Метро 2033. Сетунь

Тот смутился.

– Да ведь не я же это говорю. Но бабы-то наши беспокоятся. Говорят, она камни и кости какие-то перед собой раскладывает и бормочет непонятное. Кто-то уже решил – мол, воду отравить хочет.

– Вода здесь и так хреновая, – сказал Михаил. – Ладно – женщины, хотя двадцать первый век на дворе, странно, что еще кто-то в такие бредни верит. Но вы-то, взрослый человек.

– А я и не верю, – отводя глаза, сказал начальник. – Но сам посуди, что мне с бабами оголтелыми делать? Уже предлагали наверх ее выгнать, пусть там своим колдовством занимается. Мол, раз она – ведьма, то ей и радиация нипочем. Но я же не зверь какой, понимаю. Долго ей еще осталось? Когда рожать-то ей?

– Не знаю, – честно сказал Михаил. – Только уж не трогайте ее пока, у нее здоровье слабое, она не из вредности лежит. Я отработаю, если что.

– Ладно, – вздохнув, согласился начальник. И Ланку действительно больше не трогали. Видно, Алле сделали втык, и с тех пор, проходя мимо, она только презрительно поджимала губы. Но слухи ползли. Женщины в Ланкину сторону только что не плевали. Михаил только диву давался, как быстро слетел с людей налет цивилизации. Или они так легковерны, что готовы принять за правду даже очевидную чушь? А главное – он видел, что и Ланке несладко, что ей тяжело здесь. Нелегко было всем. Но большинство как-то приспособилось, привыкло, что жизнь теперь будет вот такая. А она привыкать не хотела.

– Прикинь, меня сегодня попросили приворот сделать, – встретила она его как-то после дежурства в госпитале.

– Что? – удивился Михаил.

– Ну, тетки тут меня чуть ли не колдуньей считают, вот одна и заглянула, попросила поворожить. Вон, еду оставила. – Ланка кивнула на банку тушенки и нервно захихикала.

– Однако, – развеселился Михаил. – Ты таких не отваживай, занятие-то прибыльное. Мне за дежурства столько не дают. Вот же люди – казалось бы, до того ли теперь, а у них одно на уме.

Он был рад, что Ланка отнеслась к случившемуся с юмором. Но на следующий день она показала ему царапины на руке – какая-то женщина накинулась на нее, вцепилась в волосы, еле оттащили. В какой-то момент Михаил так устал от всего этого, что попросился у начальника станции на поверхность. На станции было несколько комплектов химзы и противогазов – что-то нашли в подсобке, что-то выменяли у соседей. И добровольцы по очереди облачались в них, отправляясь по ночам на вылазки за продуктами. Еще ему выдали неизвестно откуда взявшийся автомат, но велели зря патроны не тратить. Он не удивился – такие меры предосторожности принимались с тех пор, как один из добытчиков не вернулся обратно. Неизвестно, что с ним случилось: может, где-то застрял или на голову ему что-нибудь свалилось, а может, сломал ногу. Но с тех пор всех, идущих на поверхность, в обязательном порядке снабжали оружием. Его пока было негусто, но, как говорил комендант станции, «Мы работаем над этим».

Михаил, уходя, попросил одну из наиболее здравомыслящих женщин и кое-кого из мужчин позаботиться о Ланке в его отсутствие.

