Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба
Часть 72 из 118 Информация о книге
– Что ты с собой вез, Леон? – вопрос напрашивался сам собой. – Да нет, Карл, – отмахнулся Мышонок. – Ты не понял. Это были не разбойники. Это были ярхи. – Я не о деньгах, – покачал головой Карл. – Что у тебя было с собой, кроме денег? Какая-то вещь? Архив? – Архив? – переспросил Леон рассеянно. – Нет, Карл, мой архив остался в Немингене. Он слишком велик, чтобы брать его в дорогу… Он вдруг остановился на полуслове и задумался, склонив голову чуть набок, как будто к чему-то прислушиваясь. – Да, Карл, – сказал он после недолгого молчания. – Ты прав. Два сундука с самыми важными бумагами я все-таки взял, но в ущелье их со мной не было. Они остались в Орше, а с собой я взял только сами сундуки, но в них лежали книги. – Что это за бумаги? – спросил Карл, стараясь не думать о том, что произошло с Мышонком, что происходит с ним сейчас. – Разные, – пожал плечами Леон. – Я всего и не помню. Сдается мне, там находится черновик «Наместнической войны»… – Черновик? – удивился Карл. – Ты же уже опубликовал эту книгу. – Опубликовал, – Леон беспомощно посмотрел на Карла и снова почесал лысину. – Ох, Карл, и хороший стрелок однажды промахивается. В рукописи… Ну, я не все опубликовал, да только и того, что напечатано, вполне достаточно. А с собой у меня был только один пергамент – расшифровка Женевского пророчества. – Так, – кивнул Карл, чувствуя, как знакомый непокой овладевает его бестрепетным сердцем. – Женевское пророчество. – Ну, да, – тоже кивнул Леон, но, если не обращать внимания на вполне уместные жесты, по его виду трудно было понять, какие чувства он испытывает. Скорее, следовало предположить, что он не испытывает теперь ровным счетом никаких чувств. Равнодушие. – Ты дал мне когда-то копию пророчества, – продолжал говорить Мышонок. – Лет десять назад я о нем вспомнил. Читал что-то и вспомнил. В общем, я стал над ним думать… Ты знаешь, Карл, оказывается, только ленивый не брался за его расшифровку, но я… Я единственный смог понять, о чем говорил тот бедняга. Кожаный футляр… Я… Я сунул его в какую-то щель между камнями… Не помню. Было уже темно. Я спрятал его и перебрался в другое место. Вокруг… Все были убиты, и друзья, и враги… Нет, подожди… Один с крыльями был жив. Он долго еще ходил там, а я уже не мог… Не мог. Он ходил там, искал, нюхал камни… Не думаю, чтобы он что-нибудь нашел… – А ты? – спросил Карл, просто потому что уже не мог не спросить. – Я… – Леон равнодушно пожал плечами и посмотрел на Карла. Его взгляд был безмятежен и пуст, как у младенца. – Он слушал мое сердце, Карл, но я остановил сердце. Наверное, ярх решил, что я мертв. Но я, и в самом деле, мертв. Кровь уходит слишком быстро, и у меня нет сил ее остановить. Холодно… Очень холодно, Карл. До утра я не дотяну, а может быть, я уже… Его голос звучал ровно, монотонно, а речь утратила плавность и связанность. Время уходило, и следовало спешить, тем более что ничем другим Карл Леону помочь уже не мог. – А те бумаги, что остались в Орше? – спросил он. – Они на кладбище, – сообщил Мышонок рассеянным тоном. – В каком-то заброшенном склепе. Не помню. – Кто знал о том, что ты расшифровал Женевское предсказание? – Все, кто пожелал узнать, – пожал плечами Леон. – Я же, дурень хвастливый, так и написал в «Наместнической войне». «И поехал через Ворота Саграмон, и туда же направился я…» – Кто знал о том, что ты «хозяин слова»? – спросил он. – Никто… не знаю, – казалось, силы покидают Леона. – Извини, Карл, но, кажется, я должен идти. – Подожди! Ты знаком с Даниилом Филологом? – Даниил? – Леон погладил лоб, как будто вытирал испарину, которой, однако, там не было. – Даниил Кормак… Да… В Бонне… Лет сорок назад… Он научил меня «рамочным формулам»… Теперь, он, скорее всего, в Семи Островах… 5 Мышонок ушел. Придет ли когда-нибудь еще? Карл этого не знал, зато знал теперь другое, Леон из Ру ушел туда, откуда не возвращаются. Настоящий