Медное королевство

– Она специально все спланировала так, чтобы я нашел их, – объяснил Каве с отсутствующим выражением. – Она знала, что никому, кроме меня, Гасан не поверит, и надеялась, что мое горе всех убедит в ее смерти, и Гасан не станет ее преследовать. Вот до чего довел ее этот демон.

Дара неотрывно смотрел на него, совершенно не зная, что сказать. Страшно представить, что было бы, если бы он нашел тело любимой женщины в таком состоянии. Вероятно, он действительно бросился бы на погребальный костер – впрочем, с его-то везением, кто-нибудь непременно нашел бы способ вернуть его с того света. А то, что Манижа могла так поступить с Каве, которого она, очевидно, любила, выдавало в ней безжалостное хладнокровие, чего он раньше за ней не подозревал.

Тут ему в голову пришла другая мысль.

– Каве, как ты думаешь, если Манижа смогла так сымитировать собственную смерть, не может ли оказаться, что Рустам…

Каве покачал головой.

– Это было первое, о чем я спросил, когда мы снова встретились. Но она ответила только одно: он взялся за магию, которая оказалась для него неподъемной. Она предпочитает не говорить о нем. – Он замолчал. В его лице читалось незабытое горе. – Они были очень близки, Дара. Иногда казалось, что только Рустам удерживает ее на земле.

Дара вспомнил собственную сестру, Тамиму, ее солнечную улыбку и озорные выходки. И то, как жестоко она была убита, наказана, вместо Дары.

А теперь он собирается запустить новую волну насилия и кровопролития в их мире. Сердце грызло чувство вины, сжимало ему горло.

– Постарайся сделать все возможное, чтобы не подпускать Джамшида и Нари к Кахтани, Каве. Ко всему их семейству, – пояснил он, не сомневаясь в том, что Ализейд уже мало-помалу втирается к Нари в доверие. – Так всем будет легче, когда случится то, что случится.

Молчание между ними затянулось, пока Каве не спросил:

– Ты сможешь, Афшин? Ты действительно сможешь захватить город? Потому что… второго шанса для нас не будет.

– Да, – сказал Дара тихо. У него не было выбора. – Но у меня к тебе будет одна просьба.

– Что?

– Не знаю, что меня ждет после переворота. Сомневаюсь… – Он запнулся, подбирая верное слово. – Я знаю, как меня видят джинны этой эпохи. А то, как я поступил с Джамшидом и Нари… Однажды может настать день, когда Манижа решит, что лучше ей править городом без Бича Кви-Цзы по правую руку. Но рядом с ней останешься ты, Каве.

– О чем ты меня просишь, Афшин?

То, что Каве не стал отпираться от такого варианта развития событий, говорило само за себя. Но Дара проигнорировал тошнотворное чувство внутри него.

– Не позволяй ей стать, как они, – выпалил он. – Манижа доверяет тебе. Она прислушается к твоим советам. Не допусти, чтобы она повторила судьбу Гасана.

А про себя, от сердца, добавил слова, которые не мог заставить себя произнести вслух: «Не позволяй ей повторить судьбу ее предков, которые сделали из меня Бич».

Каве напрягся, и былой враждебный настрой снова дал о себе знать.

– Она не станет такой, как Гасан. Она неспособна, – добавил он дрожащим голосом. Это были слова мужчины, который любил Манижу и проводил с ней ночи, а не рассудительного старшего визиря. – Хотя я бы не стал осуждать ее за то, что ей хочется мести. – Он поднялся на ноги, не осознавая, что от этих последних слов у Дары внутри все оборвалось. – Мне пора.

Дара будто потерял дар речи. Поэтому он только кивнул, и Каве вышел наружу, оставив полог шатра трепыхаться на холодном ветру.

«Этой войне не будет конца». Дара в очередной раз посмотрел на свою коллекцию оружия, закрыл глаза и набрал полную грудь пахнущего снегом воздуха.

«Зачем ты это делаешь?» В памяти всплыло воспоминание о Хайзуре. Когда пери подобрал Дару, он унес его в безлюдные снежные горы, где был его дом. В первые годы после освобождения из рабства на Дару было жалко смотреть. Его душа была изранена, воспоминания казались кровавой мозаикой насилия и смерти. Он еще даже не мог вспомнить собственного имени, когда завел привычку мастерить оружие из всего, что попадалось под руку. Сломанные ветки становились копьями, камни обтачивались в ножи. Это был какой-то непостижимый для Дары инстинкт, и он не мог дать ответа на заботливый вопрос Хайзура. Все вопросы пери казались бессмысленными. «Кто ты?» «Что ты любил?» «Что приносит тебе счастье?»