Оказавшись впервые за долгое время снаружи, он испытал острое, щемящее чувство. После долгого перерыва так странно было вновь увидеть небо, звезды и в неясном свете месяца знакомую башенку на крыше вокзала, очертания высотки МИДа поодаль, за рекой. Но нельзя было, как прежде, вдохнуть полной грудью свежий воздух. А с реки доносились какие-то звуки – неужели резвилась рыба? Там ведь и до Катастрофы, бывало, рыбаки стояли с удочками, вытаскивая ротанов, чудом выживавших в грязной воде. Теперь, наверное, вода очищается потихоньку. Сколько времени они уже сидят внизу? Судя по всему, успела наступить осень, листья с деревьев в ближайшем сквере уже понемногу опадали. Парень готовил себя к тому, что увидит на поверхности, но зрелище вокзальной площади все равно вызвало шок. Трупы, иной раз полуобглоданные – сколько же их? Кто их объел – неужели одичавшие собаки? Или крысы – эти тварям, видно, все нипочем. А выжившим уже не до того, чтобы хоронить покойников, их осталось в разы меньше, чем мертвых. Трупы так и будут лежать здесь, пока от них не останутся лишь кости. Впервые он осознал масштаб случившегося, и ему стало жутко. А те, кто уцелел – по какому принципу в живых остались именно они? Просто случайно. Если бы сирена завыла на десять минут позже, они бы с Ланкой тоже могли оказаться среди этих трупов на площади. По крайней мере эти уже отмучились, у них все позади. Судя по настроениям на станции, кое-кто из живых не прочь был бы поменяться с ними местами. Этим уже ни о чем не надо заботиться.

Ему дали наводку на жилой дом поблизости, дверь подъезда была уже выломана. Михаил шел мимо застывших автомобилей – могло показаться, что владельцы оставили их совсем ненадолго, если бы не наваленный на лобовые стекла мусор, опавшие листья, птичий помет. Как странно – неужели птицы уцелели? Его еще предостерегали против бродячих псов, сбивающихся в стаи и охотящихся на все живое. Но пока ему никого не попалось. Он старался не заглядывать внутрь, проходя мимо машин, но один раз краем глаза увидел неподвижный силуэт за рулем и торопливо отвернулся. Зайдя в подъезд и поднявшись по ступенькам, он принялся искать невскрытые еще квартиры. Проблема была и в том, что некоторые двери на вид казались совершенно неприступными, но ему удалось найти одну, которую он все-таки выбил, и отыскав сразу кухню, принялся шарить по шкафам. Набрал круп, чаю, кофе, консервов, нашел даже несколько бутылок вина. Осмотрел и в комнатах шкафы в поисках чего-нибудь полезного, в одном ящике обнаружил лекарства и выгреб все, не разбирая.

Начальник станции остался доволен, когда Михаил выложил перед ним добычу.

– Ну что ж, еще один сталкер нам не помешает. Молодец, лекарь.

Плитку шоколада Михаил принес Ланке. И впервые за долгое время увидел, как вспыхнули ее глаза, в последнее время обычно тусклые и безразличные.

– Как здорово! Расскажи, что там?

На поверхность ходили и другие, и с их слов уже многое было известно, но Ланка желала слышать новости только от него, и это не могло не радовать.

– Там почти все, как прежде, – сказал Михаил, – только живых нет, все – мертвые.

И Ланка заплакала.

– Я тоже скоро умру, – причитала она. – Зря ты со мной возишься. Я не хочу тут. Мне тут плохо. Я хочу домой. Увидеть бы дом – и умереть спокойно.

– Прекрати, – прикрикнул Михаил. Он отметил, что она не сказала – «увидеть маму», а стремилась именно домой. Ему и самому хотелось снова увидеть берега Сетуни, такие вроде бы близкие – в нескольких километрах отсюда, и такие недоступные теперь. Сетунь, река его детства, сказочный заповедник! Казалось, вернись туда, и все будет по-другому. Для Ланки-то это вообще место силы, вдали от него она и впрямь чахнуть будет. В сущности, под этим ее «хочу домой» мог бы, наверное, сейчас подписаться каждый. Но если все вот так расклеятся… тогда уж лучше просто лечь и помереть. И ни к чему все эти старания как-то продлить унылое существование в подземке.

– Миша, я серьезно, – уставившись в одну точку перед собой, бормотала тем временем Ланка. – Говорю тебе – мы пропадем здесь. Знаешь, эти фигуры на стенах, мозаика эта… Мне ночью иногда кажется, что они начинают двигаться. Я знаю, что это глупости, но все равно боюсь. А сегодня слышала – двое уже пропали.

– Это как? – озадачился Михаил. – Ушли, что ли?

