Любовь к красному

Доминик, увидев слезы, в первый момент сильно напрягся, внимательно огляделся по сторонам, выискивая причину. Потом с невероятно умилительной недоверчивой миной посмотрел на сцену, затем снова на меня — и его брови взлетели на лоб. Когда на сцене неожиданно появился считавшийся погибшим главный герой и не дал героине покончить с собой, сжав ее занесенную руку с кинжалом, я судорожно всхлипнула, а Доминик, мягко улыбаясь, протянул мне платок и взял за руку.

Тонкую белую ткань я промочила насквозь. Удивительное дело, но я не стеснялась окружающих. Ну рыдаю в опере, ну что такого? Браво талантливым артистам, потрясающе исполнившим свои партии. Аплодировала я стоя, продолжая вытирать заплаканное лицо. А когда зажегся свет и мы повернулись к выходу, сидевший позади нас седой пожилой мужчина с улыбкой заметил:

— Какая у вас чувствительная супруга, молодой человек. Как прекрасно, когда кто-то способен столь тонко воспринимать чужие чувства и боль.

Акцент и манера обращения выдали в нем иностранца, жителя Рошаны. Доминик хмыкнул, притянул меня к своему боку и с большим удовольствием ответил:

— Да, вы правы, она у меня такая.

К такси мы шли молча, держась за руки, а у меня уши и лицо горели от смущения.





* * *


Такси уехало, снова оставив нас наедине. В небе догорал закат, и скоро на смену солнцу для нас засияют звезды, а пока темноту разгоняли уличные фонари. То тут, то там раздавалось хлопанье дверей подъезжающих автомобилей, затем дверей и окон домов, включались поливочные системы, родители звали детей спать, те просили «еще чуть-чуть», владельцы животных окликали своих питомцев. Привычные вечерние звуки спокойного, благополучного района, где соседи знают друг друга и обязательно перебросятся хотя бы парой фраз при встрече.

Молчание не тяготило, но тем не менее в нем буквально повисли вопросы — очень важные, на которые придется отвечать сейчас, как только мы войдем в дом. Я открыла дверь и приложила ключ доступа к охранному артефакту, отчего центральный «кругляш» сменил тревожный красный цвет на мягкий, спокойный зеленый.

Доминик молча проследовал в прихожую, сунув руки в карманы брюк, и внимательно смотрел на меня, ожидая того самого важного решения именно от меня. Давал возможность определиться, готова я или нет перевести наши отношения на новый уровень, гораздо, гораздо более близкий. И даже не столько в «горизонтальном» плане, ведь южане по всему миру славятся любвеобильностью и страстью. Ни один шелон не станет ухаживать за женщиной, переживать за нее, проявлять сильные эмоции и выказывать «территориальные» притязания, будто петух в курятнике, к той, которая не затронула его сердца. Не зацепила одержимого туманника. Женщину для удовлетворения физических нужд они всегда найдут — любительниц секса погорячее тоже хватает.

Да, шелоны верные, буквально одержимые, и только любимые являются их слабым местом. Но чужая одержимость легко может задушить. Мне ли об этом не знать? Я медленно повернулась, робко, неуверенно, затаив дыхание, подняла лицо, заглядывая в черные глаза, сияющие слишком сильно, выдавая накал страстей, и задрожала от эмоций, овладевших мной.

Так бы и таращилась на Доминика, но он сам принял решение за нас обоих. Неторопливо забрал у меня сумку, положил на тумбочку и шагнул ко мне. Мягко усмехнулся, не отпуская моего внимания. Еще шаг — и он встал вплотную, взял мое лицо в ладони, излучающие какое-то особое, необыкновенное тепло. Нежно погладил скулы, затем кончиками пальцев скользнул по нижней губе, стирая остатки помады.

Шелон по-прежнему смотрел пристально, и я не сомневалась, что он готов остановиться в любой момент, если отстранюсь, если услышит «нет». Но выдержать взгляд черных, полыхающих магией глаз не смогла и трусливо зажмурилась, подавшись к нему ближе. Мгновение заминки — затем я почувствовала на губах его горячее дыхание. Замерев у моего лица на какую-то долю секунды, вновь давая возможность отвернуться, отказаться, губы Доминика наконец коснулись моих.

Первые прикосновения были легкими, как крыло бабочки. И у меня в животе трепетали такие же бабочки. Потом он неожиданно чуть прикусил мою нижнюю губу и, сразу же отпустив, провел по ней языком. Вроде бы незатейливая ласка, но во мне будто свет зажегся ослепляющий, огонь загорелся. Никогда не думала, что так остро можно реагировать на поцелуй. Все дело в мужчине или слишком долгом воздержании?

