благодарно посмотрела на соседний дом, но Доминика не увидела. Сердце радостно стучало. Какой трогательно романтичный знак внимания — подарить своей девушке розу без всякого повода, просто потому, что наступил новый день! Пришлось вернуться и поставить подарок в вазу. На прощание коснувшись полураскрытого бутона, я, пританцовывая от счастья, приоткрыла окно, чтобы желтая красавица бабочка смогла выбраться из дома на свежий воздух, а сама «полетела» на работу.


Непостижимым образом сегодня все легко удавалось и получалось. Ясмина посмеивалась надо мной. Сора сама светилась радостью: Тадеуш неожиданно начал проявлять к ней «неслужебное» внимание. Видимо, решил наконец «узреть ее любовь и великодушно принять», как наша язвительная подруга выразилась, снисходительно и вместе с тем поощрительно посмотрев вслед окрыленной, влюбленной Соре.

С работы я ушла вовремя, ведь у нас с Ником вечером свидание. Да не простое — поход в оперу! После тщательных сборов у меня даже осталось несколько минут понервничать перед приходом спутника. А когда я открыла дверь, то обомлела: Доминик в черном смокинге и белой рубашке с бабочкой выглядел просто бесподобно. Освещаемые вечерними лучами солнца волосы аккуратно зачесаны назад, открыв высокий лоб.

Выходной костюм только подчеркнул совершенную, атлетическую фигуру шелона, явившегося с огромным шикарным букетом. Причем оригинальным, ярким и пестрым, составленным из садовых цветов: красных маков, синих васильков, белых ромашек и множества других. Будто собранным на благоухающей полянке, залитой солнцем.

Протянув мне букет, он мягко улыбнулся, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Спасибо, — хрипло от волнения выдохнула я, принимая дар, не в силах оторвать глаз от потрясающего мужчины. — Они прелестны!

— Ты сама как прелестный цветок! — Мой великолепный кавалер обаятельно улыбнулся, немного подождал, пока я стояла, зарывшись носом в цветы, и спросил: — Идем?

— Да, сейчас, — кивнула я, жестом приглашая его в дом, и пошла на кухню за вазой. Вспомнив о другом чудесном моменте, я обернулась и со смущенной улыбкой поблагодарила: — А еще спасибо за утренний сюрприз, так приятно было, весь день радовалась.

Доминик недоуменно выгнул черные брови, потом слегка нахмурился, вопросительно глядя на меня.

— Красная роза на пороге у двери. Утром… — Я настороженно замерла, прижав к груди букет.

Густые брови берсерка сошлись на переносице, а черные глаза блеснули, выдавая недовольство. По сиянию и пульсации вьюнка я догадалась, что подарок, оказывается, не от него.

— Это не от меня, — проскрежетал он, подтверждая подозрения.

Мы недоуменно смотрели друг на друга, пока я все же не сочла своим долгом сказать очевидное:

— Тогда я не знаю, от кого роза и по какому случаю оставлена на моем пороге. Вероятно, просто ошиблись адресом.

— Может быть, тот ухажер? Которого ты послала… к подруге.

Я покачала головой, едва заметно усмехнувшись:

— Нет, он внял моему совету и ухаживает за Сорой.

— Умный мужчина, — таким же скрипучим голосом оценил Доминик.

Чтобы не продолжать дальше тему «от кого подарок», я улизнула на кухню, поставила цветы в вазу и, нервно оправив открывающее плечи черное длинное платье из мерцающей в искусственном освещении ткани, вернулась в прихожую. Шелон помог мне накинуть шаль и вновь был само спокойствие. На улице нас поджидало такси.

Старинное здание столичного оперного театра не блистало вычурной красотой, а скорее покоряло четкими, выверенными архитектурными линиями, словно обещая раскрыть свои главные достоинства потом, когда перед зрителями откроются массивные деревянные двери и зазвучит музыка. И действительно, с трепетом в душе переступив порог, я наслаждалась внутренним убранством этого храма искусства с огромными позолоченными люстрами, высокими зеркалами в богатых рамах, украшающими холл или фойе, скульптурами, мебелью.

Впрочем, публика присутствовала самая разнообразная. От шикарных, блистательных дам, чинно прогуливавшихся под руку со своими солидными и не очень кавалерами, до вполне обыденно одетых студентов, стремительно поднимавшихся по лестницам с затейливыми балясинами на верхние ярусы.

