Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба
Часть 78 из 118 Информация о книге
«Значит…» – у него возникла было мысль о Гавриэле, но в тот момент, когда Карл коснулся кончиками пальцев деревянной панели, запиравшей галерею, уже стало понятно, что искать рукопись Кершгерида в этой части лабиринта бесполезно. Вероятно, маршал Гавриель читал записки Кершгерида в каком-то другом месте, потому что вряд ли был способен пройти через «туманные врата». Но, возможно, он тоже шел не один? «Да, нет, – решил Карл, исследуя преграду. – Маршал здесь не появлялся. Замок велик, и подземелья его обширны. Наверняка здесь существуют и другие укромные места, где можно скрыть от чужих глаз ценную вещь. А здесь… здесь ждут своего часа секреты совсем иного рода». Продолжать думать об этом и выяснять, откуда вдруг взялась у него такая уверенность, Карл не стал. Это было неважно сейчас, а времени на неважные мысли совершенно не оставалось, потому что деревянная панель, как и следовало предположить, оказалась дверью. И теперь, коли они сюда все-таки пришли, Карл должен был ее открыть. Рука нащупала дверную скобу и, подчиняясь голосу своей интуиции, Карл толкнул дверь, сразу же шагнув в открывшийся, но все еще невидимый проем. Туман, в котором он только что находился, обрезало, как ножом. Здесь, по другую сторону двери, никакого тумана не было и в помине. Карл бросил беглый взгляд вокруг, желая убедиться, что им здесь ничего не угрожает, и сразу же обернулся назад. В дверном проеме стояла непрозрачная сизая мгла. И из этой мглы, осторожно ступая по невидимому для них полу и держась за руки, как дети, заблудившиеся в лесу, к Карлу вышли Дебора и Валерия. Только в этот момент он осознал наконец почему ему хватило лишь одного быстрого взгляда, чтобы удостовериться, что никакая опасность им здесь не угрожает. Карл оглянулся и снова посмотрел вокруг, но уже совсем другими – не застилаемыми тревогой – глазами. Они находились в обширном квадратном помещении с высоким плоским потолком. Зал этот даже при беглом взгляде производил впечатление эпической древности. Такова была его планировка, характер обработки пола и потолка и рельефные изображения, вырезанные в твердом граните и мягком мраморе. Но дело, разумеется, было в другом. Все огромное пространство этого причудливого помещения заливал теплый золотисто-желтый, неизвестно откуда берущийся, но как бы растворенный в неожиданно свежем воздухе «солнечный» свет. 6 Если не считать прямоугольного бассейна, оказавшегося, как и следовало ожидать, безнадежно сухим, обширное помещение, где они находились, было совершенно пусто. Во всяком случае, здесь не было ничего такого, ради чего им следовало сюда приходить. Ничего, что наполнило бы смыслом и «зов» лабиринта, и сам лабиринт, и все остальное, с чем Карлу и его спутницам пришлось столкнуться по дороге сюда. Ничего. Впрочем, по-видимому, это все еще не было концом пути. В противоположной от входа стене, между двумя барельефами, изображающими ощетинившихся, оскаливших пасти волков, находилась еще одна двустворчатая дверь. Ее высокие и широкие створки из золотисто-коричевого дерева были покрыты сплошным резным узором. Вероятно, предполагалось, что Карл должен идти дальше. Вот только, знать бы, как далеко? – Я едва не обернулась, – сказала за его спиной Валерия. В ее голосе звучали неприкрытое раздражение и надменное удивление человека, не привыкшего удивляться, вернее не привыкшего, чтобы его удивлял кто-то другой. – Да, – согласился Карл, поворачиваясь к женщинам. Он догадывался, что подразумевает Валерия. – Мне этот туман тоже не понравился, но таковы условия. – Было такое ощущение, что меня изучают, – сказала Дебора. Туман ее не испугал, но, по-видимому, заставил задуматься. – В самом деле? – По правде сказать, Карл не ожидал так скоро и так просто найти подтверждение своим предположениям. – Ты в этом уверена? – Мне как будто задавали вопросы, – вместо Деборы ответила Валерия. – Вопросы, на которые, хочешь, не хочешь, а приходится отвечать, – вот для нее дорога через лабиринт совершенно определенно оказалась тяжелым испытанием, и скрыть это она просто не могла. Во всяком случае, сейчас, не успев еще окончательно отойти от пережитого там, на погруженной в магический туман лестнице. – Лабиринт задавал вопросы! – Пустое! – Дебора с улыбкой обняла Валерию за плечи