С имеющимся у меня печально малым опытом я быстро разобралась, что этот мужчина умеет целоваться так, что ноги подкашиваются, а тело превращается в жидкий огонь. Его губы то завладевали моим ртом, то отстранялись. Стирая сомнения, вовлекая в жар его страсти, разрушая дурацкие страхи, скованность, смущение.

И Доминик, почувствовав это, усилил напор. Скользнув по плечам, обхватил меня, заключая в самые восхитительные, самые тесные объятия на свете. Словно мы стали двумя половинками одного целого. Я переступила с ноги на ногу, встала на носочки и потянулась к нему, чтобы быть выше, ближе. Будто сами собой руки взметнулись вверх, обвили его шею. Я горела от беспокойного желания, хотела быть еще ближе, теснее…

Доминик отстранился, посмотрел на меня шальными почерневшими глазами. Скинул туфли, сорвал с себя бабочку, смокинг, отбросил в сторону. Подхватил меня на руки, заставив охнуть, и чуть не бегом двинулся по лестнице вверх. А я… я страстно желала его и не хотела останавливаться. Словно подслушав мои мысли, он перешагивал через две ступеньки. Я прихватывала губами немного колючий подбородок и шею, слушая низкий ненасытный рокот в его груди, только усиливающий мое возбуждение.

Дверь спальни Ник распахнул ногой и остановился у кровати. Немного постоял, сжимая меня в объятиях, и медленно опустил, так, что я сползла по нему, ощутив каждую напрягшуюся мышцу. Его запах усилился — истинно мужской, с терпкой горчинкой, смешанный с ароматом парфюма с древесными нотками. Что-то такое первобытное во мне шевельнулось. Незнакомое. Под ладонями, которые положила ему на грудь, я ощутила, как сильно колотится сердце. Мне понравилось, как его руки то сжимают, то ласкают меня. И я нисколько не чувствовала себя беспомощной с этим большим, роскошным мужчиной, шелоном, который никогда не причинит мне вреда. Но жаждала не ощущения защищенности, а чистой, несдерживаемой страсти.

Доминик скользнул руками вверх по моей спине, плавно расстегнул платье, и оно сползло к ногам. Я переступила через мерцающую ткань и замерла перед ним, оставшись в кружевных трусиках, чулках и туфлях на шпильке. Смутиться или стыдливо прикрыться руками не успела — увидела, как расширились зрачки Доминика, буквально пожиравшего меня взглядом. Да я и сама, наверное, смотрела на него так же. Затем этот сильный, опасный для большинства людей шелон с каким-то непередаваемым трепетом положил ладони мне на талию.

Затаив дыхание, опустив глаза, я увидела, насколько его большие, загорелые руки контрастируют с моим белокожим нежным телом. Длинными пальцами Доминик прошелся по моим бедрам, затем подхватил меня под ягодицы, ныряя за край трусиков, прижимая к себе и позволяя ощутить твердую внушительную выпуклость в паху. Вряд ли можно представить себе ситуацию эротичнее этой. И все же хотелось большего — я впервые мечтала о плотской любви. Потерлась грудью о его мускулистую грудь и потянулась к пуговицам на рубашке, чтобы чувствовать обнаженную кожу.

Но внезапно Доминик отстранился, в первый момент вызвав у меня стон разочарования, и начал раздеваться, срывая рубашку, стаскивая брюки. Я последовала его примеру, сняв туфли и белье. Затем залезла на кровать и несмело посмотрела на своего мужчину, невольно оценивая размеры его восставшей плоти. Доминик не стеснялся и опять не торопился, сдерживал себя, давал мне время изучить его, перед тем как продолжить. Я откинулась назад на локти, безмолвно приглашая его присоединиться, и неожиданно изумилась собственной раскованности. Согнула ноги в коленях и наклонила набок, чтобы не быть на обозрении.

Кровать прогнулась под немалым весом Доминика, когда он последовал за мной. Выпрямил мои ноги, осторожно погладил внутреннюю часть коленей и снова завладел губами, возвращая в туман желания, где нет места глупому смущению. А затем начал спускаться вниз, сначала целовал подбородок, шею, ключицу, дальше прихватил губами мое плечо. Первое прикосновение к груди было предельно осторожным. Словно Доминик пробовал мое тело на вкус. Следующий поцелуй был обжигающим — он стремился вобрать в рот всю грудь, теребя языком чувствительный сосок. Я вцепилась ему в волосы, со стоном прижимая к себе.

