Метро 2033: Кочевник

– Опять ругаешься? – напомнил Шал уговор. – И невежливо это. Негостеприимно, а у нас, казахов, гостеприимство на первом месте стоит. Ну ты еще многого не знаешь, и как у нас говорится, кто не был глуп, тот не был молод. Так что будь повежливей.

– Как палутится!

Шал вывел «шишигу» на асфальт и заглушил двигатель. Прихватив автомат, выпрыгнул из кабины и медленно обошел вокруг автомобиля, осматривая окрестности. Солнце уже давно было на западе и уверенно клонилось к горизонту, еще немного, и наступят сумерки, а там и ночь близко. Из-за близости к тропику Рака темнота в этих широтах накрывает быстро, словно кто-то поворачивает на небе выключатель, и к девяти часам вечера уже ничего не видно.

Закурив, некоторое время задумчиво глядел в сторону, где садилось солнце и находилась пустыня, в которой чуть не лишился разума. Если вспоминать как плохой сон, то забудется скоро. Он давно заметил, что восприятие мира изменилось. В молодости любое событие, неважно, хорошее, плохое ли, оставалось в памяти долгое время, часто вспоминалось, заставляя проживать его снова, испытывая те же чувства, что и в первый раз. С годами это исчезло. Если случалось что-то важное, оно не производило такого же эффекта, воспринималось как должное и быстро отправлялось в архив памяти, будто перевернули страницу и почти забыли. Было и было, чего лишний раз мусолить. Плохие случаи вспоминать неприятно, а приятные быстро надоедят, и потом вспомнить не захочется. Наверное, поэтому, события юности казались яркими, а зрелые года запомнились серостью и однообразностью. Может, большую роль в этом сыграла эпоха зла и боли, наступившая так неожиданно, убившая в людях все доброе, что когда-то в них было. Или это все-таки мудрость, которая должна когда-то прийти? Кто знает…

Лемке вывалился из кунга и, прихрамывая, отбежал на несколько метров, на ходу расстегивая ширинку. Как только остановился, сразу же зажурчало и послышался вздох облегчения. Ну вот, всю философию утопил в моче, паршивец. Но понять его можно, мочевой пузырь что та же граната, не знаешь, где рванет, усики-то уже разогнуты и чека сама вот-вот выскочит.

Шал растоптал окурок и повернулся к кабине. Фань и не думала выходить, сидела, уставившись в окно. Он открыл дверь.

– Эй, хозяйка! Чего сидим, кого ждем? Ужин пошли готовить!

– Каманды не было выхадить! – огрызнулась девушка.

– Ух ты! Какие мы дисциплинированные, оказывается! Выходи давай. Слуг нету.

Он вытащил из ящика с инструментами таганок и паяльную лампу. Пока девушка доставала припасы, подкачал насос, и через несколько минут ровное ревущее пламя уже грело закопченный чайник бывших хозяев карательного автомобиля. По объему тот оказался побольше, чем у Фань и, учитывая неожиданного попутчика, целесообразней было использовать его. Лемке, потирая руки, подошел к походному очагу и, улыбаясь, спросил.

– Раньше не мог остановить? Напился воды, чтоб жрать меньше хотеть, думал уссусь. Еще трясло как в миксере.

– Дорога видишь какая? Как после бомбежки где-нибудь под Берлином в сорок пятом.

– Или Косово в девяностых, – согласился Лемке. – Ну, какой план у тебя?

– Пожрать и поспать.

– Эти пункты мне нравиться, – кивнул дознаватель, – но я про Отар.

– Там видно будет. На месте разберусь.

– Значит, Иргаш тоже в Отаре?

– Я же сказал. Оба братца там.

Шал подумал немного и решил поделиться информацией. Все же не враг, а официальный представитель власти. Правда, территория ее влияния закончилась много километров назад и в этих диких местах на нее всем наплевать, но следует сразу выяснить, стоит ли ему вообще надеяться на какие-то преференции от Каганата или нет.

– Слышь, Лемке, напомни, как тебя зовут? А то знаю только фамилию.

– Напомнить, или по новой сказать? Александр я.

– Ага, Сашке́ по-нашему. Короче, эти гаврики готовят вам очередную пакость, – выдал Шал в спину отвернувшемуся Лемке, что-то высматривающему в той стороне, откуда приехали.

– Ты о чем? – Тот резко обернулся.

– Ты знал, что в Отаре были танки?

– Конечно, там танковый батальон стоял, и не только… ты хочешь сказать…

Соображал дознаватель быстро, сразу ухватил суть.

– Да. Ремонтируют они их. Кирдык Каганату.