И, как обычно, моя ярко-красная шевелюра, забранная в мягкий сложный узел, и светлая кожа невольно притягивали взгляды смуглых брюнетистых севашцев. А уж спутник — черный шелон — только усиливал внимание. Впрочем, меня оно не задевало. Рядом с Домиником я ощущала себя будто в уютном коконе. Поэтому спокойно, получая еще и эстетическое удовольствие, прогуливалась в фойе, поглядывала по сторонам и отмечала любопытные детали, держась за крепкую надежную руку замечательного мужчины. Делилась с ним впечатлениями и ловила теплый взгляд, в котором светилось так много чувств, что их даже озвучивать не нужно.

Доминик подвел меня к знакомой супружеской паре и без двусмысленностей представил как свою подругу. Вполне возможно, кому-то из СОАТа, судя по пристальному, блеснувшему взгляду мужчины с даром. А женщина проявляла любопытство едва заметно, корректно.

— Знаешь, Ник, в Рошане чаще встречаются туманники, — поделилась я наблюдениями. — Или я невнимательная, или они маскируются, но среди людей, собравшихся здесь, не больше десяти магов вместе с нами заметила. А ведь мы на побережье.

— Просто у нас преобладают «физики», которые предпочитают ходить не в оперу, а на стадион или в бар, — усмехнулся Доминик, поглаживая мое запястье.

— А ты часто ходишь? В оперу? — поинтересовалась я с дальним прицелом.

Шелон — а этих магов не просто так считают самыми хитрыми, коварными и даже параноиками — весело, плутовато взглянул на меня, видимо, отметив не совсем невинное любопытство, и покачал головой:

— Пару раз был. С женщинами.

Я не смогла удержать лицо, и тогда Доминик «сжалился»:

— В первый раз с другом и его супругой, второй — с мамой.

Мы остановились у зеркала и смотрели друг другу в глаза. Самый лучший мужчина держал меня за руку, и я таяла от нежности, до дрожи в коленях желая приподняться и коснуться его губ своими. Но волшебный момент прервал сигнал, известивший о начале представления.

К моему приятному удивлению, Доминик выбрал дорогие места: в небольшой ложе первого яруса. Присев на обитый бархатом широкий стул, я подалась вперед, рассматривая классический, полукруглый, в виде подковы, зал с огромной люстрой, в интерьере которого традиционно преобладали торжественный красный и золотой цвет. Была наслышана, что здесь идеальная акустика, в чем настроилась вот-вот убедиться. И обзор из ложи великолепный. Но, краем глаза отметив профиль моего спутника, я замерла, осторожно наблюдая за метаморфозами его внешнего облика.

Доминик, устроившийся на удобном стуле, сложив руки на коленях, казался спокойным и расслабленным, с равнодушно-вежливой улыбкой общался с соседями по ложе, которым места достались за нами, но женщина отказалась пересесть, сказав, что ей и так будет прекрасно видно. Только он все равно безотчетно скользил взглядом по зрителям, просматривая зал сверху донизу. Взглядом привычно цепким, холодным и оценивающим, лишенным тепла и улыбки.

Сущность шелона ничто не способно изменить. Только с любимыми и близкими одержимые были иными — заботливыми, мягкими и нежными. И именно сейчас я в этом убедилась воочию, прочувствовала. Смогу ли я стать для него любимой, нужной, единственной?

Наконец я «попалась»: Доминик поймал мой взгляд, и выражение холодного безразличия на его лице мгновенно исчезло. Он с искренней заботой спросил:

— Что-то случилось, Эва? Голова болит?

— Нет, все хорошо. — Я заставила себя улыбнуться легко и непринужденно.

Он кивнул, потом ободряюще накрыл теплой ладонью мои сцепленные руки и слегка погладил, безмолвно предлагая расслабиться. В этот момент свет в зале погас. Занавес поднялся.

Стыдно признаться, но в финальной сцене, когда главная героиня, несчастная влюбленная женщина, которая пошла наперекор семье, обществу и наговорам, смогла оправдать своего жениха, вернуть ему честь, но, считая его погибшим, хотела убить себя, я заплакала.