Дара только смотрел на него в ответ и ничего не понимал. «Я – Афшин», – отвечал он всякий раз, как будто эти слова могли ответить на все вопросы. Ушли годы, пока он не начал вспоминать счастливые эпизоды своей жизни. Семейные обеды и прогулки галопом верхом на лошади по равнинам Гозана. Мечты, которые он лелеял до того, как его имя стало созвучно проклятию. И то, как пел от разлитой в городе магии Дэвабад в праздничные дни.

К тому моменту Хайзур стал задавать другие вопросы. «Ты хотел бы вернуться?» Пери предлагал ему десятки вариантов. Например, попробовать удалить метку Афшина, чтобы Дара мог поселиться в какой-нибудь глухой деревушке Дэвов под новым именем. Изумрудный цвет глаз останется с ним навсегда, но его соплеменники обычно не лезли к бывшим рабам ифритов. Он мог бы начать новую жизнь.

Однако… ему никогда этого не хотелось. Он слишком отчетливо помнил войну. Слишком отчетливо помнил, как дорого обошелся ему священный долг. Дару пришлось силком возвращать к своему народу, и этого он не рассказывал даже Нари.

И вот он снова здесь. Со своим оружием и высокой целью.

«Конец будет», – попытался успокоить он самого себя, выбрасывая из головы воспоминания о Хайзуре.

И Дара лично в этом убедится.





17

Нари




Это могло стать прекрасным утром. Высоко на дворцовой стене установили шатер – в том же самом месте, откуда когда-то Али и Нари смотрели на звезды. Пригревало солнце, в небе не было ни облачка, озеро раскинулось под ними, как холодное зеркало.

Для них под узорным шелковым навесом постелили плюшевый ковер с вышивкой, такой мягкий, что ладонь Нари в нем полностью утопала, и такой большой, что мог вместить полсотни джиннов, и накрыли роскошный стол. Любые фрукты, какие только можно себе представить, от золотистых долек манго и яркой хурмы до блестящих серебряных вишен, которые хрустели на зубах, отдавая металлическим привкусом, и дрожащих алых яблок с кремом, до того похожих на бьющееся сердце, что Нари покрылась мурашками. Нежнейшие пирожные с медовым кремом, сладкими сырами и жареными орехами соседствовали с пиалами сцеженного йогурта, выложенного в формочки в виде шариков, и тарелками с пряной манной кашей.

А особенно радовало блюдо с жареными бобами с луком, яйцом и деревенским хлебом – приятный сюрприз, говорящий о том, что к приготовлению сегодняшнего завтрака приложил руку престарелый повар-египтянин, служивший на дворцовой кухне. В первые, самые тяжелые месяцы после смерти Дары, Нари заметила, что на ее столе часто стали появляться различные блюда с ее родины. Ничего помпезного – в основном домашняя кухня и ее любимая уличная еда. Однажды в приступе ностальгии Нари попыталась разыскать повара, но их встреча прошла не лучшим образом. Она лишь улыбнулась ему и представилась, а мужчина ударился в слезы. Позднее его коллеги рассказали ей, что он мало разговаривал, и вообще, на кухне его считали немного тронутым. Нари не смела больше нарушать его спокойствия, но он продолжал потихоньку готовить ей пищу, время от времени украшая блюда небольшими сувенирами: то веночек из жасмина, то стебелек камыша, сложенный в форме лодочки, то браслет, выструганный из дерева. Подарки в равной степени грели ей душу и печалили, каждый раз напоминая о том, как Дэвабад ограждал ее от общения с бывшим земляком.


– Мунтадир уже рассказал, что мы нашли для праздника труппу заклинателей, аба? – спросила Зейнаб, выводя Нари из раздумий.

С самого начала завтрака принцесса мужественно пыталась с каждым поддерживать светскую беседу – незавидная, по мнению Нари, работа. Мунтадир сидел напротив нее, не смея пошелохнуться, как забальзамированная мумия, а Хацет то и дело била Али по руке, когда тот лез за очередной порцией вперед матери, которая решила взять эту роль на себя, потому что «дегустаторы твоего отца, очевидно, не умеют работать».

– Превосходные артисты, – продолжала Зейнаб. – Они наколдовали целый птичник с птицами, которые выводили прелестнейшие трели. Они идеально подойдут для Навасатема.