и привлекла к себе. – Лабиринт просто желал знать, те ли мы, кому позволено идти дальше. – Дальше вы не пойдете, – твердо ответил ей Карл. – Во всяком случае, пока. – Пока что? – сразу же вскинулась Валерия, которая, как успел убедиться Карл, совершенно не переносила никаких ограничений, но Дебора удержала банессу Трир в своих «нежных» – но лишь до поры, до времени – объятиях. Силы, как душевной, так и телесной, женщине Карла было не занимать. – Тот, кто построил этот лабиринт, – Карл полагал, что обе они имеют право знать хотя бы часть того, что знал теперь он сам, – предполагал, что когда-то сюда придет некто, похожий на меня. Однако он или, может быть, оно, – Карл пожал плечами и сделал жест рукой, как бы приглашая женщин посмотреть вокруг и убедиться, что зал, в котором они находились, имел не совсем человеческие пропорции. – Однако он или, может быть, оно, хотел, чтобы меня сопровождал кто-то, похожий на вас. – Свидетели, – ответил на их недоуменные взгляды Карл. – Свидетели? – переспросила заинтересовавшаяся его словами Валерия. – Возможно, – а вот Дебора, судя по всему, знала, о чем идет речь, слышала о чем-то подобном прежде или встречала в одной из множества прочитанных ею в изгнании книг. – Но тогда… – Все очень просто, – объяснил Карл. – За этими дверями, – кивнул он в сторону противоположной стены, – должна быть, как мне кажется, еще одна, главная, дверь: Должны быть врата! Те самые, для открытия которых и нужны вы обе. Однако я их открывать пока не хочу. – Почему? – Дебора смотрела ему прямо в глаза, а неожиданно притихшая Валерия напряженно следила за ходом разговора. – Не знаю, – покачал головой Карл, и в самом деле, не понимая пока, почему не хочет принимать ожидающего его за «последними» вратами дара. – Не знаю, но сердце подсказывает, что делать этого не следует. Во всяком случае, пока. Сначала все это надо бы изучить и обдумать, а уж потом решать. – Без вас мне через те врата не пройти, – добавил он для Валерии. – А если шанс дается один только раз? – спросила его дочь. – Значит, я им не воспользуюсь. 7 Оставив женщин возле сухого бассейна, на стенках которого, выступавших над полом почти на полметра, вполне можно было сидеть, Карл направился к двери в противоположной стене. Чужое желание – ощущавшееся то как властный зов, то как вежливое приглашение – пока совпадало с его собственными намерениями, поэтому ждать не имело смысла и он не стал. Лишь бросил беглый взгляд на барельефы, украшавшие стены зала, и не без сожаления подумал, что в другое время и при других обстоятельствах остался бы здесь надолго, изучая незнакомую технику резьбы по камню и замысловатые сюжеты, которые наверняка должны были что-то означать, вот только знание это, скорее всего, было давным-давно утрачено. Но, быть может, не все и не навсегда. Взгляд Карла задержался на узкой, вытянутой в ширину гранитной плите, по которой, повернув к зрителям массивную голову, величественно шествовал зверь, поразительно похожий на адата. Скорее всего, это и был адат, потому что на барельефе он появился не один, а с высокой женщиной в длинной – до пят – тоге. Женщина не была жертвой охотящегося хищника, и уж точно не случайным персонажем. Она шла рядом со зверем, чуть позади, и художественное чувство Карла интерпретировало связь, имевшуюся между этими существами, сразу и однозначно. Единство. «Любопытно…» О, да, это было более чем любопытно, но и это тоже предстояло отложить до «лучших времен». «Потом, – решил Карл, переводя взгляд на ожидавшую его дверь. – Если, разумеется, у нас будет это „потом”». – Факелы не гасите, – сказал он через плечо, уже вплотную приблизившись к двери. – Мало ли что … Предостережение, возможно, и излишнее, но кто знает, что могут решить его женщины, оставшись одни в залитом волшебным светом зале? Однако именно магическая природа этого «солнечного» света заставляла Карла быть предельно осмотрительным, ведь магия не предсказуема по своей сути. Свой факел он гасить не стал тоже, лишь переложил в левую руку, а правой – осторожно тронул створку двери. Та поддалась на удивление легко, без единого звука и какого-либо сопротивления открываясь перед ним, будто и не простояла запертой много веков подряд. А за порогом лежала плотная бархатистая тьма, выжидательно взглянувшая на Карла сквозь приоткрывшуюся щель. «Я должен испугаться?» – с