– Нет, пропали, – убежденно сказала Ланка. – Их уже неделю никто не видел. И не увидит, я знаю.

– Да что за глупости, – рассердился он. – Небось на соседней станции скоро объявятся.

– Нет, Миша, говорю тебе – в метро творятся странные вещи. Здесь и раньше люди пропадали. Потому что под землей действуют другие силы, и не надо было человеку сюда соваться.

«О господи, где она этого наслушалась», – подумал Михаил. Возможно, Ланка вспомнила свои любимые передачи, посвященные таинственному и сверхъестественному. Михаил терпеть их не мог и откровенно издевался над ней, когда видел, что она уставилась в телевизор.

– Ну ты сама подумай – вот разлучница отправилась на кладбище делать свои черные дела, – кипятился он, – а оператор что, в это время за ней по пятам ходил? Он что, заранее знал, что надо именно ее снимать? Это же все постановка.

На Ланку его объяснения не действовали – она отказывалась понимать очевидное. Хорошо хоть здесь телевизора не было. Зато суеверных женщин, видимо, хватало, а может, случившееся так подействовало на людей, что ожили древние, полузабытые страхи, таящиеся обычно на дне души – страх темноты, например. Те, кто когда-то бродил по Сетуньским холмам, тоже боялись темноты и выдумывали себе духов, которых следовало задобрить. Современные люди, оказавшись беспомощными перед лицом глобальной катастрофы, как и их далекие предки, испытывали потребность в сказках. Михаил краем уха что-то слышал уже про загадочного Путевого Обходчика.

– Да ладно, брось, – потрепал он по щеке Ланку, смотревшую на него умоляющими глазами. – Вот смотри лучше, какой дефицит – печенье. Я тут одному ногу удачно вылечил.

– Не смейся надо мной, – попросила она, протянув, впрочем, руку за угощением. – Говорю тебе – тут все пропадут. И мы пропадем, если здесь останемся.

И у него мороз пробежал по спине. Ему опять показалось – после попытки самоубийства она очень изменилась. Иногда он словно бы видел перед собой прежнюю Ланку, а иногда проглядывало в ней что-то чужое и жуткое. Как будто в нее вселялась другая и начинала говорить странные и страшные вещи. И тогда ему трудно было осуждать людей, которым было не по себе в ее обществе и которые старались как можно скорее от нее избавиться.





Глава 4

Убежище





Через несколько дней после того, как бородавчатая тварь, увязавшись за Михаилом, чуть не проникла в убежище, он все же отважился выбраться наружу. Запасы еды подходили к концу, надо было восполнять их. Выглянув наружу, он первым делом поискал глазами собак – поблизости их не было. Может, эта страхолюдина уже всех их съела? Но сделав несколько шагов, он увидел поодаль знакомую серую тень – Мальчик, подумал он с облегчением. Хаски подбежал, ткнулся носом ему в колено, завилял хвостом, давая понять, что поблизости тихо. Михаил решил не уходить далеко и пошарить на верхних этажах ближайшего дома.

«Это» настигло его, когда он уже спускался по лестнице, а в рюкзаке приятно постукивали друг об друга баночки консервов. Его вдруг охватило непреодолимое желание заглянуть в старую крепость. Вон же она, совсем рядом, за деревьями. Он даже выглянул в окно и ему померещилось, что там, далеко, мелькнул огонек. И тут он сразу вспомнил о тех, кто угрожал ему – и наваждение развеялось. Кому еще жечь костры в бывшем стане каскадеров, как не таким вот искателям приключений? А с него хватит.

Вернувшись, он рассказал об этом Ланке. О том, как его потянуло зайти в крепость. О людях, угрожавших ему и собиравшихся прийти за ним, он не рассказывал даже ей.

– Я же тебе говорила – это место силы, – убежденно сказала она. – Потому люди и селились там с давних пор. Мне тоже хотелось бы там побывать еще раз. Может, возьмешь меня как-нибудь с собой туда?