Доминик высвободился, заставив меня разочарованно зарычать. А сам, довольно усмехнувшись, продолжил продвигаться вниз, оставляя на моей разгоряченной чувствительной коже влажный след. Его губы и язык задержались в ложбинке вдоль моего живота, отчего мышцы подрагивали, а кожа покрылась мурашками. Дальше… дальше я маялась в сомнениях: оттолкнуть, чтобы не сгореть от стыда, или шире развести ноги. Подобного никогда в жизни не испытывала. И когда его голова оказались между моими бедрами, сердце билось где-то в горле, я судорожно сжимала и царапала простыню, находясь на грани, — все чувства и ощущения обострились до предела.

Руки Доминика на моих бедрах были настолько горячими, что казалось, мы сейчас воспламенимся вместе с кроватью. Волны возбуждения одна за другой накатывали, пока его рот творил чудеса. Я непроизвольно поднимала и опускала бедра, качаясь на волнах чувственного наслаждения. И когда была уже на грани освобождения, мужчина резко поднялся и, подхватив меня под ягодицы, вошел в мое лоно одним плавным скользящим движением.

В следующее мгновение я закричала, выгнувшись дугой и содрогаясь в экстазе. Доминик дал мне немного времени переждать самый пик, а затем продолжил игру, входя в мое тело то длинными размеренными толчками, то ускоряя темп, исторгая из моей груди то стон, то крик.

Пожалуй, я компенсировала пять лет воздержания и одиночества. Доминик был неутомимым, ненасытным и одновременно невероятно чутким любовником. И в тишине спальни еще долго слышались лишь стоны и имена на пике страсти, а в сон я провалилась, свернувшись возле подарившего столько удовольствия мужчины, с мыслью, что никогда не забуду свою, по сути, первую ночь настоящей любви.





* * *


Глубокой ночью раздался привычный надоедливый трезвон. В полусонном состоянии я все-таки сняла трубку — убедиться, что опять будет лишь механическая трескотня и ни одного слова. Уж лучше бы будильник прозвенел, который тоже по привычке завела, перед тем как выключиться. Прохрипев «слушаю», я несколько мгновений внимала молчанию, а затем потянулась положить трубку, но не успела.

Дрогнула кровать. Доминик, прижавшись грудью к моей обнаженной спине, забрал трубку, послушал с полминуты и положил на аппарат. Я же подтянула простыню повыше, глупо застеснявшись после всего, чем мы недавно занимались. Наверное, из-за дурацкого звонка, нарушившего уютную интимную тишину. Только хотела высказаться по поводу бесцеремонного захвата трубки, но шелон опередил:

— В субботу Ясмина говорила, тебе уже не впервые ночью звонят.

Хриплый со сна голос сладким, чувственным воспоминанием отозвался в моем теле, и как-то не до звонка стало. Но Доминик, опираясь на локоть и нависая надо мной, настаивал:

— Эва, это правда?


— Да, неделю где-то… — зевнула я. — Ник, в сервисной службе в понедельник сказали, что это не технический сбой и…

— Понятно. — Он прервал мою попытку рассказать о заявлении и привстал. — Перелезай на мое место, а я пока переговорю кое с кем.

Я невольно уставилась на мощную обнаженную фигуру шелона, от вида которой полусонного состояния как не бывало, и под насмешливым черным взглядом, прикрываясь простынкой, перебралась на место, хранившее уютное тепло мужского тела.

Доминик тем временем уселся, спустив ноги с кровати, и вновь потянулся к телефону. Пока он связывался с кем-то из своих коллег или подчиненных, я буквально облизывала взглядом коротко стриженный затылок, в волосы на котором зарывалась пальцами. Голову, склоненную к широкому плечу, которым он придерживал трубку. Наблюдая за длинными сильными руками шелона, я сглотнула, вспомнив, что он вытворял с моим телом, какой шквал наслаждения подарил!

Мужчина, легко и непринужденно перехватывавший все бразды правления моей жизнью, чуть наклонился, опираясь локтями на колени, а я продолжила восхищаться его мощной спиной с перекатывающимися под кожей рельефными мускулами, твердыми валиками на талии, ямочками над ягодицами. Живое олицетворение силы и нежности…

Я невольно прислушалась к разговору Доминика с неизвестным собеседником и снова отметила его тон и манеру общения: резкие скупые фразы, не оставляющие места пререканиям или лишним словам. Шелон приказал собеседнику узнать, откуда поступают звонки на мой номер, и сразу сообщить ему. Положив трубку, потер лицо ладонью и повернулся ко мне, подтянув ногу на кровать и согнув в колене. Я, словно приклеившись, взглядом прошлась по мощному бедру, покрытому темными волосками, узкому жилистому колену, затем метнулась к паху, где опять наливалась мужская плоть. Внизу живота заныло от предвкушения, но между бедер саднило — я слишком давно не занималась любовью, да еще столько.