иронией спросил он себя и нажал на створку двери сильнее. Странно, но свет из зала за его спиной за порог не проникал. А вот свет живого огня, трепетавшего на конце факела, напротив, заставил мрак немного отступить. Совсем немного, чуть-чуть, но тяжелая плотная тьма медлительно и с видимой неохотой уступила свету, и Карл увидел под ногами кусочек мозаичного пола. Мозаика была выполнена в трейском, давным-давно утраченном, стиле. Но узнал он его сразу по тем немногим образцам, сохранившимся в разных краях ойкумены, что довелось ему видеть во время бесконечных своих странствий. «Трейя… Как минимум, тысяча лет…» Да, похоже, Карл не ошибся, когда предположил, что лабиринт был построен не три и даже не четыре сотни лет назад. Во всяком случае, зал, оставшийся за его спиной, и огромное, но невидимое пока пространство, которое он улавливал во тьме перед собой, были созданы за много столетий до того, как на вершине утеса воздвигся величественный замок Мертвого Волшебника. Карл сделал шаг вперед, украв у тьмы еще один крошечный кусочек многоцветной – с преобладанием золота и кобальта – мозаики, и еще один шаг, попутно закрывая за собой впустившую его сюда дверь. Створки сомкнулись за спиной, издав короткий, моментально растворившийся в царящей здесь тишине звук. Даже факел, как заметил сейчас Карл, горел почти бесшумно. Эта тьма поглощала не только свет, но и звуки, и даже, пожалуй, запахи. «Жизнь… ее проявления…» Закрыв дверь, Карл отделил себя не только от Деборы и Валерии, но, возможно, и от полнящегося жизнью мира ойкумены, оставшись один на один с особого рода тьмой, в которую был погружен зал, определить размеры и форму которого не представлялось возможным. Впрочем, воображение Карла, которое по самой своей природе не могло оставаться в бездействии, тут же нарисовало перед внутренним взором огромное, круглое, как барабан, помещение с купольным потолком и, как обычно, не ошиблось. Прошло совсем немного времени, и вокруг Карла начал возникать свет. Это трудно было бы описать словами, потому что рождение этого света в этой тьме не походило на восход солнца или луны, или на то, как вспыхивает пропитанный маслом фитиль светильника. Сначала это был как бы и не свет вовсе, а лишь намек на него, какое-то невнятное мерцание, возникавшее то тут, то там в окружающей тьме. Однако уже через несколько мгновений засветился, плавно набирая силу, сам воздух, которым дышал сейчас Карл. Еще несколько ударов сердца, один глубокий ровный вздох, и тьма исчезла, уступив место холодному, чуть мерцающему свету, каким тот иногда бывает в пасмурный зимний день над скованной льдом рекой. Но каким бы он ни был, это был свет, и в его присутствии перед Карлом открылся огромный круглый зал. В центре, прямо напротив дверей, через которые вошел Карл, на низком массивном постаменте из тщательно обработанного бурого, как запекшаяся кровь, гранита стояли, закрывая перспективу, две женские фигуры – белая и черная. Высокие, никак не меньше, чем в полтора человеческих роста изваяния поражали выдающейся техникой работы с камнем. Женщины, одетые в одинаковые плащи с капюшонами, стояли к Карлу боком, обратившись друг к другу лицами. Вот только капюшоны, наброшенные на их головы, оставляли видимыми лишь подбородки, глядя на которые, Карл вдруг подумал, что женская природа этих фигур неочевидна. Плащи скрадывали естественные очертания человеческих тел так, что по здравом размышлении, трудно было с уверенностью сказать – женщины это или мужчины, и люди ли вообще. Но с другой стороны, Карл не сомневался, что перед ним именно женщины. Он просто знал. Здесь, в этом месте, знание было растворено в самом воздухе. Правила и определения существовали сами по себе, как цвет и форма, получая воплощение с каждым сделанным вдохом. Как ранее, Карл узнал, что, войдя в зал, должен затворить за собой дверь, так и теперь понял, что видит именно женские фигуры. Белый мрамор и черный базальт, и сила бессмертного искусства, заставляющая забыть, что перед тобой не живые существа, а каменные статуи. Карл с трудом оторвал глаза от похожих одна на другую, как объект и его зеркальное отражение, фигур и бегло осмотрел пространство вокруг себя. Как и предыдущий, зал этот был совершенно пуст, если не считать, конечно, двух застывших в его центре каменных изваяний. Мозаичный пол, купольный потолок, черный, как