Леон. А тот, кто сидел еще совсем недавно напротив Карла, освещенный светом живого огня и говоривший с Карлом голосом Мышонка, это все-таки уже не Леон. Карл не знал, кто это был или, быть может, что, но рациональное знание и знание сердца – разные вещи. Инстинкт художника трудно обмануть, да и тот, кто приходил к его костру, те, кто посетил Карла сегодня на Гуртовой тропе, не пытались казаться тем, чем не были. Мышонок. При мысли о друге, казалось, закипела в жилах кровь, и красный туман встал перед глазами. Таких сильных эмоций Карл не испытывал с тех пор, когда полгода назад увидел на Льняной улице толпу разбуженных среди ночи, испуганных людей и решил… Боги! Тогда его воображение нарисовало образ мертвой Деборы, и ужас от необратимости случившегося, разрушил стены уверенного спокойствия, которые Карл возвел вокруг своей души. Холодная ярость затопила его целиком, и он был готов залить Сдом кровью и утопить в этой крови. Карл сидел перед костром, смотрел на огонь, но видел сейчас залитое мраком холодное ущелье в Мраморных горах, черные камни и черные тела, разбросанные, как попало вдоль узкой тропы, ведущей от перевала к долине Пенистой. Черные камни, черные тела… и черная кровь на камнях. Где-то там умирал сейчас маленький нескладный человечек, которого много лет назад он, Карл, прозвал Мышонком. Леон никогда на него не обижался, вообще ничто и никогда не омрачало их дружбы. Ничто и никогда. Карл снял камзол, вздернул к плечу широкий рукав белой рубахи, и, вынув из ножен Синистру, резко полоснул кинжалом по левому предплечью. Протяжно «закричал» клинок, и басовито откликнулся на его вопль Убивец. Хлынула кровь. Секунду Карл безмятежно смотрел на то, как она заливает руку и капает на камни, потом встал и, протянув руку к костру, пролил кровь в огонь. «Тебе! – сказал Карл мысленно. – Все, что могу». Ему показалось, что те же самые слова произнесли вслед за ним – на своем особом языке – меч и кинжал, и огонь в костре вспыхнул ярче, чем прежде, как будто кровь Карла могла гореть, подобно маслу или смоле. Еще секунду он стоял над огнем, ощущая кожей жар, источаемый пламенем, и одновременно чувствуя тот ужасный холод, который пьет сейчас последние капли жизни из беспомощного тела друга. Потом положил ладонь правой руки на рассеченную кожу и, закрыв глаза, представил, как день за днем, медленно, но неуклонно, затягивается, заживая, эта рана. Такие вещи удавались ему нечасто, а себе он смог таким образом остановить кровь всего лишь дважды за всю свою долгую жизнь. Но сейчас Карл об этом даже не подумал. Он просто сделал то, что подсказывала интуиция, и не ошибся. Когда, через несколько минут, он отнял ладонь от левого предплечья, от глубокой раны, которую сам же себе только что нанес, остались лишь свежий розовый шрам да засохшая старая кровь. Сердце успокоилось, и кровь уверенно бежала по жилам. Карл ничего не мог сделать теперь для своего друга и, значит, должен был отложить свою боль в сторону. Бесцельная ярость разрушает душу и не приносит облегчения. Он опустил рукав, надел камзол и прислушался. Ночь была тиха, а те слабые звуки, что все-таки ловило его чуткое ухо, не таили в себе очевидной опасности. Карл втянул носом воздух ночи, но и в нем не нашел ничего настораживающего. Тем не менее, поразмыслив, он решил не оставлять коня на произвол судьбы. «Играющий с Судьбой, платит дороже», – считали в Загорье. А в Илиме говорили еще более определенно: «Не играй с Судьбой в кости, все равно проиграешь». Вспомнив эту старую поговорку, Карл только усмехнулся. В самом деле, в его случае она звучала весьма двусмысленно. Но и оседлывать коня, тушить костер, идти сквозь ночь на поиски Марта не хотелось тоже. Впрочем, тихой ночью человеческий голос слышен далеко, а свист и того дальше. Карл встал, обернулся в ту сторону, где – по его расчетам – должен был находиться аптекарь из Семи Островов, и громко свистнул. Свистел он по-убрски, длинно и протяжно, с усилением звука в конце, то