Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба
Часть 4 из 118 Информация о книге
– Карл из Линда, ты оскорбил мою сестру. – Голос у него был равнодушный, лишенный эмоций, но говорил он громко и внятно. – Она хотела тебе помочь, но ты отверг ее помощь. – Ни в коем случае, мастер, – возразил, поклонившись заговорившему с ним мужчине, Карл. – Я не имел намерения оскорбить вашу сестру и даже не говорил с ней. – Это не имеет значения. – Ян Кузнец равнодушно смотрел на Карла и явно тяготился всей этой историей. Он всего лишь выполнял просьбу Анны, которой, по неведомым Карлу причинам, не мог отказать. – Я вызываю тебя на поединок. – Это возможно? – спросил Карл, поворачиваясь к герольду, являвшемуся устами князя. – Да, – кивнул тот в ответ. – Ян Кузнец находит твое поведение оскорбительным и вызывает на поединок. Это его право. Вызов сделан при свидетелях и сформулирован правильно. – Имею ли я право отказаться от поединка? – Ты уронишь свою честь, Карл из Линда. – Это моя честь. Теперь с удивлением на него смотрели уже все, даже Ян Кузнец и его сестра Анна. Такого не слышали здесь никогда. – Тогда в возмещение оскорбления ты должен заплатить пени, – сказал, подумав, герольд. – Какое пени назначается в случае, подобном этому? – спросил Карл. – Закон оставляет это на усмотрение бросившего вызов. «Хорошие в Сдоме законы, – с усмешкой подумал Карл. – Придется драться». – Какое пени ты назначаешь мне, Ян Кузнец? Ян Кузнец не улыбнулся, а оскалил зубы, окинул Карла оценивающим взглядом и сказал: – Сто золотых марок, Карл, сто золотых марок. – У меня нет таких денег, – развел руками Карл. – Что же делать? – Драться, – ответил герольд. – Хорошо, будем драться, – согласился Карл. Услышав его слова, Ян кивнул и начал спускаться. Анна победно улыбнулась, но выражение лица Яна, на котором сквозь напускное равнодушие на мгновение проступило холодное презрение, Карлу не понравилось. Спустившись на поле, Ян Кузнец, оказавшийся высоким и широкоплечим, отстегнул черный, расшитый алыми цветами шелковый плащ и бросил его подбежавшему слуге. Затем снял пояс и, вынув из висевших на нем ножен прямой длинный меч, передал слуге и пояс с ножнами. – Я готов, – сказал он, выходя в центр площадки для поединков. Между тем приготовился и Карл. Он уронил на землю свой дорожный плащ, снял и положил сверху кожаный камзол, оставшись в рубашке без воротника и шерстяном жилете. Развязывать шейный платок он не стал, как не снял и пояса, лишь отстегнул висевшие на бедре ножны и, обнажив меч, аккуратно положил ножны на камзол. – Я к вашим услугам, мастер, – сказал он, подходя к Яну. На ипподроме стояла мертвая тишина, и его слова, произнесенные тихим голосом, прозвучали неожиданно громко. Драться не хотелось, но в данном случае приходилось соглашаться. Ему просто не оставили выбора. Второй раз за этот день. «Если так пойдет и дальше, то скоро мне придется пересматривать собственные принципы, – подумал он, глядя на юную красавицу Анну. – А что движет твоим сердцем, девушка? В какие игры играешь ты?» Ян ударил без предупреждения. Его выпад был стремителен, но слишком прямолинеен. Он хотел убить Карла и желал сделать это как можно быстрее и… нагляднее? Да, пожалуй. Он не предполагал демонстрировать виртуозное владение мечом, которое, тем не менее, ощущалось в манере удара и скорости, с которой он был осуществлен. Ян собирался преподать урок – не ему, Карлу, а кому-то другому. Возможно, Анне, но это сейчас не имело никакого значения. Выпад мог оказаться первым и последним. Так и случилось, хотя и не совсем так, как предполагал Кузнец. Карл поймал мгновение, предшествующее удару, краткий миг, когда Ян, владевший собой просто великолепно, все-таки должен был напрячь мышцы. Лицо Яна Кузнеца оставалось спокойным, глаза равнодушно смотрели куда-то в сторону княжеской ложи, тем не менее, баланс мышечного напряжения вдруг изменился, хотя внешне это почти никак не проявилось. В следующее мгновение последовал выпад. Клинок Яна прошел едва ли не в сантиметре от груди Карла, чуть качнувшегося в сторону и одновременно развернувшегося к противнику боком. Вот этого Ян Кузнец никак не ожидал. Его удар провис, а Карл перехватил наносящую удар руку своей свободной рукой и, с силой повернув, заставил выпустить меч. Клинок упал, а отпущенный Карлом Ян пробежал по инерции еще несколько шагов и остановился, изумленно глядя на свои пустые руки. Карл нагнулся и подобрал с земли меч. Это было великолепное оружие, и дело тут не в драгоценных камнях, украшавших эфес и гарду, а в качестве клинка. Карл внимательно рассмотрел неповторимый узор бренской стали, но времени любоваться этим чудом у него не было, и, с внутренним вздохом прервавшись на самом интересном, он поднял меч над головой. Возможно, он еще у меня побудет, успокоил он себя. – Надеюсь, все было по правилам? – спросил Карл и поклонился князю. Боковым зрением он видел все еще не пришедшего в себя Яна и бледную, как полотно, Анну. «Он хотел меня убить – а чего добивалась она?» – Браво! – сказал князь. Было видно, что он доволен. – Я принимаю тебя в свою дружину. – Благодарю вас, ваша светлость, – еще раз поклонился ему Карл. – Но мой меч служит только мне. – Жаль, – покачал