ночное небо, беломраморные граненые колонны, поставленные метрах в трех от стен, так что образовывали как бы две полукруглые колоннады – две половинки разорванного круга. «Круг? Кольцо?» Белые, как снег, колонны, бурый, как запекшаяся кровь, полированный гранит. Странное сочетание цветов, непривычные пропорции. Карл, уже готовый вернуться к изучению скульптур, увидел вдруг на стене слева каменную резную раму, отчего-то вызвавшую в воображении мгновенный образ окна, хотя «окно» это никуда не открывалось. За рамой находилась глухая стена. Интуитивно, он повернул голову направо и там, между колонн, увидел точно такое же «окно», которое никаким окном, разумеется, не являлось. Противоречие между впечатлением и реальностью заставило Карла насторожиться, он прищурился, вглядываясь в эту странную деталь декора, но в следующее мгновение уже стало не до нее. Шевельнулись в ножнах Убивец и Синистра, сгустился и зазвенел, как натянутая на бубен кожа, воздух. Кольнуло в виски, и зал будто двинулся по кругу, тяжело, словно мельничный жернов, поворачиваясь, но не вместе с Карлом, а вокруг него. И почти тотчас раздался низкий протяжный гул, как если бы вздохнула и тоскливо застонала сама гора. Постамент, казавшийся монолитным, вдруг разошелся, и женские фигуры – белая и черная – медленно разъехались в стороны, открывая перед Карлом проход к дальней стене зала. Там в конце выложенной черными базальтовыми плитами дорожки, рассекавшей многоцветное великолепие мозаичного пола, стояла резная каменная арка. Однако если эти врата куда-нибудь и вели, пройти сквозь них не представлялось возможным, точно так же, как невозможно было заглянуть в обнаруженные им ранее «окна». Вместо ожидаемых створок в изысканную раму, как огромный изумруд в площадку перстня, была врезана циклопическая плита из полированного зеленого камня. Возможно, это был какой-то редкий сорт малахита. Рассмотреть его в призрачном, мерцающем свете, наполнявшем зал, Карл не мог, а подойти ближе не захотел. Прямая, как стрела, аспидно-черная «тропа», начинавшаяся у самых его ног, манила вступить на нее и идти дальше, «обещая», между прочим, и то, что врата перед ним все-таки раскроются. Карл не сомневался, такие «обещания» просто так не даются, и путь откроется, если он ступит на предложенную ему дорогу. Вот только потребность идти дальше была настолько велика, стремительно обретая силу едва ли не штормовой страсти, что быть его собственным, Карла Ругера, желанием или намерением никак не могла. «Нет, – решил он, кладя ладони на рукоять меча и кинжала и ощущая обеспокоенность своих клинков, граничащую с растерянностью. – Нет. Такие назойливые приглашения я никогда не принимал, не приму и сейчас». Ему потребовалось изрядное усилие, чтобы сойти с проложенной для него дороги. Тело не то, чтобы сопротивлялось, но действовало как-то вяло, нехотя. Мысли двигались с трудом, как черпак кашевара в загустевшем вареве. Но стронувшись с места, возобновив свой размеренный ход, достаточно быстро обрели свободу, что свидетельствовало, между прочим, и о том, что как бы могущественно ни было колдовство, поджидавшее Карла в этом зале, власти над ним оно не имело. А магия эта, судя по всему, и впрямь была небывалая, изощренная и древняя. Такая, с которой людям давным-давно не приходилось иметь дела, но о которой запросто можно было услышать вечерней порой за кружкой пива в придорожной корчме или прочесть в старинных книгах, повествующих о делах и чудесах давно прошедших дней. Постепенно давление чужой воли на разум и тело Карла явно ослабевало. В чем тут дело, в том ли, что магия этого места успела прокиснуть, как вино в забытой хозяевами бочке, или она и в любом случае не способна была преодолеть сопротивление Карла, он, естественно, не знал. Зато Карл чувствовал, как стремительно возвращается к нему едва не утраченная свобода. Свобода мыслить, двигаться, идти туда, куда пожелает, и делать то, что подсказывают ему собственная душа и разум, а не то, что навязывает кто-то другой. Вот только выбор у его свободной воли оказался невелик. Он мог вернуться к Деборе и Валерии или пойти посмотреть на одну из двух каменных рам, которые его фантазия отчего-то посчитала «окнами». Небогатый выбор, но, если верить интуиции, не случайный. Вот только возвращаться назад еще рано, а коли уж идти вперед, он тоже не хотел, так