есть так, как свистят обычно убру, собирая своих в ночной степи. «Я здесь. Жду тебя!» Что-то в этом роде. Повторив свист трижды, он выкрикнул еще и имя Строителя, надеясь, что Март услышит – если, конечно, находится там, где должен был находиться – и поймет. В том, что аптекарь поймет призыв правильно, Карл не сомневался. Лишь бы услышал. Он постоял еще немного, прислушиваясь к голосам ночи. Затем достал из кармана камзола кисет и стал неторопливо и тщательно набивать трубку. Запах табака внес приятное разнообразие в палитру ночных ароматов, и Карл неожиданно для себя улыбнулся. Он с удивлением обнаружил, что даже такая безделица, как привычный запах, способна улучшить настроение человека, пережившего в течение одного лишь одного дня несколько отнюдь не простых встреч с теми, с кем уже не предполагал увидеться никогда, а напоследок узнал о смерти старого друга из его собственных, казалось бы, навсегда закрывшихся уст. Перед тем, как раскурить трубку, Карл еще раз призывно свистнул в окружавшую тьму. Прошло несколько секунд, и откуда-то, со стороны дороги, послышался тихий отклик. Карл не ошибся, Март действительно знал убрскую «лошну» – пастуший свист. Услышав знакомое, «Иду, оставайся там, где стоишь», Карл усмехнулся и вернулся к костру. Однако прошло никак не менее четверти часа, прежде чем Март преодолел наконец разделявшее их расстояние и появился перед Карлом во плоти. – Доброй ночи, господин мой Карл, – поклонился Март, шедший пешком, ведя своего огромного коня в поводу. Март мало сейчас походил на скромного аптекаря из Семи Островов, каким увидел его Карл всего полгода назад. Встреть Карл здесь – на Гуртовой тропе – Марта впервые, принял бы, пожалуй, за сельского дворянина или за отставного офицера. Впрочем, нет. Такой ошибки он бы не допустил. Наверняка посмотрел незнакомцу в лицо, и тогда непременно встретил бы особый взгляд желтовато-карих глаз. Март был другим, он стремительно менялся с тех пор, как когг капитана Грига унес их от берегов Илима навстречу судьбе. И дело не только и не столько в одежде, которую носил сейчас Март, и не в тяжелой сабле на его боку, а в том, что и лицо аптекаря изменилось, и изменение это не являлось следствием усталости или необычного освещения. Здесь было что-то другое, гораздо более сложное и глубокое, связанное, возможно, с резко изменившимися обстоятельствами его жизни. Теперь Март выглядел старше – но все-таки не на свой истинный возраст – серьезнее, тверже, значительнее. Это был уже совсем другой человек, вот в чем дело. Это был человек, внешность которого пришла в соответствие с его сутью, происхождением и миссией. Миссия? Возможно, что и так. Вот только пути Строителей темны и причудливы, как утверждает молва, и что заставило Марта следовать за Карлом, вполне возможно, откроется только в конце пути. – Доброй ночи, мастер Март, – ответно поклонился Карл. – Рад вас видеть, хотя и не припомню, чтобы приглашал вас быть моим спутником. – Прошу прощения, господин мой Карл, я и не думал докучать вам своим обществом, но порой долг сильнее вежества, – Март был искренен и одновременно тверд. – Кто еще отправился в путь по моим следам? – Не знаю, – развел руками Март. – Но я видел в небе двух больших птиц. По-моему, это были орлы, но я не поручусь, что одна из этих птиц не была орланом. Слишком далеко даже для моих глаз. Карл кивнул, соглашаясь со словами аптекаря, который, однако, аптекарем уже быть перестал. Что ж, если не разглядел Март, то и Карл тоже ничего не смог рассмотреть, но при том не сомневался, что, опустись птицы ниже, и оказалось бы, что одна из них – кондор, а другая – орлан. – Садитесь, мастер Март, – сказал он, делая приглашающий жест в сторону костра. – Будем пить чай. – Спасибо, но с вашего позволения, господин мой Карл, – Март обозначил вежливый поклон. – Сначала я должен позаботиться о коне. Он, разумеется, замечательно вынослив, но иногда и ему требуется отдых. Огромный конь Марта весил, вероятно, как