— Рыжик, если ты будешь так смотреть, мы продолжим там, где остановились, — хрипло пообещал мой неутомимый мужчина с совершенно иной интонацией — чувственной, ласковой.

Каким-то непостижимым образом он влиял на меня, превращая в похотливую кошку. Отбросив смущение, я игриво улыбнулась и, сладко потянувшись, потерлась щекой о подушку, пропахшую его ароматом.

— Прости, но я пока не могу, — прошептала, чувствуя, что краснею под пристальным горящим взглядом.

Доминик хмыкнул и потянулся ближе ко мне. Вытянулся, опираясь на руку. Гладил мое лицо, перебирал волосы, рисовал завитушки на плече. Ночного света из окна хватило, чтобы видеть его лицо, на котором отражались эмоции. И хоть ни я, ни он не высказали своих чувств, не признались, без слов понимали, что между нами все не просто так, не временно. Слишком голодные черные глаза у шелона, и в них не только восхищение красивой внешностью и страсть, а жажда обладания, преданность. Наверное, в моих глазах он видел те же самые чувства. Слова были лишними.

Доминик склонился к моему лицу, снова коснулся губ. Я ощутила мягкость его рта и колючую щетину и потеряла счет времени, наслаждаясь чувственной нежностью поцелуев. Пока нас не прервал очередной звонок. Ник неохотно оторвался от меня, чмокнул в щеку. Вновь уселся на краю кровати и ровно ответил:

— Да. — Прослушав с минуту, переспросил: — Точно? Ошибки нет? Хорошо, поставь на контроль. Звонки с него записывать.

Затем он положил трубку и не шевелился, явно о чем-то задумавшись, пока я осторожно не спросила:

— Ты мои разговоры собираешься записывать?

Обернулся шелон с хмурым видом, видимо, встревоженный какими-то новостями:

— Нет. Мои сейчас разбираются, что к чему. Номер, с которого тебе звонят, — ничей. По сути, несуществующий. Мы проверим, в чем дело.

— Понятно, — выдавила я, предположив размер неприятностей.

И они не замедлили себя ждать.

— Утром ты должна ко мне переехать, — твердым приказным тоном заявил Доминик. — Не нравится мне ситуация со звонками непонятно откуда. Будет правильно и безопаснее, если ты поживешь в моем доме.

Наверное, я бы воспротивилась, но видела, что он искренне обеспокоен и опасается отказа. Несколько секунд молчала, раздумывала, опустив глаза. Никак не предполагала подобного крутого поворота в жизни, да еще посреди ночи, честно говоря, удивившего и сбившего с толку.

— А может, лучше ты у меня поживешь? А? — с надеждой посмотрела я на него.

После напряженного молчания последовал твердый отказ:

— Не выйдет. Я допоздна на работе и не смогу в должной мере обеспечить твою защиту здесь.

— Я же только-только переехала. Потратила кучу денег на обустройство, еще даже не успела обвыкнуться, сродниться… — Я тяжело вздохнула и выдвинула главный контраргумент: — И вообще, какой смысл шило на мыло менять? Что у тебя одна буду, что у себя.

Доминик насмешливо ухмыльнулся:

— За твою безопасность в моем доме я не беспокоюсь. Там звонок со шнурком никого не пропустят.

— Э-э-э? — Я удивленно уставилась на него. — Ты считаешь, кого-то со злым умыслом остановит отсутствие хозяев? Если на звонок никто не ответил? Или ты там шнурком систему безопасности усилил?

Доминик мягко рассмеялся, но как-то немного снисходительно. Словно я неразумный ребенок, которому не понять далеко идущих замыслов взрослых.

— Эти, — сделал он особый акцент на слове, — остановят.

Затем, отметив мой недоверчивый, скептический взгляд, развеселился еще больше. Взяв меня под мышки, легко, будто я ничего не весила, вытащил из-под простыни, которой успела прикрыться, пока он беседовал по телефону, и посадил к себе на бедра. Я положила ему руки на грудь и заглянула в глаза:

— Я тебе точно не помешаю?

И опять было невероятно приятно ощущать, как под горячей смуглой кожей шелона перекатываются мощные мускулы, и под моими ладонями бьется сердце.

Его ладони скользнули по моей спине вниз и стиснули ягодицы.

— Чем, Рыжик?

Я заерзала: да неужели и вправду не понимает?

— Ну… ты меня еще не знаешь хорошо, а мы будем жить вместе в одном доме.

Теперь его руки заскользили вверх, зарылись в волосы у меня на затылке. Большими пальцами он погладил мои щеки.

— Ведь это серьезный, ответственный шаг и… — я запнулась, осознав смысл сказанного, щеки полыхнули жаром, и начала оправдываться: — Я имела в виду, что…