– Ты с ума сошла, – убежденно ответил он. – Я сам-то боюсь теперь далеко уходить от дома.

Теперь ему казалось, что растреклятое место уже давно тянуло его к себе – еще с тех пор, как они застряли тогда в метро на Киевской. Разве не безумием было уйти сюда из метро? Иногда он думал, что они как-нибудь сумели бы остаться там, если бы это место не подчинило себе его – и Ланку. Может, оттого он и стал в числе первых выбираться наверх после Катастрофы – замысел вернуться к дому возник у него, когда врач еще не отдавал себе в том отчета. Да только дом тут был ни при чем – ведь он ни разу даже не решился зайти в их прежнюю квартиру, хотя знал почти наверняка, что отца и тети Сони там нет, что она пуста.

Пока они еще жили в метро, Михаил несколько раз выбирался наверх, чтобы освоиться, прежде чем реализовать план, который давно не давал ему покоя. Он хотел вернуться на берег Сетуни – казалось, что давно, еще в прежней жизни, слышал обрывки разговоров о каком-то убежище – вот бы его найти. И тогда можно было бы забрать и Ланку, уйти с ней вместе туда и жить, сколько получится. Все лучше, чем наблюдать, как она медленно чахнет. И еще, конечно, так хотелось посмотреть на родные места – ведь вот же они, рядом, от метро минут за сорок, за час можно дойти быстрым шагом. Хотя он догадывался, что ничего хорошего там не увидит – только смерть и запустение, как и везде.

И в очередной раз выйдя с Киевской, он направился не к ближайшему жилому дому, а по Бережковской набережной, по знакомому маршруту троллейбуса, ходившего по Мосфильмовской. Он шел прямо по проезжей части, почти ничего не опасаясь, отворачиваясь от застывших автомобилей. Со стороны реки иной раз доносились всплески – неужели рыба играет? В Москве-реке рыба была всегда, только вот удивляли Михаила рыболовы, закидывающие удочки в самом центре столицы. Такую рыбу он поостерегся бы давать и кошке, в ней небось присутствовала вся таблица Менделеева. Интересно, теперь, когда встали все заводы и перестали сливать в реку отходы жизнедеятельности, насколько успела очиститься вода? Впрочем, теперь проблема была в другом – в радиации. Не пей из лужицы, братец, козленочком станешь. Михаил вдруг содрогнулся – что, если старые сказки несли в себе предостережение? Может, прежде уже случались катастрофы, в итоге которых вымирало все или почти все население планеты? Ланка что-то говорила об этом. Да нет, вряд ли, ведь тогда они в земле находили бы какие-то свидетельства этому – не только древние рубила и бронзовые наконечники, но и остатки высокотехнологичных приборов. Ланка, помнится, в доказательство этой версии рассказывала об исследованиях где-то в Америке, где были найдены гигантские сооружения из идеально обтесанных, словно обрезанных ножом, огромных валунов. Местным индейцам такое явно не под силу было создать, сколько бы ни старались. Бытовало мнение, что это заброшенные космодромы неведомых цивилизаций. Ну пусть так, но если они иных следов не оставили, значит, давно улетели, разочаровавшись в земных обитателях и найдя планету непригодной для жизни. И остались старые индейские легенды, но можно ли им верить?

Михаил кинул взгляд за реку – до боли знакомые места, корпуса бывшей фабрики «Московский шелк», в которых за несколько лет до Катастрофы сделали аутлеты и куда он иной раз наведывался с Ланкой, терпеливо ожидая, пока она все осмотрит, все эти женские штучки, посетует на цены и ничего не выберет. Да пусть бы она хоть в мешке ходила, все равно оставалась бы для него первой красавицей, а до остальных какое им дело?

Он вспомнил старую легенду о том, что от Новодевичьего монастыря до территории фабрики тянется старый подземный ход – чтобы в случае осады можно было вывести людей. Прежде знали толк в убежищах, подумал он. Мелькнула мысль – а что, если попробовать обжить монастырские подземелья? Но он тут же подумал, что не смог бы жить по соседству с Новодевичьим кладбищем, пусть он и ни разу не суеверен. А Ланка бы в таком месте точно свихнулась окончательно.