буйвол. Лошади этой породы – на родине Карла, в Линде, их называли першеронами – действительно были не только сильными, но еще и выносливыми, не говоря уже о несвойственной травоядным отваге. Такое сочетание качеств делало их незаменимыми в тяжелой кавалерии, но и в перевозке тяжестей им равных не было тоже. Пока призванный, но незваный спутник обихаживал своего бурого конягу, Карл заварил чай, собрал ужин на двоих и, раскурив трубку, сел у костра. Через несколько минут к нему присоединился и Март, устроившись по другую сторону импровизированного «стола». Некоторое время сидели молча. Лишь потрескивали в огне сухие ветки, фыркали и переступали ногами кони, пасущиеся в прореженной серебром луны мгле, да долетали порой издалека еще какие-то невнятные ночные звуки. Ссутулившись по-медвежьи, Март сидел у костра, смотрел на пляшущие языки пламени и о чем-то думал, хмуря густые кустистые брови. Молчал и Карл, в который уже раз рассматривая внутренним взором события прошедшего дня, но неизменно возвращаясь мыслью к последней встрече, что случилась здесь, у костра, меньше часа назад. Мышонок. Визит Леона произвел на него неожиданно сильное впечатление. Годы и трудный опыт жизни, казалось, отучили Карла «открывать душу» и давать волю чувствам, но стена спокойствия, которое со временем начало подозрительно походить на равнодушие, дала трещину еще тогда, когда в его жизнь вошла Дебора. Прошлое ожило, вновь обретя кровь и плоть, и настоящее превратилось из намалеванного на стене пейзажа в жизнь, где всегда есть место и сладости, и боли. Однако произошедшие изменения не пугали, и отказываться от вновь обретенного «глубокого дыхания» Карл был не намерен. «Как узнаешь счастье, если никогда не страдал? Как переживешь горе, если нет надежды? И нет истинной любви в сердце, не познавшем настоящей ненависти», – так говорил Лев из Сагеры, и, выходит, правильно говорил. Карл достал из дорожной сумки флягу с тутовой водкой и, откупорив, протянул Марту. – У меня умер друг, мастер Март, – сказал он ровным голосом. – Я знаю, на побережье так не делают, но в Загорье принято поминать мертвых глотком вина. Это водка, мастер Март. Помяните со мной моего друга. – Я знаю этот обычай, – принимая флягу, серьезным тоном ответил Март и нахмурился еще больше. – И охотно помяну вашего друга вместе с вами, господин мой Карл. Спасибо за честь. Он сделал длинный глоток и вернул флягу, бросив на Карла короткий испытующий взгляд. – Как его звали? – Леон из Ру, – ответил Карл и в свою очередь отпил из фляги. – Леон из Ру, – повторил Март. – Министр при дворе протектора Немингена? – Да, – кивнул Карл. – Кавалер и полномочный министр… и мой старый друг. – Когда он умер? – Голос Марта не дрогнул, но что-то в нем выдало волнение, охватившее сейчас Строителя. Он, несомненно, знал гораздо больше того, что хотел или мог сказать вслух. – Сегодня, – ответил Карл. – Сейчас. Он внимательно посмотрел на Марта и кивнул, подтверждая, что сказал именно то, что услышал собеседник. – Что вы видели, мастер Март? – спросил он наконец. – Много и ничего, – покачал тот головой. – Расскажите, – предложил Карл. – Ну, что ж, – пожал плечами Март. – Я же сказал вам, господин мой Карл, что видел я многое, но рассказывать тут, почитай, нечего. Сначала, это был высокий мужчина в малиновом камзоле, ехавший на высоком темной масти коне. Я не заметил, откуда он взялся, но человек этот ехал бок о бок с вами, господин мой Карл, не менее четверти часа. К сожалению, изгиб дороги помешал мне увидеть, куда он делся потом, но, когда деревья перестали закрывать обзор, его с вами уже не было. – Так, – мысленно поеживаясь, сказал Карл. – Так. Пока Март не описал встреченного утром на Гуртовой тропе Гавриеля, у Карла еще оставалась надежда, что видел маршала он один. И неважно тогда, что это было, образ ли воображения, или подвиг памяти, это было чем-то таким, что он мог принять с относительной легкостью. Однако Гавриеля видели не только его глаза.