– Надеюсь, они подписали контракт, – беспечно отозвался Гасан. Как ни странно, короля джиннов как будто даже забавляло то, что семейный завтрак напоминал прогулку по минному полю. – А то артистов, которых я приглашал на несколько последних Ид, в последний момент переманивали выступать в Та-Нтри, прельщая их гонорарами, которые каждый раз оказывались строго вдвое больше оговоренной нами суммы.

Хацет улыбнулась, передавая Али полную тарелку еды.

– Али-баба, оторвись хоть ненадолго от этих свитков, – укоризненно сказала она, кивая на ворох бумаг, разложенных рядом с Али. – Где ты уже успел найти себе занятие?

– Сдается мне, эти свитки имеют непосредственное отношение к тому, зачем он нас всех собрал, – прозорливо заметил Гасан, попивая кофе.

Мунтадир напряженно вытянулся по струнке.

– Ты не говорил, что это Али нас собрал.

– Не хотел, чтобы ты искал отговорки, – пожал плечами Гасан. – Тебе и не повредит раз в жизни встать раньше полудня. – Он повернулся к младшему сыну. – А как твое самочувствие?

– Я абсолютно здоров, – с готовностью ответил Али и, положив руку на сердце, кинул Нари. – Чем я всецело обязан бану Нахиде.

Гасан обратил свое внимание к ней.

– А удалось ли бану Нахиде узнать что-то важное об использованном яде?

Нари заставила себя ответить на его прямой взгляд. Она никогда не забывала, что Гасан держал ее здесь в своем плену, но сейчас ей нужно был склонить его на свою сторону.

– К сожалению, ничего. Низрин полагает, что ему в тамариндовый сок подсыпали что-то, что вступило в реакцию с сахаром в конфетах. Все знают, что принц предпочитает сок вину.

Мунтадир фыркнул.

– Вот что бывает, когда слишком кичишься своими убеждениями.

В глазах Али сверкнули молнии.

– Какое любопытное совпадение, ахи, что обычно это ты громче всех насмехаешься надо мной за мою веру.

Вмешалась Хацет.

– А тебе удалось что-нибудь разузнать про этот яд? – задала она свой вопрос, глядя прямо на Гасана. – Ты говорил, что собираешься допросить всех работников кухни.

– Все так, – коротко ответил тот. – Допросы взял на себя лично Ваджед.

Королева еще какое-то время не отводила от короля скептического взгляда, а потом посмотрела на сына.

– Рассказывай, зачем ты собрал нас здесь?

Али прочистил горло.

– На самом деле не я один. Когда я поправлялся после отравления, мы с бану Нахидой начали обсуждать совместную работу над одним крайне многообещающим проектом. Дело в том, что у нее… очень маленький лазарет.

Он замолчал, как будто это сразу все объясняло, и Нари, замечая непонимание на лицах, включилась в разговор, про себя чертыхаясь на своего партнера.

– Я хочу построить больницу, – заявила она прямо.

– Мы, – буркнул под нос Али, постучав по кипе свитков. – А что? – дерзко спросил он в ответ на ее недовольный взгляд. – Не для того я всю неделю корпел над цифрами, чтобы ты так списывала меня со счетов.

Мунтадир так резко поставил чашу на пол, что расплескал сливовую жидкость, которая, скорее всего, была вовсе не соком.

– Естественно, ты обратилась к нему. Пытался я тебя вразумить, пытался, и что в ответ? Стоило вернуться твоему бестолковому репетитору, как ты помчалась к нему…

– Если это кому-нибудь здесь интересно, – перебил Гасан, посмотрев на них таким взглядом, что все сразу закрыли рты, – я бы хотел выслушать их до конца. – Он повернулся к Нари. – Ты хочешь построить больницу?

Нари кивнула, стараясь не обращать внимания на то, что Мунтадир сейчас буквально молнии в нее метал глазами.

– Точнее, не столько построить, сколько отремонтировать старую. Я слышала, что недалеко от Цитадели до сих пор стоят руины больничного комплекса, построенного моими предками.

Гасан смотрел на нее оценивающим и до того невозмутимым взглядом, что у Нари волоски на загривке встали дыбом.

– И где же ты такое услышала, дорогая моя дочь?

Сердце пропустило удар. Отвечать нужно было очень осторожно, или за ее ошибку снова придется отвечать какому-то несчастному Дэву, в этом она не сомневалась.