Михаил миновал неработающий фонтан на площади и стеклянный пешеходный мост, кое-где щетинившийся осколками. Вдали, уже ничем не заслоняемое, четко выделялось в свете луны здание МГУ, на удивление невредимое.

По правую руку вдоль дороги тянулись могучие корпуса, обвитые толстенными трубами. С деревьев медленно опадали листья, шорох заставлял то и дело вздрагивать. Так странно было идти и осознавать себя единственным живым человеком на этой мертвой улице. Казалось, он вообще остался один на земле. А звезды все так же смотрят сверху, и ничего не изменится, если не станет и его. На руинах города будет продолжаться своя какая-то жизнь, будут ползать насекомые, будет обживать реку рыба, и возможно, со временем появятся какие-нибудь разумные создания, которым не страшна радиация. Вот только на что они будут похожи, интересно было бы взглянуть, но им это видеть уже не доведется. Разве не ясно, что уход в метро только отсрочил гибель тех, кто уцелел в Судный день? У одной из женщин со станции была своя точка зрения – судьба сохранила им жизнь, чтобы было кому оплакать ушедших, сетовать о них. Но Михаил считал, что мертвым слезы живых уже не нужны, ему хотелось, коли уж он случайно спасся, устроить все так, чтобы они с Ланкой могли прожить, сколько еще получится, хотя бы с минимальными удобствами. За себя он не беспокоился, но вот она… В прежней жизни для нее даже плановое отключение горячей воды летом становилось трагедией, чего уж говорить про нынешнее существование, когда и дрянную, холодную и ржавую воду приходилось экономить.

Занятый своими мыслями, он не сразу заметил окружившие его серые тени. Животные двигались перебежками, скрываясь в тени ржавых автомобилей. И тем не менее сжимали кольцо.

«Это же собаки, – понял Михаил. – Просто собаки».

Да, это были собаки мертвого города – чудом уцелевшие, не находящие больше пищи на помойках. Зато первое время после Катастрофы вокруг были сотни, тысячи трупов. И псы, отведавшие человечины, стали смотреть на людей как на добычу. Теперь им вновь нечего было есть. Наверное, они охотились на крыс – это такие живучие твари, что их даже радиация не берет. Но сегодня им попалась добыча покрупнее, и упускать ее они были не намерены.

Михаил двинулся было обратно, но серый огромный пес возник перед ним, отрезав путь к спасению. Выглядел он жутко – шерсть в каких-то свалявшихся комках, шкура покрыта кровоточащими ранами. Пес предостерегающе зарычал. Остальные потихоньку сжимали кольцо.

Михаил стал поднимать автомат, тихо-тихо, чтобы не спровоцировать зверя. Но тот, видно, откуда-то знал, что такое оружие, и мигом метнулся прочь. Следом за ним, ворча и огрызаясь, поджав хвосты, убрались остальные.

Михаил перевел дух. Руки у него дрожали. Он вдруг осознал, насколько близок был к смерти. А что Ланка будет делать без него? Ее же там вообще доконают. Эта мысль придала сил. Некоторое время он все же сомневался – не повернуть ли обратно, случившееся казалось дурным предзнаменованием, но потом решительно тряхнул головой. В следующий раз у него вообще может духу не хватить отправиться в путь – надо осуществить задуманное именно сегодня.

А вот и полуразрушенный мост, по которому проходило третье транспортное кольцо. За рекой блестели в свете луны купола монастыря, ветер шумел листвой, швыряя ее охапками в лицо. Михаил смахнул прилипший к окуляру противогаза листок. На ту сторону он не собирался. Сейчас ему нужно было свернуть к Мосфильмовской, а набережная уходила дальше, к Воробьевым горам, к корпусам МГУ. Люди в метро иной раз задавались вопросом – выжил ли кто-нибудь в их подвалах? Михаилу в это почему-то не верилось.