головой Семион. – Хорошо сказано, еще лучше сделано, но ты знаешь закон. Если ты не на службе, то в полночь обратишься в раба. – Я заявляю протест, – улыбнулся Карл. – Слушаю тебя, Карл из Линда. – Князь смотрел на него с интересом. – В чем заключается твой протест? – По закону, – объяснил Карл, – каждый входящий в Семь Островов накануне Фестиваля должен быть осведомлен о его правилах. – Ты прав, Карл, – кивнул князь. – Но в чем же состоит твой протест? – Лейтенант на Долгом мысу пропустил меня в город, но ничего не сказал о Фестивале. Князь посмотрел на Карла с сожалением и покачал головой. – Тебе не повезло, Карл, – сказал он, помолчав. – Возможно, все так и было, но скажи, если я призову сюда того лейтенанта, подтвердит ли он твои слова? – Думаю, что нет. – Я тоже так думаю, – согласился князь. – Но может быть, там были другие свидетели? – Нет, наша светлость, – усмехнувшись, ответил Карл. – Я был последним, кто вошел в город вчера вечером. Кроме меня и офицера там были только стражники. – Стражники уж точно не подтвердят твои слова, ведь так? – Князь был расстроен, Карл это видел. – Вероятно. – Я отклоняю твой протест, Карл из Линда. – Я протестую! – поклонившись князю, повторил Карл. – Что-то еще? – Теперь князь был по-настоящему заинтригован, причем настолько, что окончательно отбросил формальности. – Я объявляю себя свободным мастером! – Карл смотрел на князя и гадал, не кончится ли сейчас у того терпение. Но, по-видимому, князю стало интересно. Разговор с Карлом его развлекал. – И что это тебе дает, Карл? – спросил Семион. – Закон о свободных мастерах включает определение «в любое время, днем или ночью», а закон о Фестивале, оговаривая специально приостановку действия пяти городских законов – о гостеприимстве, о торговцах и других, – не упоминает закона о свободных мастерах. Князь повернулся к кому-то в своей ложе и что-то тихо спросил. Карл ждал. Прошла минута, другая, третья. Наконец князь снова повернулся к Карлу и сказал: – Ты прав, Карл. Протест принят. Ты можешь объявить себя свободным мастером. В чем твое мастерство, Карл? «И в самом деле, – спросил себя Карл, – в чем мое мастерство?» Пора было выбирать. Он вспомнил запах клея и кож, ощутил в руке острый нож – и тут же понял, что сапожником быть не хочет. Можно было бы, пожалуй, податься в аптекари или оружейники, но интуиция подсказывала, что делать этого не следует. – Я художник, ваша светлость, – сказал он, с интересом ожидая, чем ответит князь. Секунду князь смотрел на него, как бы примеряя к Карлу звание художника. – Ты не похож на художника, – наконец медленно произнес Семион. – Впрочем, если у тебя есть королевский патент или хотя бы рекомендательные письма… – У меня их нет, – развел руками Карл. – Тогда как же я узнаю, что ты говоришь правду? Карл обратил внимание, что Семион окончательно замкнул его дело на себя, выведя из него всех остальных возможных участников. Выражения лиц глав Шести Семей были понятны любому, кто их видел. Впрочем, князь-то их как раз и не видел – но не мог же он не знать, что, узурпируя власть, которая принадлежала ему лишь формально, он задевает интересы кланов? – Если вы разрешите, ваша светлость, я докажу свое право называться художником. Четверть часа, ваша светлость. Это все, что мне нужно. – Приказать принести тебе бумагу? – Не стоит, ваша светлость. Если позволите, я нарисую вас углем прямо на этой столешнице. – Карл указал на небольшой стол, стоящий у кромки поля. – Четверть часа, – кивнул князь. – Я должен стоять? – Ни в коем случае, – улыбнулся Карл. – Я нарисую вас по памяти. Он подошел к столу, воткнул оба меча, которые все еще держал в руках, в землю, затем снял столешницу с козел и поставил ее вертикально, оперев на козлы и мечи. Потом взял из стоявшей рядом жаровни кусок древесного угля, обил его край и стал рисовать. Князя он запомнил хорошо, доски были гладко оструганы и плотно сбиты, и, хотя уголь оставлял желать лучшего, но это компенсировалось кипением взбаламученной поединком крови. Ему потребовалось даже меньше времени, чем он попросил. – Готово, – сказал Карл, отбрасывая уголь и поворачивая разрисованную столешницу к княжеской ложе, а значит, и к Семейной ложе тоже. Выражения лиц тех, кто увидел портрет, сказали ему, что в этот раз он победил, но последнее слово все-таки принадлежало князю Семиону. Однако первым заговорил не князь. Первой заговорила княгиня Клавдия. – Великолепно! – сказала она и улыбнулась. – Вы напишете мой портрет, мастер Карл? – Если таково будет ваше желание, блистательная, – поклонился ей Карл. – Я принимаю твой подарок, Карл из Линда, и объявляю тебя свободным мастером. – Князь улыбался. – Унесите мой портрет в замок. Он вдруг остановился, прислушиваясь к тому, что говорил ему из глубины ложи сутулый человек в темно-коричневом камзоле – возможно и скорее всего, княжеский советник, – и продолжил после минутной заминки: – Впрочем, закон, на основании которого ты можешь стать свободным мастером, требует предъявления обеспечивающего минимума. – Было очевидно, князь этой новой помехой сильно недоволен. – Поэтому спрашиваю тебя, Карл из Линда, имеешь ли ты пятнадцать королевских марок, чтобы предъявить собранию?