почему бы, действительно, не отойти в сторону и не взглянуть поближе на заинтересовавший его предмет? Ругер выбрал ту раму, что оказалась слева, сделав это, возможно, потому, что в нарушение традиции слева стояла именно Белая, а не Черная Дама. «Окно?» Возможно. Хотя, на самом деле, это было нечто вроде широкого резного бордюра, составлявшего единое целое с гранитной стеной и выступающего, пожалуй, на целую пядь. Однако рама, образованная этим бордюром, имела четкую прямоугольную форму – где-то метра под два в высоту и поболее метра в ширину – и не будь приподнята на четыре пяди над полом, походила бы на дверной короб. «Окно?» – больше всего это все же напоминало великолепную каменную раму для несуществующей картины. Тогда почему же все-таки «окно»? Карл подошел к раме почти вплотную, так что стали видны мельчайшие детали изощренного узора, покрывавшего бордюр. Он все еще напряженно пытался понять, что же это такое и каково назначение этого необязательного – если и вовсе не лишнего – элемента декора? Пространство, заключенное в раму, притягивало взгляд, но было абсолютно лишено содержания. Всего лишь участок стены из гладко отшлифованного бурого гранита. Всего лишь участок стены? Уже нет. Превращение произошло настолько стремительно, что взгляд Карла едва уловил тот мгновенный переход от намека на существование идеи к воплощению этой идеи в материальную сущность, когда ничто превратилось в нечто, и вместо голой стены перед ним возникло зеркало. Великолепное, прозрачное, как весенний воздух, оно отразило застывшего перед ним Карла, пространство зала, ограниченное двумя белыми колоннами, и обращенную к зеркалу спиной высокую белую фигуру, за которой совершенно скрывался черный ее двойник. Отражение возникло так, будто всегда – вечность и еще вечность – существовало здесь, в этом зале. Тем не менее, не трудно было догадаться, что зеркало возникло не просто так и не для того только, чтобы отразить в себе высокого кареглазого мужчину, по правильным чертам которого невозможно определить его истинный возраст. Двадцать пять, как когда-то в замке Крагор? Или тридцать, как тогда, когда он вел волонтерскую колонну через Драконье Крыло? Отражение собственного лица на мгновение вернуло Карла в Сдом, в то апрельское утро, когда он посмотрелся в маленькое мутноватое зеркальце в их первой общей с Деборой спальне. Оправленное в бронзу зеркало, висевшее там, на стене, отразило те же, возможно, излишне строгие, но все же скорее привлекательные, чем отталкивающие черты, что и это волшебное зеркало, вставленное в раму из резного камня. Тот же взгляд внимательных карих глаз, та же косица, в которую были заплетены его длинные темно-каштановые волосы. То же самое лицо, то самое, которое могло бы смотреть на зрителей с автопортрета, так и не написанного Карлом в Цейре полста лет назад. «Долгоидущий … Как долго и куда?» Некоторые из тех немногих Долгоидущих, о ком Карл знал доподлинно, прожили более двух сотен лет, так и не состарившись и не достигнув, по-видимому, отмеренного им богами – «отмеренного ли?» – срока. Обычно их всех убивали, как убили маршала Гавриеля, но сами по себе они не умирали, кажется, никогда. Во всяком случае, Карл о таком не слышал. «Мы да оборотни, да еще маги… Впрочем, и маги, и оборотни все-таки старятся. Кто еще?» «Строители, – неожиданно вспомнил он. – Еще Истинные Строители…» Удивительное дело, но именно здесь и сейчас, стоя перед волшебным зеркалом и рассматривая отраженные в нем черты собственного лица, Карл задумался о значении этих привычных слов. Истинные Строители. «Истинные…» Означало ли это, что существуют и другие строители? Вероятно, именно так, хотя, насколько было известно Карлу, ни Михайло Дов, ни его брат или племянник никогда и ничего не строили. Тогда почему «Строители»? Внимание Карла привлекло движение за спиной, сейчас же отразившееся в зеркале. Белая Дама ожила – превращение свершилось с естественностью перехода от сна к бодрствованию – шевельнулся и «заструился» накинутый на ее плечи плащ, но Карл неожиданно для себя оказался не в силах обернуться и посмотреть, что происходит, что уже произошло с мраморной статуей. Он по-прежнему стоял перед зеркалом, наблюдая, как в прозрачной глубине медленно и плавно поворачивается к нему лицом высокая белая фигура, неторопливо – «нехотя?» – поднимается выпростанная