Он поднимался в гору по проезжей части. Вот вильнуло вправо Воробьевское шоссе – небольшое, зажатое между покосившимся гаражами. Влево, в сторону смотровой площадки, ушла улица Косыгина, в свете луны дремали старинные особняки и вековые деревья – казалось, они и не заметили, что город опустел.

По левую руку за кованой оградой начался парк, по правую руку потянулись многоэтажные дома и где-то впереди указующим перстом торчал скандально известный небоскреб, который едва не укоротили в процессе строительства. Но Михаил свернул вправо, во дворы, не дойдя даже до площади звезд российского и советского кино и памятника Леонову, у которого притормаживали обычно экскурсионные автобусы. Теперь нужно было идти вниз, к реке, но он знал, как обойти, чтобы не пришлось спускаться по лестнице.

Вдоль высокого дома, по узкому тротуару, мимо навеки застывших машин Михаил пробирался к своей цели. Справа, на холме, виднелся элитный дом, обнесенный оградой. Интересно, а вдруг там есть какой-нибудь подвал или подземный гараж, в котором можно укрыться? Знакомые места – здесь вот раньше была аптека, вывеска осталась до сих пор. Дверь приоткрыта, словно совсем недавно сюда кто-то заходил. Михаил осторожно заглянул внутрь, посветил фонариком – в аптеке царил разгром, витрины были разбиты, какие-то коробки и упаковки валялись на полу. И вдруг Михаил понял – здесь действительно кто-то был. Кто-то приходил сюда уже после Катастрофы – запасаться лекарствами, и в спешке все расшвырял, благо беречь уже не для кого было. Вопрос в том, откуда приходили. Трудно предположить, чтобы кто-то из метро забрался в такую глушь. Значит… значит, есть надежда, что имеется убежище где-то поблизости. Он боялся верить своей догадке. И в любом случае радоваться было рано – нужно сперва разузнать, что за убежище, кто в нем обитает и будут ли там рады гостям. Михаил второпях напихал в рюкзак какие-то коробочки, блистеры – в метро лекарства уже считались большой ценностью. И вышел, погасив фонарик. Вспомнились стихи известного поэта Серебряного века насчет улицы, фонаря и аптеки. Все совпадает, даже ночь. Вот только автор, кажется, жаловался, что ничего не изменится, хоть четверть века проживи? Потребовалось совсем немного – лет сто, чтобы опровергнуть его предчувствие. Аптека разрушена, фонарь навсегда погас, улица медленно, но верно превращается в джунгли. Вряд ли поэт желал именно таких перемен, впрочем, кто его знает?

Вскоре Михаил был уже у воды. Остановился под гигантскими деревьями, река тихо журчала у ног, как прежде. Ну и что дальше? Что он хотел тут найти? Вдруг сзади раздалось рычание.

Он медленно обернулся, стараясь сохранять спокойствие. Все оказалось даже хуже, чем он предполагал. Серый зверь припал к земле, изготовившись к прыжку, из кустов сверкали глаза еще нескольких тварей. Но вдруг Михаилу померещилось что-то знакомое.

– Мальчик! – окликнул он.

Хаски протяжно завыл, подняв морду вверх. И стая откликнулась ему. Потом пес стал неуверенно подходить, виляя хвостом.

– Мальчик, – со слезами в голосе повторял Михаил, у него в горле образовался какой-то ком. Ну надо же – встретил знакомого из прежней жизни, пусть это и бессловесная псина. Мальчик, наконец, подошел и ткнулся лбом ему в руку, а Михаил обхватил его за шею, зарылся в густую шерсть и принялся гладить животное. Мальчик тихо поскуливал, пару раз жалобно взвизгнул, и Михаил заметил, что кое-где на спине у него видны болячки, а одно ухо порвано.

– Мальчик, – горестно повторял Михаил, вспоминая, как горделиво прежде нес себя на прогулке с хозяйкой красавец хаски. – Тебе тоже плохо?