– Это мы еще посмотрим… – Лемке задумчиво отошел к кабине и присел на подножку.

– Имей в виду, – наставил на дознавателя палец Шал, – эту важную информацию ты узнал от меня. Следовательно, я имею право на поощрение. Понял?

– Я похлопочу, – кивнул Лемке, остановив на нем задумчивый взгляд.

Фань, разложив на пороге кунга какую-то ткань, накромсала вяленое мясо и принесла из своих запасов несколько сухарей и банку тушенки. Судя по всему, ужин будет скромный, без горячего. И правильно, зачем время тратить.

– Атклывай, – сунула Шалу банку и сыпанула в чайник заварки. Долго смотрела на задумавшегося Лемке и все же позвала, – эй, шацзы[37], ку́сай иди!

Шал строго на нее посмотрел.

– Это ты вежливо его позвала или ругалась?

– Аха, пасалуста скасала. – Фань, глядя на него честными глазами, вонзила зубы в мясо и стала активно жевать.

– Так я тебе и поверил… Лемке! Особое приглашение нужно? Или по-русски не понимаешь? Жрать иди!..




Шал проснулся, когда небо над Чу-Илийским хребтом уже стало светлеть. Ночь прошла на удивление спокойно. Где-то слышны были странные звуки животных, но никто, к счастью, ни автомобилем, ни людьми в нем не заинтересовался. Вероятно, тяжелые ароматы металла и топлива маскировали человеческий запах, а это очень хорошо. Проблем меньше.

Пока попутчики спали, включил рацию и послушал эфир на двух известных частотах. Кроме шума и треска, ничего. Все спят, видимо. Разжег лампу и, поставив на огонь чайник, скомандовал подъем. Глядя на заспанные лица, после некоторых раздумий дал полчаса на утренний туалет и завтрак. Нечего время тратить, долго раскачиваясь. Личный состав боевой карательной «шишиги» его понял и к назначенному сроку был готов отправляться в путь. Лемке и Фань сохраняли нейтралитет и делали вид, будто друг друга не существует.

Снова потянулись бесконечные версты убитой временем трассы и ее неизменной спутницы – железной дороги. Фань сначала дремала, но постоянная тряска поспать толком не дала, и достав из сумки огрызок бинокля, стала рассматривать просторы вокруг, надолго припав к окуляру.

Тем более что встающее над низкими горами солнце притягивало взгляд. Найдя прореху между вершинами, оно пробивалось сквозь серую пленку низких облаков лучами, похожими на желтые полосы с флага военно-воздушных сил.

Темная земля, еще укрытая предрассветными сумерками, уже готова была принять тепло и заиграть многоцветием местной флоры. В какой-то момент, вроде ожидаемо, но в то же время слишком резко, над хребтом показался край нестерпимо яркого диска, заставив Фань отвернуться, а Шала надеть очки. Вот и новый день настал.

Асфальтовая дорога, гибкой змеей повторяя все изгибы ландшафта, стала немного лучше. Ям было меньше, а те трещины, что остались в покрытии, не мешали увеличить скорость, и перевалив за очередной холм, они увидели впереди нужный город, раскинувшийся на левом берегу реки Чу. Солнце уже полностью поднялось над горами и иногда мелькало в правом боковом зеркале, ослепляя и заставляя Фань щуриться еще больше.

На южной окраине города путь расходился в три стороны. Не хватало только судьбоносного камня с вариантами предстоящих событий, как на приснопамятном перекрестке. Налево пойдешь – своей смертью помрешь, прямо – всех друзей потеряешь, вправо – лучше бы вы, достым[38], пошли налево, там хоть кто-то похоронит. Но ничего подобного не было, только железнодорожный переезд и указатели с маркировкой трасс.

«А-358» уходила левее и дальше на север, к озеру Балхаш. Железная дорога стрелой пронзала городские кварталы и там также раздваивалась, чтобы раствориться на просторах страны в восточном и северном направлениях. Правое ответвление асфальтовой трассы имело название «Р-37», по широкой дуге прорезало окраину города и тянулось на юго-восток, к горному перевалу в Чу-Илийском хребте, и поворачивало в сторону Алматы.

– Сто эта?! – удивленно вскричала Фань, показывая пальцем, куда свернула предыдущая дорога, и припала к биноклю. Шал посмотрел туда и сам удивленно присвистнул.

– Надо же, паровоз!

Левее, за железнодорожными путями, виднелся постамент с установленным на нем транспортным средством – символом славного трудового прошлого города, который появился в этих местах сто лет назад, одновременно со строительством Туркестан-Сибирской магистрали, и стал впоследствии крупной узловой станцией.