из-под плаща рука с длинными изящными пальцами и отбрасывает за спину капюшон, скрывавший до этого мгновения лицо. Что ж, Карл не ошибся, это и в самом деле была женщина, вот только лица ее он рассмотреть так и не смог. Оно все время менялось, это лицо, стремительно, но плавно трансформируясь, непостоянное, как солнечные блики на речной стремнине, текучее, как сама вода. Черты его изменялись, намекая на многое, но не позволяя их ухватить, запечатлеть в памяти, увидеть. Неизменными оставались только прозрачные, но направленные как бы внутрь себя, глаза. Даже восприятие Карла оказалось бессильным перед этим вызовом. Даже его художественное чувство вынуждено было со смущением отступить перед этой тайной. Однако сам Карл никогда не отступал, не сделав всего, что полагал должным. На мгновение ему показалось, что, если совершить еще одно – пусть даже и запредельное – усилие, то удастся преодолеть текучесть черт открывшей свое лицо Белой Дамы и увидеть ее истинный облик. Более того, в этот момент он чувствовал – притом чувствовал сам, а не под влиянием чужой воли – что это очень важно, хотя и не знал еще почему. И он сделал еще одно, последнее усилие, совершив нечто сходное с тем, что уже удалось ему однажды во время ночного поединка с переполненным силой Яном Кузнецом. И все же лица женщины Карл так и не увидел. Показалось, что от невыносимого напряжения он просто ослеп. Во всяком случае, свет неожиданно померк, и Карлу потребовалось какое-то время, чтобы понять, что это всего лишь обычное совпадение во времени двух совершенно несвязанных между собой обстоятельств. Просто стремительное пришествие тьмы совпало с максимальным напряжением способности Карла видеть то, что не дано видеть другим. Тьма упала мгновенно и решительно, скрыв от глаз и зеркало, и все, что в нем отражалось, но и у тьмы была своя роль в той последовательности чудес, которую, весьма вероятно, запустил сам Карл, сойдя с черной «тропы». В следующее мгновение перед его глазами снова возник свет. Далекий, невнятный, он приближался к Карлу из глубины зеркала или, возможно, откуда-то из-за спины. И снова Карл совершил невероятное усилие, напряженно вглядываясь во тьму. И неопределенное сияние сразу же немного приблизилось, обретая между делом форму, превращаясь в россыпь искр, наподобие тех, что возникают на границе света и тьмы над горящим ночью костром. Образ этот неожиданно встревожил его не на шутку, потому что за ним – это было очевидно – скрывалось нечто настолько грандиозное, что даже холодный разум Карла пасовал сейчас, не решаясь сделать следующий шаг. Однако начатое действо вершилось уже само по себе. Пригоршня едва тлеющих во мраке искр приблизилась, обрела свой истинный облик, и вот уже в ничем не ограниченном пространстве мрака летели, рождая свет и объем, шесть игральных костей, выточенных в давние времена из шести первых камней. Бриллиант, рубин, сапфир, изумруд, золотистый топаз и аметист. Шесть костей … Там, где неслись сейчас сквозь вечность Кости Судьбы, не существовало ни обычного – соразмерного смертным – времени, ни того, что человеческие восприятие и разум могли счесть подобающей такому полету скоростью. Неторопливо вращаясь вдоль случайным образом возникших осей, замедленно «кувыркаясь», огромные, как саманные кирпичи, Кости медленно плыли, едва смещаясь – или не смещаясь вовсе – в пространстве, не имеющем размерности и точек отсчета. Взгляд Карла непроизвольно остановился на вставшем на угол и как раз в это мгновение заканчивавшем оборот рубине, и не в силах удержаться от этого бессмысленного во всех отношениях жеста, Карл протянул руку во тьму, как будто захотел поймать выпущенное им однажды на волю, но так и оставшееся неизвестным ему самому, желание. Вытянутые пальцы приблизились – во всяком случае, так ему показалось – к неторопливо дрейфующим, рассыпая вокруг себя цветные блики изумительной чистоты, камням. И оказалось, что ему удалось совершить невозможное. Это не было иллюзией, его рука и в самом деле вплотную приблизилась к Костям Судьбы. Кожу на кончиках пальцев обожгло холодным пламенем, рубин завершил свой медлительный оборот, и средний палец Карла не во сне, а наяву, коснулся кроваво-красного кубика. Карл ощутил удар, сотрясший не только его тело, но и разум, заставивший вздрогнуть и замереть душу и остановиться сердце. Глава вторая