Мальчик вдруг осторожно потянул его зубами за рукав, потом отбежал и оглянулся, словно зовя за собой. Михаил двинулся следом. Пес вел его во дворы, остановился у неприметной двери в какое-то невысокое сооружение – щитовая, что ли? И начал скрестись возле нее, жалобно повизгивая. Михаил на всякий случай постучал. Тишина. А Мальчик все так же скребся, словно хотел вырыть подкоп. Михаил стукнул еще раз, даже крикнул: «Откройте!», понимая, насколько глупо это звучит. Но кому тут было дивиться на его глупость? И вдруг сзади раздался голос:

– Бросай оружие!

Михаил, чуть помедлив, подчинился, прикидывая, сколько их – один, двое, стоит ли сопротивляться. Решил, что нет. Его обыскали, затем связали руки за спиной. Один из нападавших постучал в дверь – три удара подряд, пауза, потом еще три. Замок щелкнул, дверь отворилась. Михаила втолкнули внутрь. В предбаннике развязали, велели снять химзу, потом отвели дальше по коридору. Он оказался в небольшом помещении, где к нему обернулись несколько человек.

– Привет, выжившие! – наигранно-бодро сказал он. Ему отозвалось несколько голосов, в которых было изумление пополам с недоверием. Да, теперь, видно, незваных гостей не слишком жаловали.

Когда глаза привыкли к свету небольшой лампочки, свисавшей с потолка на шнуре, гость разглядел обстановку – деревянные табуретки, массивный стол. А за столом…

– Дядя Гена?

– Мишка, ты, что ли? Ну и дела!

Пенсионера дядю Гену Михаил в прежней жизни не раз встречал где-нибудь в одной из беседок возле Сетуни задумчиво взирающим на воду, перекидывался парой слов. Двое мужиков, скрутивших Михаила на подходах, были ему незнакомы, дядя Гена назвал их имена, но они тут же вылетели у парня из головы. Впрочем, кажется, одного звали Андреем. Он присел к столу и тут же закашлялся, маленькая девушка-азиатка подала ему воды. Парня, сидевшего поодаль, Михаил помнил. Игорь, или Гарик, как его звали друзья, общался раньше с Ланкой. Это был добродушный мажор, щеголявший в фирменных шмотках, ничего, казалось, не принимавший всерьез и по любому поводу отпускавший шуточки. Теперь он выглядел не таким беспечным – в потертых джинсах и заношенной темной толстовке с капюшоном, со спутанными отросшими русыми волосами, и все же Михаилу показалось, что даже Катастрофа не настроила его на серьезный лад. Маленькая азиатка Гуля раньше убиралась в подъездах. Эту молчаливую девушку Михаил прежде едва замечал. Еще одна девушка, сидящая в углу, показалась ему знакомой, и приглядевшись, он узнал Устинью, одну из первых красавиц района. Эта надменная особа прежде проходила мимо них с Ланкой, даже не удостаивая взглядом. Однажды Михаил слышал, как она жаловалась Гарику на имечко, каким наградили родители, и просила называть ее Тиной. Родители ее и впрямь, на взгляд Михаила, перестарались, отдав дань моде на старинные имена. Устиньей могли звать деревенскую девчушку, замотанную в платок, а не гламурную барышню. Но боже, в каком она теперь была виде. От прежнего лоска ничего не осталось. Русые волосы, прежде блестящие и ухоженные, идеально уложенные, теперь свалялись, лицо осунулось, она куталась в какие-то грязные ошметки одежды. Казалось, ей все давно безразлично. Она нехотя подняла голову, скользнула равнодушным взглядом по Михаилу и вновь закрылась ладонями. Но потом опять взглянула, и в глазах мелькнул проблеск интереса. Подсела поближе, оказавшись рядом с парнем, тоже немного знакомым Михаилу – тощим, невзрачным, замкнутым Федором, приятелем Гарика. Федор выглядел каким-то чересчур сосредоточенным, словно решал в уме важную задачу, но когда девушка оказалась рядом, брезгливо поморщился.