– На таких раньше по железной дороге ездили, Фань. Только вместо бензина кидали уголь и дрова.

– Угаль сто эта?

– Камни такие. Из земли добывали и сжигали в печках. От него тепло, как от дров.

– Камни и длава кидать, и мозна ехать? – Фань оторвалась от бинокля и пораженно уставилась на Шала. Тот кивнул.

– Звучит бредово, но это работало. Может, и сейчас будет работать, если попытаться его завести.

– Ахлинеть! И бинзина ни нада? – на всякий случай уточнила она.

– Нет. Это ты еще в метро не была. Там вообще подобные штуки даже без угля ездили. На электричестве.

– Дааа? Ахлинеть!

Дорога постепенно сворачивала вправо, паровоз исчез из поля зрения, и Фань стала рассматривать домишки частного сектора, совсем не изменившиеся с советских времен. Из новодела попалось несколько зданий, построенных уже после обретения независимости, лет за десять-пятнадцать до Скорби. Новое не всегда лучше и надежней старого, и в подтверждение этого правила одно из строений рассыпалось, образовав на тассе завал, который теперь мешал им ехать дальше.

Шал остановил машину и, прихватив автомат, пошел обозревать препятствие.

– Сиди на месте, – приказал он Фань.

Асфальт перегораживали развалины здания, но перед этим искусственным бруствером из обломков кирпича и бетона пролегла глубокая трещина. Левее камней меньше, и «Шишига» этот барьер возьмет с легкостью, но провал перепрыгнуть не получится, не танк.

– Чего тут? – Сзади подошел заспанный Лемке, щурясь от яркого солнца. – Ого! Занятно. Их путь преграждали горы и реки, сельва и джунгли, но они упорно двигались вперед, придерживаясь тридцать седьмой параллели[39]…

– Не паясничай, Сашке! – Шал покосился на дознавателя, решившего блеснуть своими литературными познаниями.

– И не думал. Констатирую факт. Прости, что так высокопарно и с выражением. Ну что, объезжать надо.

– А то я не понял! – фыркнул Шал. – Грузись давай.

Практически в любом городе или поселке расстояния между противоположными домами, обычно именуемые улицами, имели такую ширину, что по ним могла пройти танковая колонна в три ряда с неизменным интервалом в несколько метров между машинами. Большинство казахстанских населенных пунктов строили с размахом, как бы символизируя широту восточной души и обозначая количество свободной земли. Поглядывая на такие образцы нерациональной застройки, Шал порой склонялся к мысли, что виновато в этом прошлое. Народ, вынужденный осесть на месте и отказаться от вековых традиций, подсознательно страшился границ и стремился к свободе, которой требовала душа кочевника, потому такие большие пространства между домами.

На ближайшем повороте свернули на одну из таких широких улиц и направились к югу через частный сектор, в качестве ориентира используя видимые издалека уцелевшие трубы сахарного завода. Иногда попадались вросшие в землю ржавые и почему-то разобранные автомашины, но свободного места для маневра хватало с избытком, поэтому объезжали их без труда. Миновали трехэтажное здание с большими окнами, очень похожее на школу, с пустырем напротив. Судя по похожим на ворота уцелевшим металлическим рамам, когда-то он служил футбольным полем. Рядом с ним свернули налево и, петляя между брошенным транспортом, проехали большую часть улицы, пока не уперлись в поваленные на проезжую часть деревья парка.

Пришлось сдавать задним ходом к соседней улочке и сворачивать туда. На очередном перекрестке Шал не выдержал, остановил «шишигу» и заглушил двигатель. Правее над деревьями виднелась труба сахарного завода, значит, окраина города где-то близко.

– Сиди тут, пистолет сними с предохранителя, из машины не выходи. Охраняй, а то мало ли. Если что, стреляй. А мы с дознавателем прогуляемся.

Открыв дверь кунга, он кивнул Лемке, предлагая выйди на улицу.

– Что случилось?

– Пошли, разведаем дорогу. А то, чую, весь бензин спалим, катаясь туда-сюда в поисках выезда на трассу.

– В Чуйской долине и чуйка сильней, да? – улыбнулся дознаватель.

– Ты сейчас про траву или интуицию?

– Интуицию, конечно.

Махнув Фань рукой, Шал снял автомат с предохранителя и медленно двинулся по улице, внимательно посматривая по сторонам, но иногда и оглядываясь назад. Прислушиваясь к окружающим звукам, он сначала не понял, чего не хватает. Потом дошло. Не было привычного щебета мелких птах, вроде воробьев или синиц, но где-то южнее, в районе завода, слышался непрекращающийся гвалт ворон.